Поэтому конфликт уже обозначился, он был намечен прежней земной жизнью поэта, и надо было только ждать, когда время сделает его обязательным и неизбежным. Музу вот только жалко было! В конфликтах всегда страдают совершенно невиновные лица.

Самому Лютикову это было все равно. Не все ли равно где? Коньяк вот только Лютикову было жалко. Коньяк был действительно хороший. А к хорошему как это уже известно, привыкают быстро.

Кроме всего уже сказанного выше, такая еще выходила штука. Творчество требовало одиночества. Ему были противопоказаны различные сборища в виде семинаров, творческих объединений или пленумов, которыми сопровождалась деятельность Союза писателей.

Лютиков этого при жизни не понял. Он-то думал, что стремится к единению с писателями, только смерть помогла ему сообразить, что стремился он к признанию. А единение и признание единомышленниками это две разных вещи. Единение предполагает слияние душ и превращение их в тот конгломерат, который в общем усилии горы сдвигает. Признание единомышленником означало допуск к столу. Отныне ты равный среди равных, если, конечно, не станешь забывать, что некоторые равнее тебя. Секретарь писательской организации, например, или классик, которого таковым уже если не признали, то собираются признать.

Большинство из вошедших в союз творческих людей уже давно поняли, что творчество требует уединения и отстраненности. Общим кагалом они решали совсем другие задачи.

Каждому должно быть ясно, если хочешь выпить, сходи к другу. Сядете, укупорочку с бутылочки снимите, поговорите по душам за жизнь и за творческие неудачи. Более грандиозные мероприятия превращаются, как правило, в попойки или в деление славы. Если славу делить не надо, то делят все остальное – от должностей в творческих союзах и почетных командировок до дачных мест. «Товарищи! А почему Евграфову место у воды выделили? Он только первую книгу написал, а у меня уже три вышло и в сборниках я каждый год печатаюсь. Только ему почему-то место у воды, а мне почти на выселках! Так нельзя, товарищи!»

Лютиков с этим согласен был. Так нельзя.

Дачи граждане писатели пусть покупают в общем порядке и на общих основаниях, в творческие командировки пусть ездят за свой счет, а вот руководящие посты им всем надо запретить занимать раз и навсегда. Для этого творческие союзы должны быть и в самом деле добровольными. Нравится народу по праздникам вместе водку пить, пусть собираются и пьют. Но надо внимательно наблюдать. Как только у поддатых писателей возникнет желание подвергнуть критике своего собрата или пуститься в дрязги, эти желания надо сразу жестко пресекать, вплоть до расстрела особо настойчивых.

В этом его утвердили события, произошедшие незадолго до его кончины.

Несколько десятков предприимчивых московских сатириков создали творческое объединение, которое назвали «Школа Гоголя». Откровенно говоря, это объединение понадобилось лишь для того, чтобы доказать заносчивым и высококультурным петербуржцам, что московская школа все-таки выше и сатира этой школы бичует недостатки более хлестко, чем это делают сатирики Северной Пальмиры. Естественно, что жители Питера, в пику москвичам, создали семинар Семена Альтова.

Спор творческий разгорался, в него втягивались все новые и новые писательские массы, при этом на массовость как раз ориентировались московские сатирики, питерцы сделали ставку на талант.

«Школа Гоголя» все разрасталась.

В борьбу вступали все новые и новые писатели.

Если поначалу сатирические произведения затрагивали самые широкие слои населения – от сантехников до членов ЦК КПСС, то уже через год сатирический запал участников литературной войны был обращен исключительно на противников. Пользовались гротеском, гиперболой, эзоповым языком, научной и социальной фантастикой, но еще через два года стало ясно – именно из-за них Гоголь в свое время и перевернулся в гробу. Чувствовал великий писатель, чем дело однажды обернется. Потому он и сжег второй том «Мертвых душ», что предсказал в нем будущие писательские баталии!

Самое интересное, что кончилось все у москвичей и их оппонентов тем же самым, чем закончилась грызня в двадцатые годы у рапповцев и лефовцев. Кто в этой истории был виноват, а кто прав, как-то подзабылось. Наиболее одиозные фигуры вместе с примкнувшими к ним канули в литературное небытие, а талантливые писатели продолжили печататься дальше. Только и осталась от всей литературной борьбы высохшая грязь на заборах и прибитый за уши к позорному столбу московский сатирик Волков. Прибили его за излишнее старание самые активные читатели, а собратья по перу отодрать его от столба не спешили. И правильно делали – неизвестно ведь за кого он возьмется, обретя нежданную свободу? Вот и висел именитый сатирик на столбе «аки вертоград во цветении…»

Баталии закончились, деление писателей по рангам и ранжирам вроде бы прекратилось, но сколько тайной крови и явных слез было выплеснуто в мир, сколько оказалось тех, кого Бог, прознав про те баталии, призвал к себе пораньше, чтобы душ не испортить?

Он-то полагал, что на место павших придут Гоголи, а пришли…

Не будем о грустном, скажем только, и Бог иной раз ошибается, не конь ведь о четырех копытах, по образу и подобию нас клепал, такому ли иной раз не споткнуться!

Лютиков Бога жалел и почитал за великого путаника, который мир однажды сотворил, чтобы потом всю вечность разбираться со своими созданиями. Такое лишь со скуки сотворить можно было, никак не иначе. Он даже стихи написал, только никогда их никому не показывал.

Да что мы о Лютикове? Обычный продукт идеалистическо-материалистической эпохи. Если внимательно всмотреться в нас, то все мы язычники. Даже само существование музы говорило о том, что в Раю тоже процветает язычество. Наличие любых, пусть даже подчиненных полубожеств, говорит о том, что общество так и не избавилось от многовекового ига многобожия. Понятное дело, язычество было похлеще татаро-монгольского нашествия, тут уж насильственным окунанием в воду не справиться. Борьба с ведьмами, колдунами и нечистой силой, культивировавшаяся средневековой церковью, прежде всего должна была покончить с многобожием. Иной раз казалось – все, победили мы проклятых язычников, перетопили их, спалили на кострах, одолели энергичными проповедями!

Ан нет, жив курилка, и ушки его торчат над религиозными догматами.

Мухаммед сослужил плохую услугу человечеству, разделив триединого Бога на две половинки – христианского Бога и мусульманского Аллаха. А еще говорят, что три на два не делятся. Делятся, прекрасно делятся, а в остаток выпадает нечистая сила, которая тоже является своего рода божеством.

А тут еще Бездна с населившими ее демиургами. Было от чего закружиться голове заблудшей души!

Как-то незаметно и райские праздники подкатили.

С утра забежал староста Сланский, вручил Лютикову отрез красной бязи и баночку с золотой краской, сухо и официально предупредил, что праздничный транспарант должен быть готов до утра следующего дня, а в помощь оставил список утвержденных наверху лозунгов.