«Мне по нутру негромкие слова…» Мне по нутру негромкие слова, Я их раскрашу и услышу смех, Они мне подмигнут едва-едва, И стану я тогда счастливей всех. Негромкие слова всегда в печали, С судьбой они не затевают спор. Ты можешь знать, о чем они молчали, О чем молчат, родные, до сих пор? «Припомни, что ты мне шептала…»
Припомни, что ты мне шептала. Не помнишь? Я ведь помню всё. И то, как ты тогда устала, И как я рухнул с пьедестала, Чтоб ты моей любимой стала, И важной смерти колесо. Метафора одна бросает На алтари никчемный свет, И дождь над миром повисает, Овчарка глупая кусает Тебя – и это потрясает, Поскольку чуда больше нет. «За оградой высокой сад…» За оградой высокой сад, Но ты в нем совсем чужой. Пройдись – там розы висят С нежностью и любовью большой. Пусть тебе приснятся тихие сны — Нынче сумрачно, завтра вёдро. То белым-белы, то красным-красны, Розы вспыхнут еще до весны, Обнажая чудесные бёдра. «Скрипка, скрипка, ты ходишь и ходишь…» Скрипка, скрипка, ты ходишь и ходишь Вслед за мною и радость находишь Повстречать меня на площадях, На дорогах, в больших городах. Там у многих надежды разбились, И они бы давно утопились, О потерянном счастье скорбя, Если б не было, скрипка, тебя. Тяжесть жизни всего на свете Тяжелей – это знают и дети — Тяжелей, чем звездный конвой И всей тяжести мировой. «Словно город, растет эта ночь…» Словно город, растет эта ночь, Сны ее слишком долги и гулки, Переулки идут к площадям, Утомленные. Башни не прочь Устоять от подобной прогулки. Кто живет в этом городе черном, Чьи улыбки цветут и печали? Глянь, бушуют, как протуберанцы, Сны, гляди, как сплетаются в танцы, Но услышь Божью скрипку вначале. «Столетье протекло сквозь пальцы. Я стою…» Столетье протекло сквозь пальцы. Я стою У бездны ли, у Бога на краю И слушаю вселенский дикий скрежет Разнузданного ветра – я в семью Его возьму, иль он меня зарежет? Но кажется, мне новая страница Назначена – что ей потом приснится? Но ангелы, которые далече, Не хмурятся, а расправляют плечи, Чтоб Божья вспыхнула в ночи ресница. «Вечер лениво меняет одежды…» Вечер лениво меняет одежды И ложится бахромой на сад. Небушко хмурится, а невежды Смотрят, как в небе миры висят. И на земле, никому не знакомой И не присягнувший совсем никому, Ты маешься странной, чужой истомой Оттого, что звезды летят во тьму. Границы сознания слишком строги — Становись либо камнем, либо звездой. И нет для тебя иной дороги, Чем полюбить этот мир молодой. «Вот вечер тихий и румяный…» Вот вечер тихий и румяный, От дел своих немножко пьяный, Он гонит на ночь детвору, И, недоволен жизнью краткой, Он шепчет будто бы украдкой: «Я, кажется, сейчас умру!» Вот сад, исполненный покоя, Вот светлячок – да что такое! — Зажег лампадку над травой И возгордился, боже правый, Светящийся чужой державой — Не как святой, а как живой. «Всему свой срок. Весь мир продрог…» Всему свой срок. Весь мир продрог От этой мысли. Он играет, Как девочка иль как щенок, Потом гниет и умирает — Всему свой срок. А вот и сад – ему не впрок По осени казаться пышным, Но так дозволено Всевышним: И светлым яблоням, и вишням — Всему свой срок. Вот грязь напуганных дорог, Небес глухое коромысло, Которое опять нависло, Чтоб молвить: нет другого смысла — Всему свой срок. «Гербы над замком одряхлели…» Гербы над замком одряхлели, И тянут руки к небесам Большие замшевые ели, И больно выцветшим глазам. Вот свет в окне незасыпающем, Прикинувшийся вдруг рыдающим, Как дама слишком поздних лет. Вот сторожа смешная будка, А вот, как чудо, незабудка, А вот державы злой скелет. «Над Прагой светлой ночь легла…»
Над Прагой светлой ночь легла, Огромная, как сад осенний, И солнца нет, одна лишь мгла — Но ждать не надо потрясений. Ведь месяц, сотворив добро, Зубрит забытые уставы И льет надежно серебро На волны медленные Влтавы. Но вдруг, обижен, прячет лик В небесные пустые пашни — Пред ним не заговор возник, А светлый циферблат на башне. |
