Званцев повернулся к техноморфам.

– Ну, дорогие техноморфы, потопали?

Робот ТМ три тысячи шестьсот двадцать восемь покорно топнул нижними манипуляторами. Стеллажи на складе видимо сотряслись.

– Званцев, вы бы поосторожнее, – озабоченно сказал кладовщик. – И вообще, шли бы вы подальше, я здесь полторы недели порядок наводил!

– За мной, орлы, – сказал Званцев, поворачиваясь к выходу.

Роботы остались неподвижными.

– Не то обращение, – сказал кладовщик. – Ты каких-то орлов зовешь, а надо роботов. Они тебя просто не понимают.

– ТМ три тысячи шестьсот двадцать восемь, дом вулканолога пятьсот пятьдесят шесть, следуйте за мной! – приказал Званцев.

В Доме вулканолога появилось овальное отверстие, достаточно обширное, чтобы в недра синего яйца мог проникнуть второй робот.

– Зачем же пешком? – сказал Дом. – Я и подвезти могу!

Кладовщик проводил взглядом взлетающий дом вулканолога, покачал головой и потянулся к журналу учета материальных ценностей – выданную технику надо было сразу списать, уж таков непреложный закон всех хозяйственных операций. В конце концов, какое программирование ни применяй, робот все-таки останется механизмом, состоящим на учете организации.

Других вариантов хозяин склада просто не знал.

Митрошка сидел на траве и смотрел в пространство перед собой.

– Митрошка, что с тобой? – спросил Званцев.

– Живут же люди, – сказал Митрошка. – Невероятно интересной жизнью живут. А мы… Камни, температура лавы… Интенсивность выбросов… Тьфу!

– Какая муха тебя укусила? – удивился человек.

Митрошка медленно помигал глазами, меняя напряжение в подсветке, будто хотел видеть сквозь Званцева.

– Ты бы слышал, что он несет, – сказал Дом. – Я его иной раз даже понять не могу. Вроде бы все слова русские, но непонятны, словно Митрошка на каком-то неведомом языке изъясняется. Званцев, может, он взялся санскрит изучать?

– Митрошка, ты с нами разговаривать не хочешь? – поинтересовался Званцев.

– А о чем с вами базар вести, фофаны бестолковые? – помедлив, ответил робот. – Чего пустую бодягу гнать?

– Не понял, – сказал Званцев. – Ты на каком языке изъясняешься?

– На родном, – сказал Митрошка. – На том самом, на котором нормальные пацаны, настоящие бродяги базар ведут.

– Третий день, – сказал Дом, – ни черта понять не могу.

– Может, сбой программы? – предположил Званцев. – Глюки?

– Не похоже, – сказал Дом. – Я его вчера заставил ко мне подключиться, протестировал все, мозги работают, как часы, и даже лучше.

– Не забивай человеку баки, Дом, – влез в разговор Митрошка. – У него и без твоих объяснений бестолковка болит! Бьешь понт, точно ты и в самом деле лепила. Званцев, играй ушами в мою сторону, мы с тобой непонятки сами без тупья разберем.

– Надо на завод сообщить, – сказал Дом. – Пусть его специалисты посмотрят. Я ведь и в самом деле не профессионал, мог чего-то и не заметить.

Митрошка встал.

– Пора лыжи делать, – не глядя на Дом и Званцева, сказал он. – Зекать вас, гундосых, не могу. Ни хрена вы в нормальном базаре не петрите.

Званцев ему не препятствовал.

– Дом, – тихо сказал он. – Пусти за ним Наличность. Надо же посмотреть, от кого он такого нахватался.

Наличностью звали малоразмерного кибера, которого пускали для закупки разных мелочей или продуктов на базаре, а также в случаях, если кому-то надо было лично передать послание, невозможное в электронном виде.

– За товарищами следить… – начал Дом.

– Дом! – повысил голос человек.

– Да уже, уже, – с досадой отозвался Дом. – Хотя нам с тобой, Званцев, это чести не делает.

Митрошка неторопливо прошелся по парку.

Летящую в стороне Наличность он не замечал, двигался по аллее, явно уже обозначив для себя конечную цель маршрута.

– Давно с ним это? – спросил Званцев.

– Третий день, – прикинул Дом. – Вроде бы все нормально, железобетонные плиты ему на голову не падали, под излучение не попадал, сидел дома, материалы последней экспедиции обрабатывал. Были у него соображения о типах базальтов в рифтовых трещинах. Ни с того ни с сего… Может, внешняя инфекция? Подключился где не надо, поймал червяка, а? Может такое быть, Званцев? У него раньше такое случалось?

– Ты же знаешь, что нет, – сказал человек. – Включи связь с Наличностью, посмотрим, что там Митрошка проделывает.

Митрошка подошел к скамейке в сквере. На ней сидел старый и довольно странный человек, с незапоминающимся, изрезанным морщинами лицом и пустыми выцветшими глазами. Чем-то это лицо было знакомо Званцеву, кого-то этот человек напоминал из званцевского детства.

– Привет, кореш! – поздоровался Митрошка.

– Здоров будь, бродяга, – ответил мужчина. – Кандехаешь куда или корефана ищешь?

– Еще побазарить захотел, – сказал Митрошка. – Складно песни поешь. Кем по жизни был?

– Клюквенником, – признался мужчина. – Слыхал про таких?

– Сурьезная профессия, – сказал Митрошка.

– А ты калякаешь по-рыбьи, – одобрительно кивнул головой мужчина. – Захарчованный чумак. Давно таких не встречал. Чалился?

– Бог миловал, – солидно отозвался Митрошка.

Мужчина поднялся и неторопливо пошел по аллее, постукивая перед собой тросточкой. Митрошка шел рядом.

– Хорошие у тебя кони, – сказал мужчина Митрошке. – Ступаешь, а не слышно. Корье пьешь?

– Чистенькая слаще, – отозвался тот.

– Ты слышишь, Званцев? – вздохнул Дом. – Вроде все слова знакомее, а вместе не складываются. На каком же языке они говорят?

Званцев задумался. Чем-то знакомы ему были эти слова, когда-то, он был уверен в этом, Званцев даже слышал их, но при каких обстоятельствах и от кого, не помнил.

– И ведь человек этот не иностранец, – сказал Дом. – Он здесь часто отдыхает. Пенсионер и инвалид.

– Инвалид? – не понял Званцев.

– Ну, ты же тросточку видел, – объяснил Дом. – Слепой он.

– А зовут его Витя Усарь, – уже уверенно сказал Званцев. – Живой еще. Я думал, он давно умер.

– И ты знаешь, на каком языке он с нашим Митрошкой разговаривает?

– Это не язык, – сказал Званцев. – Это воровской жаргон. Я его в детстве слышал. Феней называется. Вором был в молодости Витя, а потом полжизни в тюрьме просидел. Выпустили, когда посчитали, что он уже общественной опасности не представляет. А в прежние времена он пацанам такие песни пел, так заливал, все пытался приохотить их к воровскому миру! Сам его слушал.

– Жулик? – переспросил Дом. – Ну, тогда наш Митрошка от него нахватается!

На аллее между тем Витя Усарь предавался воспоминаниям.

– …шесть деревяшек древних мы тогда взяли. Наш король двинул кони в столицу, скинул эти доски немчуре, так веришь, Митроха, мы на эти бабки два года гудели, батончикам сиськи тискали.

– Дурной пример заразителен, – сказал Званцев. – Надо его от этого старичка отвадить, собьет он нашего Митроху с честной научной дорожки. Он же слепой, не понимает, что с роботом разговаривает.

– Ну, воровать Митрошка не начнет, – рассудительно отозвался Дом.

– Так изъясняться будет так, что мы его понимать перестанем, – возразил Званцев.

– Я словари найду, – сказал Дом. – Есть ведь словари, чтобы перевести с жульнического языка на обыкновенный?

– Может, и есть, – сказал Званцев. – Но меры надо принимать радикальные. Уж больно прилипчива эта зараза, прилипнет и не отпускает. По детству своему помню.

Перевоспитание Митрошки продвигалось туго. По взаимному согласию Званцев и Дом делали вид, что не понимают Митрошку, когда тот начинал изъясняться по фене. И сколько бы это продолжалось, Званцев не знал, но выручила командировка за Урал.

Узнав о предстоящей поездке, робот довольно музыкально пропел: