«Никуда не уеду завтра…» Никуда не уеду завтра — Колыма, Воркута, Париж. Лучше лунный пирог на завтрак, А на ужин печальный стриж. Так он весело небо режет, Что забудешь про Колыму. И тележный вселенский скрежет Раздается вослед ему. «Яснополянская весна…» Яснополянская весна, Пролески тихие, березки, Вокруг девицы и подростки, Проснувшиеся ото сна. И мужики идут в хлева, И имя помнится Христово. Все есть, и только нет Толстого, Льва Николаевича, льва. Два восьмистишия 1 Малинник сладко плачет о медведе, Которого в лесу боятся все, И солнце едет на велосипеде, Щебечут птицы в длинном колесе. А ты, сестрица, пестуешь ромашку В ладонях бледных, думая о том, Как бы на этот раз не дать промашку, Не нагадать себе казенный дом. 2 Твоя печаль, моя сестрица, Глядит на небо, не дыша, А нет, чтоб взять да заостриться Душой простой карандаша, Чтобы разрезанные своды Растаяли в колючей мгле, Почуяли глоток свободы На каменном твоем челе. «Если откроется русский лубок…» Если откроется русский лубок, Невзрачный такой, прозрачный, В нем опять обнаружится Бог, Сумрачный, даже мрачный. И ангелы будут опять кружить Над грешными над телами. И будут голуби ворожить, Круша эту жизнь крылами. «Боже, да Ты, похоже…» Боже, да Ты, похоже, Сегодня навеселе. Как мне нравится, Боже, Грусть на Твоем челе. Я спать сегодня не буду — Радостен жизни путь. Я Тебя не забуду — Ты меня не забудь. «Шелест ливня и шелест лет…» Шелест ливня и шелест лет, Шелест тихой воды брусничной, И глядит судьба тебе вслед — Упокойся в стране заресничной. Там ведь не было никогда Ни печали, ни грусти скромной. Там текла по тебе вода — Нежная, словно Бог огромный. «За стеной у соседей опять галдеж и гулянка…» За стеной у соседей опять галдеж и гулянка, А телевизор опять чепуху городит. А на моих коленях, мурлыча, лежит персиянка Мраморная и тихо в глаза мне глядит. «Что, – говорит, – нахмурился, человече? В кривде своей пребываешь и счастью чужому не рад?» Я говорю ей: «Прекрасный сегодня вечер!» А она отвечает: «Ладно, не мудрствуй, Сократ!» «Осень, Волга, пароходик…» Осень, Волга, пароходик Очень весело плывет. Жизнь идет, но не уходит, Смерть причалит к нам вот-вот. Как, скажи, она прекрасна — Словно яблочко-ранет! Только небо слишком ясно, Чтоб понять, что счастья нет. «Ночь прорастет, как стыд…» Ночь прорастет, как стыд, Утро придет, как дом. Бог лишь один простит То, что выстроено с трудом. Ранняя седина, Сонная круговерть, Пролески, солнце, весна — Так и приходит смерть. «От добра не ищут добра…» От добра не ищут добра, Не поэтому ль до сих пор Боль Твоя чересчур остра, Как дровосека топор? Вечность помнит римскую прыть, И уста Твои, и персты. Научиться бы говорить Так же тихо, как Ты. Время ЧЕ Русалочки Русалочки по ночам Выплывают на берег, На берег волжский, державный, песчаный. Они идут по городу, опершись На хвост свой медный, И строят глазки Прохожим бомжам и бандитам. Те не знают, что делать с ними: Грабить бессмысленно — Звездную чешую русалочек не продашь, А медный хвост и подавно. Убивать и разрезать их пузо Совсем уж глупо: Икры золотой все равно там не отыщешь. Бомжи и бандиты переглядываются, Хмуро шевелят бровью И уходят прочь: Да ну их на фиг! А русалочки по городу идут и идут, Опершись на хвост свой медный И глаз опустив подзорный На потрескавшийся асфальт, на город. Русалочки по ночам Выплывают на берег, Берег волжский, державный, песчаный. Они идут по городу, и грабят банки, И забирают оттуда валюту, и жемчуга, и алмазы. И все такое. Но никого при этом не убивают. Им все эти банки до фени – важно Выкупить своих заблудших сестричек, На дне оставшихся волжском, державном. Русалочки по ночам Выплывают на берег, На берег волжский, державный, песчаный. Они идут, опершись на хвост свой медный, По городу страшному и горько плачут. Паулю Целану Понравилась бы такая перспектива, Но он, дурак, бросился с парижского моста в Сену — Должно быть, чтоб отыскать Наших волжских русалочек. |
