Возможно, она была как-то связана с рядом научных книг, которые он к тому времени прочел. Он писал, например:
«Силы в мире не уменьшаются, иначе за бесконечное время они бы ослабели и исчезли. Силы в мире не прекращаются – иначе был бы достигнут предел и часы бытия остановились бы. Какого бы состояния ни мог достичь этот мир, он должен был его достичь – и не однажды, но бесчисленное множество раз. Возьмем этот момент: он уже случался однажды и много раз, и он возвратится, когда все силы в мире распределятся так же, как сейчас: он существует наряду с моментом, который дал ему жизнь, и моментом, который им порожден. Человек! Вся твоя жизнь будет раз за разом переворачиваться, как песочные часы, и раз за разом она будет заканчиваться в один продолжительный момент времени, пока в течении мира по кругу не соединятся вновь все условия, которые произвели тебя на свет. Тогда ты снова обретешь все страдания и все наслаждения, всех друзей и всех врагов, все ошибки, все листья травы, все лучи солнечного света – все вещи вместе. Это кольцо, в котором ты – ничтожная песчинка, вращается снова и снова. И в каждом кольце человеческого существования всегда есть час, когда – сначала для одного, затем для многих и, наконец, для всех – появляется самая важная мысль – мысль о вечном возвращении всех вещей: каждый раз этот час становится полуднем человечества» [15].
Неудивительно, что идею человеческой жизни он выражает через понятие кольца существования. Вагнер не только написал «Кольцо нибелунга», но и тщательно проработал его структуру как кольцо вечного возвращения, как циклическую историю, в которой песочные часы переворачиваются снова и снова.
В Зильс-Марии Ницше также впервые записывает в своем блокноте имя Заратустры, но только имя. Обеим идеям еще нужно будет несколько лет на созревание.
В октябре 1881 года в Зильс-Марии уже стало холодно. «С энергией сумасшедшего» он бежал в Геную, где поселился на чердаке. «В доме мне нужно подниматься по ста шестидесяти четырем ступенькам, а ведь и сам дом расположен довольно высоко и на крутой улице с дворцами. Поскольку эта улица очень крутая и заканчивается большой лестницей, она очень тихая и между камнями мостовой даже растет трава. Здоровье мое в ужасном беспорядке» [16].
Ему приходилось экономить деньги – иногда он по нескольку дней питался одними сушеными фруктами. Порой добрая домохозяйка помогала ему с готовкой. Отапливать комнату у него недоставало средств. За теплом он шел в кафе, где подолгу сидел, но, как только показывалось солнце, он спешил на одинокий утес у моря, где лежал под зонтиком без движения, как ящерица. Это помогало справляться с головными болями.
Обычно Ницше не беспокоился о том, какое впечатление производит на людей. За годы странствий его запомнили человеком тихим, пассивным, с мягким голосом, в бедном, но опрятном платье, с изысканными манерами, которые распространялись на всех, в особенности на женщин. Он казался совершенно невыразительным, поскольку его рот всегда скрывали густые усы, а глаза – синие или зеленые очки, при этом лицо было еще и прикрыто зеленым козырьком. Но при этом он никогда не был тенью, о нем никогда не забывали: аура недотроги делала его присутствие только более значительным. Он сделал открытие, как писал в «Утренней заре»: «Таким образом, самый кроткий и самый справедливый человек, если только у него длинные усы, будет сочтен, на первый взгляд, обладателем длинного уса, т. е. за военного человека, имеющего бурный характер, а иногда способного и на насилие. Сообразно с этим взглядом и начинают относиться к нему» [17].
Пауль Рэ приехал в Геную в феврале 1882 года и привез с собой печатную машинку. «Пишущий шар Маллинга-Хансена» представлял собой хитроумную полусферу, напоминающую медного ежа, каждая игла которого оканчивалась какой-либо буквой. При нажатии пальцем на кнопку игла печатала эту букву на странице. Машина привлекла к себе внимание на выставке в Париже. Надежды Ницше были связаны с тем, что она могла позволить ему писать только руками, освободив от этой обязанности глаза. Успех был достигнут не сразу. «Эта машинка нежна, как маленькая собачка, и причиняет много проблем». По дороге она была повреждена и не работала должным образом, но даже после ремонта оказалось, что его глазам не проще смотреть на клавиши, чем на кончик пера, двигающийся по странице. К счастью, Пауль Рэ тут как раз мог помочь.
Они отправились в театр на «Даму с камелиями» с Сарой Бернар, но с божественной Сарой им повезло не больше, чем с печатной машинкой: в конце первого акта у нее случился приступ. Зрители ждали около часа, пока она вернется, но, когда она вернулась, у нее разорвался кровеносный сосуд. Однако ее скульптурная внешность и величественные манеры пробудили в Ницше теплые воспоминания о Козиме.
В марте Рэ уехал в Рим к Мальвиде фон Мейзенбуг, которая перенесла свою «академию свободных умов» из Сорренто в Рим – теперь она называлась Римским клубом. Однажды вечером Рэ вернулся разоренным и в ужасе: он потерял все свои деньги, проигравшись в Монте-Карло. Вероятно, денег на то, чтобы доехать так далеко, ему ссудил какой-то милосердный официант. Мальвида поспешно вышла заплатить за экипаж, а Рэ присоединился к кругу собравшихся свободных умов и был незамедлительно очарован ошеломляющей Лу Саломе [18] – элегантной и космополитичной девушкой двадцати одного года, наполовину русской, удивительно привлекательной, оригинальной и умной. Лу путешествовала с матерью под предлогом поправки здоровья, но на деле – чтобы получить больше возможностей для развития ума, чем предоставлялось женщинам в России. Отец Лу, русский генерал, скончался, а Лу с матерью уехали из Санкт-Петербурга в Цюрих, чтобы девушка могла получить образование. Она посещала занятия в Цюрихском университете, но начала харкать кровью – сигнал к тому, что пора переезжать на юг. Рекомендательное письмо позволило ей войти в Римский клуб Мальвиды, где Лу, не в первый и не в последний раз, стала вживаться в образ роковой интеллектуалки. За свою долгую жизнь Лу Саломе обворожила множество выдающихся интеллектуалов, в том числе Райнера Марию Рильке и Зигмунда Фрейда.
Рэ и Мальвида произносили имя Ницше в Римском клубе с пиететом. Разумеется, после этого Лу выразила горячее желание с ним встретиться. Но Ницше был еще в Генуе, и Лу немедленно завязала тесные отношения с его другом Рэ. Когда в полночь литературный салон Мальвиды закрывал свои двери, Рэ сопровождал Лу домой. Вскоре они уже начали гулять по улицам вокруг Колизея каждую ночь с полуночи до двух. Это, разумеется, шокировало мать Лу. Протестовала даже прогрессивная феминистка Мальвида. «Я с удивлением открыла для себя, до какой степени идеал свободы может подавлять реальную свободу личности» [46] [19], – с разочарованием писала Лу.
Она никогда не избегала роли сирены или Цирцеи. По собственным словам, она с самого начала решила, что будет добиваться своего любым способом. Обязанность говорить правду ее тяготила, и она никогда не делала этого в ущерб основной цели. «Дома меня сильно избаловали, так что я чувствовала себя всемогущей. Не видя себя в зеркале, я была бы бездомной», – писала она в мемуарах, где удивительно трезво относилась к себе, но проявляла великолепное пренебрежение к истине во всех остальных отношениях.
Рэ в экстазе писал Ницше об «энергичном, невероятно умном существе с некоторыми качествами девушки, даже ребенка»: «Это русская девушка, с которой ты обязательно должен познакомиться» [20].
Учуяв здесь брачный план Мальвиды, Ницше в шутку отвечал из Генуи, что если речь о браке, то он готов будет терпеть его года два, не больше. Но Ницше не знал, что Лу питала к браку такое же отвращение, как и он сам. Всю жизнь она предпочитала жить с двумя мужчинами сразу. Впрочем, через пять лет она все же выйдет замуж, но только потому, что человек, настойчиво ее добивавшийся, ударил себя ножом в грудь и пригрозил закончить начатое, если она откажет. Они пробыли в браке сорок пять лет, оставаясь очень преданными друг другу, хотя брак так и не состоялся и она была очень довольна тем, что их экономка много лет являлась любовницей ее мужа, а сама Лу ввязывала в брак своих преданных поклонников, первым из которых стал Рэ.
