«Глоток свободы или глоток смерти…» Глоток свободы или глоток смерти — Никто не знает, что лучше. Я радуюсь воробью, Который впархивает на мою шершавую ладонь, Чтобы получить крошку хлеба. Речь не о том, где мы живем, — О том, как мы живем. Бездомная кошка трется о ноги, Лесной ландыш строит нежные глазки, Депутаты и президенты издают указы, А на самом деле у нас всего два глотка — Глоток свободы и глоток смерти. «Сновиденье – оно, как танк…» Сновиденье – оно, как танк, Едет, едет и едет, Чтобы потом продырявить твой мозг — С одной стороны маленькая аккуратная дырка, А с другой половина головы выплавлена — Это как с кумулятивным снарядом. Сновиденье прячется в другие сны: Там детство, рябина и там зима, Сугробы, снегурочки – и ждать до весны Долго, долго и долго. Сновиденье – оно, как счастье, оно Входит в тебя и пронзает насквозь — И снятся то белые медведи, то бурые, То девочка, которая шлепнула тебя по затылку За то, что ты сказал ей: «Люблю». Сновиденье – оно никогда не кончается, Мир наш слишком убог, чтоб его потерять. Звезды в небе – лишь продолжение сновиденья, Повод для того, чтоб не спать. «Я потихоньку опускаюсь на дно…» Я потихоньку опускаюсь на дно Жизни, дремучей и кровожадной, И думаю, как солдатики наши Жили в окопах в сорокадвухградусный мороз. Фронтовые сто грамм не спасут — Тут нужно нечто иное. Узбекский полк в сталинградских окопах замерз За одну ночь, не успев сделать ни единого выстрела. Их было, кажется, шестьсот сорок человек. И чего ради было посылать их, привыкших к теплу, В наши сталинградские морозы? Сибиряки бы здесь больше сгодились. Они и сгодились – с них, мертвых, Снимали валенки и полушубки Озябшие злые немцы. А потом вспоминаю Виктора Некрасова, Его «В окопах Сталинграда». Вспоминаю ординарца Валегу, Который готов был за своего литеху Горло перегрызть – и делал это. Он ночью крался в немецкие окопы, Перерезал там горло двум-трем фрицам — Для того чтобы принести своему литехе Бутылку шнапса и плитку шоколада, А еще кости, которые хрустят и хрустят На зубах, которых уже не было Для тех, кто не дошел до Берлина. Мой дядька дошел до Берлина. Он Каждое лето приезжал в мою деревню — Его жена была родной сестрой отца — И говорил: «Сбегай за водкой!» Я садился на старенький велосипед И ехал в сельский ларек за бутылкой. Потом приходилось бежать за второй бутылкой. Однажды он мне сказал: «Дойди до Берлина – и ты все тогда поймешь. Знаешь, что мы там вытворяли после победы? Мы насиловали немецких девушек, А потом вспарывали им животы — А пусть не рожают!» Это страшно, Но это и есть война. «Я хочу, как Генри Торо, жить в лесу…» Я хочу, как Генри Торо, жить в лесу. Возьму с собой коробок спичек и горсть пшеницы — А что еще в лесу нужно? Вон сколько и травок духмяных и целебных, И грибков, и ягод. А еще можно ловить в озерце рыбку — Карасей, плотву и прочую красноперку. Я выкопаю себе глубокую землянку, Оберну ее внутри пушистым мхом, Который греет лучше, чем медвежья шкура. А сверху сделаю крышу из дубовых и липовых веток. Пшеничку, разумеется, я тоже посажу — И года через три у меня будет такой урожай, Что незачем будет ходить В деревенский магазин за хлебом. Печку тоже я в своей землянке сложу. И ко мне будут приходить звери И прилетать птицы, А по ночам опускаться на крышу шалаша звезды. И мне будет так хорошо, как никому на свете. Не надо будет ни брать вымогательных кредитов, Ни долго ждать обещанной зарплаты — Зачем мне кредиты и зарплата, Если и так всего под рукой?! А самое главное, что меня там, в лесу, Не коснутся ни ревность, ни зависть, Которые отравляют мне жизнь в городе. Но самое обидное, Что я никогда не буду жить в лесу. Потому что. «Мне приснился хороший сон. Я умер…» Мне приснился хороший сон. Я умер. И вот лежу я во гробе. Наверху голуби сизые воркуют И еще какие-то черные крыльями машут. Вороны, наверное. Прилетели выпить за помин моей души. Выпьют. Из дождевой лужицы. А ко мне опять придет хороший сон. Будто бы хожу я по весеннему лесу. Улыбаюсь фиалкам розовым И пролескам голубым. И они мне улыбаются. А зачем умирать-то было? «В ноябрьскую грязь окунув глаза…» В ноябрьскую грязь окунув глаза И туфли по самое что ни есть, Ты нервничаешь, как солдат на параде, И хмуришься, и идешь не в ногу. В ноябрьскую грязь окунув глаза, Ты видишь лежащего на асфальте Огромного, как свинья, карася — Зажарить бы, что ли, его – а жалко. В ноябрьскую грязь окунув глаза, Ты видишь там честного браконьера, Который пытается брюхо вспороть русалке — Икры-то, думает, сколько будет! В ноябрьскую грязь окунув глаза, Ты видишь там себя самого, Растерянно хлопающего глазами, И думаешь: когда же выпадет снег. |
