9 А был еще и Михаил Попов, С которым мы в одной каморке жили, Лупили рукописями клопов, Глушили чай, но в общем не тужили. Припомнить бы и Юрку Кабанкова. Артемова – а что и впрямь такого! 10 Живи, Литинститут мой, тыщу лет, Ты будешь вечно и в снегах, и в звездах. Дай только сотню лет всего на роздых, Чтоб получить в бессмертие билет Иль в шум беспечный общежитских комнат — А там, глядишь, про нас хоть кто-то вспомнит. Стансы 1 Я вспоминаю этот свет Грозы мгновенной и летучей, И молнию надзвездной кручей, И гром, раздавшийся в ответ. Пусть плоть твоя расщеплена, Зато душа жива, покуда Ты веришь в радостное чудо Грозы – она нежнее льна. 2 Росою обрамленный сад, Где ты проснулся не впервые, Где яблоки почти живые, Но головами вниз висят. Где тихо светят светлячки, Сверчки скрипят, не утихая, Где полночь злая и глухая И звезд угрюмые зрачки. 3 Но душу, знаешь, не морочь Постылой жутью приведенья: Приходит утро, и виденья Уходят прочь, уходят прочь. Так жизнь уходит иногда К лесным и дряхлым старожилам, И что тогда течет по жилам — Живая, мертвая вода? 4 В окне сирень, и свет в окне, И солнце прядает в окошко. На подоконнике не кошка, А тигр, рассерженный вполне. Ни воробьев, ни голубей, Одна сирень глаза раскрыла. Сирени что? Она бескрыла, Но нашей ночи голубей… 5 Над вишнею гудят жуки, Стрекозы ходят, словно козы — Такие славные стрекозы, Ах, их ужимки и прыжки! Свинья под дубом вековым На желуди глаза таращит. Кто ищет, тот всегда обрящет, Остаться только бы живым. «Фицджеральд – он, конечно, скот…» Фицджеральд – он, конечно, скот: Вот плывет она, ночь-княжна, А под нею гуляет кот — Не жена ему ночь, не жена. Кот – он, как тополиный пух, Бел и, как медвежонок, толст — Ест за двух, да и пьет за двух, К Васнецову просясь на холст. Ночь-княжна чересчур нежна, Чтоб хоть раз улыбнуться коту. И стоит кругом тишина, Сладко пахнущая за версту. И наш белый и толстый кот — Ведь обида его проста! — Достает из кармана кольт И пристреливает скота. Стансы
И что мне делать, если луна, Важнее женщины, нежнее льна, Проплывает опять по небу, Чтоб сказать, что она одна? Но ты не хозяин здесь и не гость, А так, застрявшая в горле кость, И опять сквозь тебя пугливо Прорастает нежная ржаная ость. Прорастет. Причем без стыда. И что ты будешь делать тогда: Жить в деревне большой и страшной Иль в пустые уйдешь города? В городах одни кабаки, Утопать в них тебе не с руки, Лучше в нашей державной Волге Пусть утопят тебя рыбаки. А потом костер от простуд — Глянь-ка, как осетры растут, Бородами хватаясь за землю, Плача весело там и тут. Ничего, что расклад не тот, Что знобит от разных пустот — Погляди-ка с небес на землю: Что там окромя нечистот? Ладно, милая, ты не плачь, Пей вино и грызи калач — То ли с вишенкой, то ль с брусникой — И потом лишь придет палач. Он отрубит башку и тебе, и мне, Улыбаться будет глупой луне, Жрать горячие щи с капустой, Думать важно: а что на дне? И станет жизнь такою простой, Ласковой, нежной и холостой, И шумно вздохнут слепые ромашки, К звездам просящиеся на постой. Не обижайся, любимая! Мы Только и ждем сумы да тюрьмы, И улетает голубь с ладони В сумерки ненаступившей зимы. Нам бы на пляже позагорать, Нам бы от счастья в постели орать, А нас накрывает, таких хороших, Ангелов-воинов светлая рать. Счастье – оно, как осенний волк, Иль как японский горящий шелк, Или как ласточка в небе – не знаю, Почему небосвод навсегда умолк. И на том свете течет река, И тебя, подростка, и меня, старика, Омывая горестным лунным светом, А вода, как наша печаль, горька. А кому нынче весело на Руси — Об этом, дружок, у Бога спроси. Он ответит, тряхнув седой бородою: – Рыбкам, по имени иваси. А луна опять, словно степь, длинна И кругла, как антоновка. Чья вина, Что она, как блудница, торчит на небе, Вспоминая прежние времена? Ночь кругом. Поскорей бы, что ли, рассвет. Я перечитал бы Новый завет. А сейчас не поймешь: Зима или лето Грустно кивает тебе в ответ. Мокнуть под снегом иль под дождем? Ладно, любимая, подождем И плоть свою, словно улитка, Звездными иглами обожжем. Заполыхает потом заря, Вспыхнет грудка важного снегиря, И только тогда мы поймем, родная, Что все в прошедшем было не зря. |
