«Сталинград-то хорош, а Волгоград…» Сталинград-то хорош, а Волгоград Хуже, наверное, во сто крат — Ничего не найдешь хорошего. Даже мамка скорбит от великих обид, И пусть здесь никто давно не убит, Земля помнит кровавое крошево. Из окопа, заросшего пышной травой, Прорастает солдатушка неживой — Мир не должен быть одноразовым. И у девушек кругом идет голова Оттого, что воскреснут все однова — Я согласен с Виктором Некрасовым. Не измерить сегодняшней лжи длину, Но теперь мы не у фашистов в плену, Мы теперь в плену у купечества. Я-то знаю, что будет потом наперед: Государство умрет, и страна умрет, И останется только отечество. Или память о нем, хорошем таком, Что заплакать хочется вечерком. Что с того, что мы хулиганили? Лишь бы оно не ушло на дно, Словно Китеж, лишь бы жило оно, Лишь бы его не испоганили. «На горе растет осина…» На горе растет осина, На пригорке иван-чай. Вспомни, мамушка, про сына, Не грусти и не скучай. Глянь, хорошая погода, Песню плачет соловей. Я ведь не бывал три года На могилке на твоей. Воронье летит к оврагу Дружной хищною гурьбой. Ты прости, но я прилягу Только рядышком с тобой. «Дни июльские слишком долги…» Дни июльские слишком долги, Что слепой запомнился дождь. Пароходы плывут по Волге, Ежик прячет в стогу иголки — Там ты счастье свое найдешь. Кот Чеширский с мышкой играет, Баба в луже белье стирает, Жаба плещется в камышах, А на дне речном загорает Кто-то важный, как падишах. Приглядись и не то увидишь — Там на дне и танки, и Китеж, И зачем нам Новый Завет, Если мир перешел на идиш, Как троллейбус на красный свет. Плачь, голуба, о нашем сыне, О забывшей Христа осине, Но гляди: как ни странно, но Свет горит еще на Руси, не Пожелавшей пойти на дно. «Барин, сердито выбритый и надушенный одеколоном…» Барин, сердито выбритый и надушенный одеколоном, Честные бабы с гостинцами да мужики с поклоном, Привкус моченых яблок, тяжелый запах укропа — Где, Чаадаев безумный, твоя Европа? Тощие звезды над кладбищем да тараканы в баньке, Повести Белкина вечером на хуторе близ Диканьки, Бедная Лиза, выстрел, охотники на привале — Им-то, небось, вольготно, а мне едва ли. Вере Павловне снятся сны, а кому-то мертвые души, А крестьяне дремлют в стогу, затянув поясок потуже, Спит на перине Обломов, борща не вотще отведав, И возлежит на гвоздях, словно йог, Рахметов. Гуси пасутся в луже, клекочут злобно и гордо. Взгляд от стола поднимешь — в окошке свинячья морда. Голова с похмелья трещит, как арбуз, а вместо микстуры — Фонд золотой отечественной литературы. 2010 Аввакум
Кто он тебе, протопоп Аввакум, Пронзивший двуперстьем мрак? Он не брат тебе и даже не кум И даже смерти не враг. И не надо жизнь огнем опалять — Слишком сны о стране длинны. Но когда плывет эта «внешняя блядь», Мы все в нее влюблены. Не о шлюхе позорной речь, о луне И прочих светилах небесных, Омрачающих душу нашу вдвойне И стыдящихся речей отвесных. Вот две дырки в твоей голове, Вот следы чеченского схрона, Вот драхма, сверкающая в траве, Но нигде не найдешь Харона. И поэтому счастия не проси Ни у крыс, ни у мышек летучих: Все будет солнечно на Руси, Утонувшей в дремучих тучах. Будут волосы твои светлее льна, О Руси будет светлой дума. И по-прежнему будет плыть луна Над двуперстием Аввакума. «Славянский бог смешон и волосат…» Славянский бог смешон и волосат, Его ступни босые в белой глине, Нахмурившись, он грозно входит в сад И губы свои пачкает в малине. Над ним летают бабочки, жуки, Стрекозы, комары и тварь иная. Поодаль косят сено мужики, Поскрипывает грубо ось земная. Славянский бог глядит на свой живот И нежно гладит ствол кудрявой вишни. В нем бог другой, наверное, живет, Но все эти подробности излишни. На дне колодца плавает звезда, Пытаясь робкой рыбкой притвориться. Славянский бог уходит в никуда, Чтоб в небесах глубоких раствориться. «В России то пьют, то спят что зимой, что летом…» В России то пьют, то спят что зимой, что летом, Штольцу тут нечего делать, и не по летам Ему образумить Обломова, чей обломок Отыщет в траве внезапный его потомок. Немец есть немец, а русской душе противно Лезть за рубеж, где полно невозможных див. Но Не отыщешь женщин, на подвиг простой способных, — Любящих, нежных, работоспособных. Пусть немцы делают свои дела, а русские женщины пусть рожают, Они ж никому при этом не угрожают, Они несут белоснежное полотенце, Чтоб завернуть в него радостного младенца. В этом смысл России – чтоб колосилась Рожь, и чтобы жизнь носилась В колесе вселенском, и чтобы дети Знали, что они не одни на свете. |
