Ницше снимал комнаты на Шютценграбен, 45. Другие комнаты в том же доме арендовали Франц Овербек [3], недавно назначенный в университет профессором Нового Завета и истории церкви, который как раз писал свою первую книгу – «О христианских качествах современной теологии», и Генрих Ромундт, работавший над докторской диссертацией о «Критике чистого разума» Канта. По дороге в университет и обратно трое молодых амбициозных ученых нередко останавливались в баре Das Gifthüttli («Ядовитая хижина»), обязанном своим названием тому, что он находился на месте бывшей шахты по добыче мышьяка. Эта троица в шутку присвоила то же мрачное название собственному дому. Однако планы произвести революцию в обществе пришлось отложить до выздоровления Ницше.

Он вызвал ухаживать за собой и вести хозяйство свою сестру Элизабет. Подоспела и секретарская помощь в лице старого друга Карла фон Герсдорфа, который защищал его еще в дни Пфорты. Фон Герсдорф прибыл в Базель с Сицилии, где переболел малярией, но глаза его, по крайней мере, были в отличном состоянии. Он читал Ницше вслух его материал к лекциям, и Ницше заучивал наизусть все цитаты, которые хотел использовать. В результате фон Герсдорф пришел к выводу, что ухудшение физического состояния Ницше привело того к более четкому и ясному самосозерцанию. Трудоемкость работы положительно сказалась и на выборе материала, и на его подаче: Ницше стал выступать более четко, красноречиво и сосредоточенно [4]. Соглашался и сам Ницше:

Система работала, но боль становилась все сильнее. Профессор-окулист Шисс выписал атропин (настойку смертельной белладонны) – глазные капли для расслабления мышц. Они вдвое увеличивали размер зрачков, так что человек совершенно не мог фокусироваться на чем-то. Мир превратился в танцующее расплывчатое пятно. Ницше стал еще больше зависим от фон Герсдорфа, который вспоминал, что темные блестящие зрачки глаз друга его очень пугали.

Когда Элизабет взяла на себя заботы о хозяйстве, а фон Герсдорф – роль личного секретаря, Ницше смог обрести интеллектуальную свободу, не страдая от мрачного одиночества отшельника-интеллектуала. От книги ко дню рождения Вагнера он быстро отказался: его переставшие фокусироваться глаза устремлялись к иным горизонтам. Он погрузился в составление списка. Сначала нужно было написать серию «Несвоевременных размышлений». В них он должен был сформулировать свои мысли о природе культуры современного мира в целом и рейха – в частности. Слово «несвоевременные» кажется ничем не примечательным, но для Ницше слово unzeitgemüsse несло глубокий смысл. Оно подразумевало нахождение вне будущего и прошлого; вне нынешней моды и тянущего назад якоря истории. Он имел в виду твердое отстаивание собственной позиции искателя истины, не обращающего внимания на все эфемерное. Он составил список предметов, о которых он, несвоевременный автор, намеревается написать. Он собирался издавать по два «Размышления» в год, пока не закончит список. Ницше долго добавлял и вычеркивал темы, но в их числе постоянно оставались:

Первым должно было быть написано «Несвоевременное размышление» на тему «Давид Штраус, исповедник и писатель». Давид Штраус был теологом и философом-кантианцем, который за сорок лет до того имел огромный успех, выпустив двухтомную «Жизнь Иисуса» (Das Leben Jesu) – попытку «научного» анализа Иисуса Христа как исторической личности. Книга вызвала скандал и стала сенсацией. На английский язык ее перевела Джордж Элиот (которую Ницше нравилось считать типичной представительницей британской расы – интеллектуально вялой и с сексуальными странностями). Граф Шафтсбери назвал книгу самой ужасной из всех, что когда-либо извергал ад. Когда Ницше еще в Пфорте прочел книгу Штрауса, он написал сестре, что если бы от него требовали поверить в Иисуса как в историческую личность, то это не вызвало бы у него ни малейшего интереса; но как моральный учитель Иисус был достоин гораздо более глубокого исследования.

В те дни Штраус приближался к семидесятилетию. Незадолго до того он опубликовал продолжение своей книги – «Старая и новая вера» (Der alte und der neue Glaube), которое тоже снискало большую популярность. Книга отражала настроения своего времени, утверждая с почти маниакальной радостью, что в современном мире возможно существование нового, рационального христианства – фундаментальное противоречие, невозможное с точки зрения как рационализма, так и веры. Ницше отмечал: если расстаться с фундаментальной идеей веры в Бога, то все сразу разбивается на куски. Революция в вере требует революции в морали. Это следствие, судя по всему, ускользнуло от Штрауса и не отразилось в его труде, который Ницше с явной радостью обозвал «настольной книгой немецкого филистера» [26] [6].

Он отправил рукопись издателю, после чего выехал с Ромундтом и фон Герсдорфом на летние каникулы в Кур – швейцарский альпийский курорт, известный восстановительными озерными ваннами и другими «целительными средствами». Каждый день трое друзей гуляли по четыре-пять часов. Ницше не забывал о зеленых очках и солнцезащитном козырьке. Прохладный чистый воздух отлично прояснял мысли. В нескольких сотнях метров ниже их гостиницы сияло красивое озерцо Каумазее. «Мы одеваемся и раздеваемся под настойчивое кваканье большой лягушки», – отмечал фон Герсдорф. Поплавав, молодые люди разваливались на бархатном мхе и иголках лиственницы. Друзья читали Ницше вслух Плутарха, Гёте и Вагнера. Роде и фон Герсдорф по просьбе Ницше очень тщательно вычитывали гранки «Несвоевременных размышлений», но, получив в начале августа первые экземпляры, сделали унизительное открытие: опечаток и типографских ошибок в книге было почти столько же, сколько в труде Штрауса, который Ницше критиковал за то же самое. Тем не менее поступление первых экземпляров необходимо было отпраздновать самым торжественным образом. Они взяли с собой на берег озера бутылку вина и на наклонной скале торжественно нацарапали U.B.I.F.N. 8/8 1873 (Unzeitgemüsse Betrachtung I. Фридрих Ницше, 8 августа 1873 года). После этого они разделись и доплыли до небольшого островка на озере, где нашли еще один камень, на котором вырезали свои инициалы. Затем они приплыли обратно, совершили жертвенное возлияние над первой надписью и объявили: «Сим отмечаем начало антиштраусиады. Пусть враги выступают. Да отправятся они прямо в ад!» [7]

В феврале следующего года Штраус умер. Ницше отметил этот факт в своем дневнике. Его терзала совесть из-за того, что его грубое нападение могло ускорить кончину собрата по перу, но друзья уверили Ницше, что его книга не омрачила последних месяцев жизни Штрауса. Они сказали, что Штраус даже не знал о книге. Это было неправдой: Штраусу было о ней известно. Он удивился, но не нашел повода для расстройства: его бестселлерам уделялось куда больше внимания, чем критическому жалу малоизвестного и малоинтересного автора, какого-то Фридриха Ницше.

Когда Ницше вернулся в Базель на осенний семестр, улучшений в его физическом состоянии не произошло. Он по-прежнему не мог читать и писать. В середине октября Вагнер написал ему с просьбой бросить клич германской нации. Байрёйт все еще отчаянно нуждался в деньгах. Ницше чувствовал себя настолько не приспособленным для этой задачи, что продиктовал письмо Эрвину Роде, где просил сочинить для него воззвание «в наполеоновском стиле». Это письмо было ехидным и саркастичным. В нем высмеивался Вагнер, который считал, что пал жертвой коммунистического заговора, имевшего целью саботировать Байрёйт. Еще одной частью заговора, по мнению Ницше, была попытка коммунистов захватить издательство Фрицша, чтобы заставить замолчать его и Ницше.