Сталин не то чтобы кивнул в знак того, что удовлетворён ответом. Просто он встал, прошёл в другой отсек. Через минуту вернулся, держа в руках меховую рыжеватую шапку.

– Сколько в Сталинграде мороза?

– В десять ноль-ноль, на подъезде к городу, было четырнадцать градусов.

Верховный подошёл к письменному столу и вызвал Власика.

– У меня там шынель, а ещё есть что-нибудь?

– Так точно, товарищ Сталин, разрешите подготовить утеплённую верхнюю одежду?

Сталин кивнул, с удовлетворением отметив, что Власик учёл его прошлогоднее замечание и «шубой» тёмный армейский длиннополый тулуп больше не называл…

Через полчаса семивагонный литерный состав остановился на станции Сталинград-I. Верховный Главнокомандующий Красной Армии и Красного Флота ступил на землю города своего имени. Непривычно, как-то по-земному выглядевший в меховой гражданской шапке…

После доклада и приветствий немногочисленных и «однобоких» представителей города Сталин, Ворошилов, Берия с сыном Серго, генерал Власик в сопровождении нескольких человек из личной охраны вождя по тщательно очищенным от грязного снега дорожкам обошли разрушенный вокзал. Сталин шёл немного впереди, рядом, по правую руку, отставал от Верховного, буквально на шаг, комиссар Воронин. Остальным членам делегации и персоналу, дабы не привлекать излишнего внимания, порекомендовали не выходить из вагонов.

Над железнодорожными путями в равнодушной хмари висел перекидной мост, сбоку от когда-то белокаменного, а теперь обожжённого, сплошь изгрызенного бомбами и снарядами, вокзала высилась серая головастая водонапорная башня. И куда вокруг ни глянь – руины, руины, на которых полосками и пятнами лежал молодой снег, ещё больше оттеняя чёрный и грязно-коричневый цветá…

Несколько соседних путей были плотно заполнены вагонами с трофейной техникой, вооружением, металлоломом. Среди вагонов выделялись жирные цистерны и открытые платформы, загруженные негодными, без гусениц, танками, помятыми тягачами, сплющенными тракторами, автомобилями, мотоциклами, бронемашинами, орудиями… Вдоль всех составов по цепочке густо стояли солдаты в одинаковых, свежих белых полушубках.

«Никак не разгребутся с февраля трофейщики бывшего Донского фронта, – подумал Сталин, спутав охранников-гэбистов с солдатами трофейных частей. – Даже с глаз составы не убрали. Видно, забита дорога на километры вперёд и назад…»

На привокзальной площади, чуть сбоку, желтело свежим тёсом невысокое и длинное деревянное здание временного вокзала. А почти посредине площади белел засыпанный снегом фонтан с непонятными издали полуразрушенными скульптурками.

– А что это за особняк там? – кивнул Сталин в сторону краснокирпичного старинного здания, показавшегося ему знакомым.

– Это бывший штаб обороны Царицына, а теперь музей… Уже начавший работу… Организовавший летом текущего года совместно с обкомом партии первую выставку обороны Сталинграда в помещениях подвала центрального универмага, где был пленён фельдмаршал Паулюс… И трофейного оружия и техники на стадионе «Динамо», – чётко и размеренно ответил Верховному комиссар Воронин. – К двадцать первому декабря, товарищ Сталин, возле музея будет восстановлена ваша скульптура.

Произнеся чисто по докладной инерции последнюю фразу, Воронин почувствовал в груди холодеющую тревогу, как будто на миг открылся для выстрела. Дело было в том, что уже полгода чекисты не могли отыскать стоявшую у музея до начала битвы гранитную скульптуру Сталина. Он уже приказал подготовить на всякий случай ещё одну – бетонную… В начале грохотавшего и горевшего сентября сорок второго старую скульптуру спешно демонтировали и… То ли закопали, то ли… Конкретные исполнители сгинули, погибли в середине того же сентября в жерле битвы, не оставив никаких концов. И это в таком-то управлении… Под его, члена горкома обороны, руководством… Если Сталин спросит подробнее…

Но взгляд вождя уже миновал кроваво-тёмные кирпичи старинного особняка и остановился на чёрных легковых автомобилях, тихо, навроде твёрдых усохших жуков, стоявших возле временного тесового вокзала. Сталин понял, что это на случай его решения выехать в город… Он повернулся к группе членов делегации и махнул рукой в сторону характерного приземистого силуэта Берии – подойди, мол. За наркомом не торопясь, но твёрдо последовал Власик.

По пути на тракторный завод Сталин, сидя с Власиком на заднем сидении «эмки», почти не отрываясь, глядел в окно на совершенно однообразную картину. Серые от снега развалины, неровные подкопченные сугробы, худые тёмно-костяные деревья, тянущаяся вдоль колдобистой дороги трамвайная колея… С трудом вспоминая некоторые пункты из представленных ему сегодня данных по возрождению Сталинграда и промышленности, он задавал сидящему рядом с шофёром Воронину вопросы – спокойно, дождавшись вразумительного ответа на предыдущий. Он спрашивал о численности населения города и области, восстановлении жилья, обеспечении им в зиму прибывших строителей, городском хозяйстве, дизелях тракторного завода, мартенах и блюминге «Красного Октября». Кратко напомнил о важности снабжения людей, особенно рабочих, продовольствием и медицинском обеспечении. Мельком поинтересовался борьбой местных чекистов с дезертирами и уголовниками, положением в лагерях для военнопленных. Он с удовлетворением отметил, что чекист отвечает ему не хуже хозяйственника. Потому и почти не вспоминал о ехавшем в другой машине секретаре обкома Чуянове… Пожалуй, Воронин запнулся лишь раз, когда потребовалось доложить о количестве собранного хлеба, но заверил, что охрана зерна на восстановленных повсеместно элеваторах обеспечена полностью.

На тракторном он минут двадцать походил по площадке возле рядов отремонтированных «тридцатьчетвёрок», слушая пояснения уже неделю не вылезавшего из цехов завода наркома танковой промышленности Малышева – порядком растерявшегося, ничего не знавшего о транзите через Сталинград высокой правительственной делегации…

Часа через полтора три тёмных «жука» снова стояли у деревянного вокзальчика, а Сталин уже прощально оглядывал площадь. Окрестные развалины закрывали от его взгляда главную площадь города, где неуклюже, словно опираясь на костыли, ёжилось большое, донельзя разбитое здание бывшей главной гостиницы Царицына и Сталинграда. В том самом восемнадцатом году, о которым он три часа назад неохотно вспоминал с Ворошиловым, сегодняшний всесильный глава великой, воюющей насмерть страны жил в этой гостинице, руководя располагавшимся там же чрезвычайным продовольственным комитетом юга России. В отчаянном положении работёнку эту подкинул ему и наркому Шляпникову сам Ленин, «Старик»…

Про Шляпникова после тридцать седьмого года уже никто не рисковал говорить. Да и был он тогда в Царицыне, по воспоминаниям Сталина, больше на подхвате, охотнее распределял, а не собирал с кровью хлеб, занимался транспортом, рабочими-техниками, прибывшими на заготовку. И вообще, глядел, как волк в лес, на фронт, скучая по громкоголосым заседаниям в каком-нибудь реввоенсовете… Вся чёрная работа по сбору хлеба для голодающих губерний и столицы была на Сталине…

– А там у вас что? – вернувшись на перрон, показал Сталин коробившимся дублёным рукавом в сторону заполотновской части, куда вёл перекидной мост.

– Там… – Воронин не сразу нашёлся. – Там улицы… Невская, Пархоменко… Частный в основном сектор, практически сгоревший…

– Пархоменко?..

Сталин любил этого комдива Первой Конной – молодого, но вступившего в партию ещё до пятого года, отчаянного и сильного, много сделавшего для обороны Царицына. В том самом июле восемнадцатого, после предательства бывших царских офицеров Ковалевского и Носовича, сбежавших-таки к белым, именно Пархоменко взял, по сути, в свои надёжные руки штаб Северо-Кавказского военного округа. Как неожиданно погиб он через три года в небольшом бою с махновцами…

– Улица Пархоменко…

– Так точно, товарищ Сталин. Многие улицы Сталинграда носят имена героев гражданской войны. Неподалёку есть улица Чапаева…