Когда, нагрузившись, шли обратно, Васька, обычно несловоохотливый, вдруг начал вспоминать, как они, сельские пацаны, когда-то ходили сюда на пионеров городских глядеть, на их костры да марши. Первый визит кончился дракой, но директор лагеря, хоть и грозился, но в школу зарёвскую жаловаться не поехал, помирил всех, пригласив визитеров в столовую на обед. С тех пор сельские заявлялись в лагерь частенько, иногда уводя за собой мальчишек постарше, а то и девчонок, «щемить» по ерикам рачьи норы или ставить силки на куропаток.
«Я тут даже… это… влюбился в первый раз, – с усмешкой вспоминал Василий. – Зимой, дурак, письма ей в город писал… Сколько ж мне тогда было-то, в шестом классе, по-моему?.. Но это ладно… – Они присели на полуразрушенную бетонную плиту, которая с незапамятных времён лежала, вросши в землю, у дороги, служа прохожим вполне удобным, навроде лавочки, сидением. – Вот нынче развалины и в лагере этом, и у нас в совхозе мамай прошёл, обанкротили, а ничего нового не организовали. Кто-то аж в Слободе пашет, кто в Ахтубе, кто у себя в хозяйстве роется, кто на корейцев летом горбит… Технику, две насосных плавучих сначала раскурочили, а потом остатки на металлолом пихнули… Теперь, что поддаётся, на кирпич разбирают, по дачам возят, толкают… С плантациями и каналами сам видал что. Но это вроде совхозные дела. Я про чё… Про то, что когда мы пацанами были и всё тутошнее преобразование природы началось, здесь не только земли ровняли, каналы рыли да леса сажали, а построили ещё и шесть домов двенадцатиквартирных… да десятка три финских на двух хозяев, с сараями, землёй… Это на одной центральной, в Кленовке. Батя с нами из Казахстана токо приехал, и ему сразу полдома такого финского дали как нужному электромонтёру… Ещё школу, конечно, подняли… десятилетку… Клуб как огурчик был. К нам эти… не «Песняры», а… как их… ну тоже белорусы известные приезжали! И театр главный из города. Магазин большой открыли. Мать туда уборщицей работать пошла. Потом почту новую. Асфальт, что тогда уложили, тот досе и есть, ну немного позже добавилось, ремонтировали малость. Дом быта ещё…
«Что ты мне как экскурсовод рассказываешь, перечисляешь?.. Ты это малолеткам говори, а то им дяденька-телевизор про другое каждый день долбит. Про страшное совхозное прошлое. А я знаю… Мне отец рассказывал, он прорабом был, они вам тут всё и понастроили когда-то…»
«Малолетки в телевизоре политику не слушают, им другое интересно. Дрыгалки да трах-бабах вперемешку с задницами. А совхозное прошлое… оно у любой хаты в платочке иль в кепке с пуговкой на лавке да на брёвнышке сидит, надо будет, так спросят у бабки с дедкой, ежели родителям некогда рассказывать иль память отшибло…»
Василий встал с бетонной «лавочки», чуть отошёл в сторону, нагнулся, обнаружив под ногами какую-то нужную железяку. Вернувшись, сунул и её в сумку.
«…Да я не перечисляю, не нудю… Я о чём… Ты вот погляди, совхоз, значит, развалился, его добро курочат и загоняют, а остальное – ни-ни, потому как получается, что оно на госбалансе общем, вот как умно в прошлое время сделали. А было б оно всё совхозное, за ним числилось? Может, и из домов казённых выгонять стали, хоть и приватизированные они. Частных подворий у нас половина только, остальные квартиры совхозные бывшие. Клуб, туды-сюды, и под склад какой-нибудь отдали б… И магазин был бы или нет… ларьки б притащили и будя с вас… Ну, может, школу оставили, и то… Вон брат пишет из Пензенской области, полшколы у них сдали под контору какую-то. И учить некому, и учиться детей нет. У нас в классе на выпуске человек двадцать пять было.»
«Ты, Вася, прям Америку открыл. Ты где жил и живёшь, в совхозе «Заря»? Нет, проживаешь ты в поселке Кленовском, на сельсоветовской, иль как там она сейчас называется, территории. А территория эта входит в муниципальный район, в администрацию районную. Совхоз обанкротили, а, так сказать, социальная структура осталась… В общем, заря погасла, а закат в полном разгаре. Да кто вас из квартир погонит, кому вы нужны? И прав не имеют, оплачивайте коммунальщикам и живите. Магазин никуда не денется, прибыль от него. Почту кто уберёт, она ж в системе связи…»
«А вот и убрали уже в прошлом месяце, и телефон общий междугородный тоже, – как-то даже радостно спарировал Василий. – Почтальонка из Ахтубы раз в неделю теперь письма да посылки привозит. Прав не имеют… Сёдня оно, вроде, наше, а завтра дяди какие-нибудь приедут и скажут, что не наше. Ты телевизор глядишь? Там каждый день такие истории показывают, что… Права… Телеграмму простую отбить, и то в Ахтубу с почтальонкой передаёшь или шоферами как-то… А больница, филиал районный, где? Там же, где и почта. Одна фельдшерица с сумкой по хатам ходит, грязь месит. Домашний стационар! Бабки с аспирином. В Слободе, и той больницу речников закрыли, считай… Ты мне про сельсоветы и гарантии не говори, я это всё знаю. И Танька моя грамотная, когда-то на экономиста учиться хотела, но в педучилище пришлось… Я о том, что структура твоя социальная, её ж не нынешняя власть выдумала, верно? Это ж всё от прошлой власти остатки? Так получается? Я о том, что, слава богу, в прежние времена стоко понастроили, что и сейчас ещё людям есть за што хоть как-то ухватиться…»
Электрик разгорячённо встал, походил вокруг «лавочки», вроде отдохнул, и опять к разговору – будто штангист к помосту на третий подход.
«…Коммунальщикам оплачивайте… Мне Мироныч, друг твой лучший, в один месяц хрен выдаёт, а во второй малинку. Наплатишься… Матери скоро семьдесят, а всё в магазин мыть ходит. Татьяна, жена… Она в Щучьем, это рядышком, в начальной школе работала. Так там дожились, что четверо учеников осталось. Школу, понятное дело, закрыли, детей к нам, в «Зарю», перевели, а тут своя учительница, Таньке места нет. Вот она сначала козе да утям, что мать держит ещё, преподавала, а сейчас аж в городе, в Волжском, устроилась».
Василий на секунду умолк, будто решая: продолжать ему дальше рассказ про житьё свое семейное, интересно ли это постороннему, в общем-то, человеку? Но уж ежели начал…
«… Шесть дней подряд торчит там, в ателье частном… приёмщицей да на подносках… Чехлы какие-то шьют, цветочки пластмассовые делают. А на воскресенье к мужу радостному приезжает… на побывку. У брата в городе живёт-ночует. А им это надо? Сами вчетвером в двухкомнатной маленькой. Устроилась… Это чтоб Маринке, дочке, за комнату платить да хоть получше одевать. С папиной дачной зарплаты трусы лишние не купишь. В колледже, в техникуме она там. Второй год. Хорошо хоть летом дома. Той осенью из общаги их временно, на ремонт, выселили, и год уж ремонтируют. Труб нету… кровли… Пришлось в зиму снимать комнату на пару с подружкой. Тыщу отдай тёте. Учится… А работать где будет? Маму в ателье сменит? Иль в «Зарю» нашу распрекрасную ворочаться? Мы-то принюхались, а ей чего тут ждать? Да и в городе… Техникум-то индустриальный. Никому не нужный, значит. У женихов тоже обстановка схожая…»
«Ну молодым-то понятно, а вам в «Заре» еще рай божий, в клубе пляшете. Ты вон куда-нибудь в Громки или хоть в Репино съездий…»
«А то я не ездил, у меня сестра в Барбашах, одна осталась больная, всё никак к нам не перевезу. Пляшем… Вот за жильё, за газ, за свет опять накинут, так еще и запоём. А эта… знаешь… – Василий после паузы вернул разговор к пионерлагерю. – Я… уже после армии… поехал как-то в город и там на базаре ту девчонку из лагеря, Светку, увидал… Такой солидной дамочкой стала, что и не подвалил я к ней…»
Он слушал электрика и думал, что вот как оно получается: для одних – стоят себе в сторонке какие-то полуразваленные корпуса того же пионерлагеря или ещё что, а кому-то это память – тихая, скрытная. Вон хоть и пристань их сгинувшая. Сколько на ней было-случалось всякого. Для тысяч людей да за сорок лет. А житьё-бытьё нынешнее…Тут, кого ни послушаешь, у каждого своя кость в горле.
…Отец провёл тогда в заречье всё лето, но каждое воскресенье обязательно приезжал домой и почти всегда с увесистой сумкой сазанов да линей или небольшим, таинственно шуршавшим бедолагами-раками, рюкзаком. Иногда он привозил даже несколько куропаток… «Наши наловчились их сеткой ловить, растянут, замаскируют, глядь – пара штук есть. Их там уйма, стайками бегают, летают плохо. Там даже озеро Куропаткой называется. Слышь, Юрик, Ку-ро-пат-ка!..» – весело рассказывал он.
