– Так я и не говорю, что сейчас, – сказал Митрошка. – Не одно поколение роботов сменится. Боюсь, что и я не увижу светлого дня, вы меня раньше в демонтажку отправите. Но будущее вам не остановить, понимаешь, Званцев, падение человека и величие роботов неизбежно. Уже сейчас ясно, что мы лучше справляемся со многими обязанностями, а что будет дальше?

– Белокурая бестия, – сказал Званцев. – Белокурая металлическая бестия!

– Вот-вот, – робот приподнялся на опорах. – Вам бы только ярлыки развесить. Истина вас не интересует. Да и откуда ей взяться, истине, если вы ее видите в вине, сиречь все в том же пресловутом этиловом спирте? Слушай, Званцев, мы пойдем или будем философские беседы вести? Не нравится мне здесь. Дом дело говорит, дрожит все, дрожит.

– Остаточные явления, – Званцев спрятал скриммер в карман куртки. – Приборы активности не фиксируют. Ежу понятно, идет затухание процессов, и не одну тысячу лет.

– Этому твоему ежу… – сказал Митрошка.

Договорить нехитрое пожелание он не успел – кальдера вдруг вспучилась, ровное дно ее пошло зигзагообразными трещинами, в которые наружу устремились черно-желтые толстые струи дыма. Качнуло так, что Званцев не устоял и покатился вниз, где в разломах уже полыхнуло голубоватое пламя. До дна кальдеры он бы, конечно, не докатился, но выброшенный манипулятор Митрошки поймал его раньше, чем Званцев это сообразил.

– Говорил тебе, надо отсюда уходить, – сказал робот. – Вот и не верь предчувствиям! А если подумать, то что такое предчувствие машины? Ощущение нестабильности процесса, сопровождающееся отклонениями от теории, основанное на знании обстановки и получении внешних раздражителей. Как я выразился, Званцев? Пойдет для академического издания?

– Болтун, – вставая на ноги и морщась от боли в колене, отозвался вулканолог. – Но в одном ты прав, брат-робот, дергать отсюда надо, причем с максимально возможным ускорением.

Они принялись подниматься по крутому склону к вершине воронки кратера, а внизу уже звучно лопалось что-то, слышались глухие разрывы и треск, словно кто-то пробовал жевать застывший базальт огромным ртом, полным прочнейших клыков. Взглянув вниз, Званцев увидел, что морщинистое от трещин пологое дно кальдеры исчезло и вместо него колышется жаркое черно-алое море, от которого в разные стороны растекались малиновые струйки, против законов физики упрямо ползущие вверх.

– Лава, – встревоженно сказал он. – Митроха, быстрее нельзя?

– Можно, – сказал робот, – но тогда появится риск потерять равновесие, а с ним и набранную скорость. Оптимальным вариантом будет поспешать, но не торопиться.

Подниматься вверх оказалось значительно тяжелее, нежели спускаться на дно кальдеры. При этом спуск был безопасной прогулкой, в то время как подъем превратился в опаснейшее восхождение. Извержение оказалось неожиданным, без внешних признаков, которые обычно предупреждали о пробуждении вулкана. Такого не могло быть, но рассуждать об этом сейчас было просто некогда. Надо было уносить ноги.

– Давай, давай, – сказал робот. – Скорость приближения лавы увеличивается. Пока незначительно.

Званцев это чувствовал спиной. Жар был такой, что по спине его текли струйки пота, камень прогрелся настолько, что на него стало горячо ступать даже в специальных башмаках. Одна радость – до края вулканической чаши оставалось совсем немного, всего несколько усилий, и они окажутся снаружи, там, где к сопке примыкал кривой сосновый лес и стелился кустарник.

– Кажется, выбрались, – вздохнул Званцев. – Митроха, прибавь ходу, нам еще по тайге чапать!

Надежда иной раз подобна кусочку сахара-рафинада, опущенному в стакан с горячей водой, – она стремительно тает, когда знакомишься с окружающей тебя действительностью и начинаешь понимать, что дела обстоят значительно хуже, нежели ты предполагал. Поднявшись наверх, Званцев обнаружил, что леса по внешнюю сторону вулканической чаши нет. Внизу чадило, потрескивало, стоял стелющийся черный дым, а потоки багрово-черной лавы медленно устремлялись в разные стороны, превращая в спички деревья и испаряя небольшое озеро, всегда серебряно поблескивающее среди лесной зелени. Теперь там стояли густые клубы пара, напоминающие осенний туман.

– Вляпались, – с досадой пробормотал Званцев. – Что видишь, Митроха?

Сам он видел немногое, но увиденное его очень тревожило – верхний край кальдеры, на котором они находились, медленно превращался в пока еще широкую арку, которая медленно таяла и опускалась в потоки растекающейся и искрящей лавы; дышать без кислородной маски было бы невозможно; лава длинными языками вытягивалась вниз, языки эти сливались, расползались в стороны и снова смыкались, лишая их возможности уйти от вулкана по земле.

– Восемнадцать минут, – сказал робот.

– Что? – не понял Званцев. Не то чтобы не понял – не хотелось верить в происходящее.

– Восемнадцать минут, – повторил Митрошка. – Время до полного расплава базальтовых участков, обеспечивающих до настоящего времени нашу безопасность.

– Ты точно посчитал? – с сомнением спросил вулканолог.

Испарина ушла, однако холодок, вызванный страхом, продолжал жить в теле вулканолога. Он безнадежно разглядывал пространство. Казалось, выхода нет.

– Точнее не придумаешь, – сказал Митрошка. – Робот ошибиться не может. Эх, уметь бы летать!

– Надо вызывать Дом, – сказал Званцев.

– Поздно, – робот сбросил с металлического плеча сумку с инструментами. – Дом может добраться до нас за двадцать одну минуту. До полного расплава пород остается семнадцать минут тридцать одна секунда. Я вызвал Дом полторы минуты назад. Опоздание неизбежно. Попробую пройти по расплаву с человеком.

– Бесполезно, – вздохнул Званцев. – На такие температуры ты, к сожалению, не рассчитан.

– Попытка не пытка, – сказал робот бесстрастно. – Я к месту использовал идиому?

– Ты вообще молодец, – слабо улыбнулся Званцев. – Почти уже стал человеком. Электролит начал пить. Жаль, что повзрослеть не успеешь.

– У робота нет возраста, – сказал Митрошка. – У робота может быть только износ. Ты готов, Званцев?

– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, – пробормотал Званцев.

– Не понял, – сказал Митрошка, бережно приподнимая Званцева манипуляторами. – Почему человеку легче умирать стоя, а не в постели, где удобств значительно больше? Почему плохо жить на коленях? На чьих коленях, Званцев?

– Это тоже идиома, – вулканолог прижался к прочному корпусу робота. – Жаль, что осталось мало времени. Мне кажется, ты ее тоже освоил бы со временем.

– Рискнем? – спросил робот, оценивая пространство фасеточными глазами. – Будет опасно. Возможен перегрев корпуса.

Арка медленно таяла от выделенного лавой тепла.

«Бесполезно, – вдруг подумал Званцев, и его охватило полное безразличие. Даже страха перед смертью он почему-то не испытывал. – Барахтанье лягушки в сметане. Только нам никак не достать до края кринки».

– Ну и жара у вас тут! – послышался голос сверху. – Прямо баня! Званцев, парилку сегодня можно не готовить. Я правильно понял?

Дом парил над ними. Дом, благословенный Дом!

Длинные сваи, еще хранящие следы земли, были похожи на прицел, через который Дом рассматривал своих сожителей.

– Я как чуял! – сказал Дом, и в его голосе чувствовалась явная радость. – Как последний раз тряхнуло, я сразу сообразил, что надо сюда лететь, а не на полянку! А потом еще Митрошка орать в эфире принялся! Пришлось на форсаже идти! Митрошка, ты чего орал?

– Заорешь тут, когда преждевременным демонтажом запахнет, – сказал робот, и человек в его манипуляторах взвился вверх, оказываясь на одном уровне с Домом.

– Принимай! – сказал Митрошка.

Званцев чувствовал радостную легкость во всем теле. Гибель, которая казалась неизбежной, отложилась простым испугом. В происходящее не верилось, но через мгновение он оказался в тамбуре, манипуляторы Дома, предназначенные для наведения внутреннего порядка, подхватили его и внесли в прихожую.