«Из песка…» Из песка, Из чернозема, Из суглинка-солонца Проросла весны истома Ради красного словца. Ради ритма, Ради рифмы, Ради прочих хитрых див Разложи на логарифмы Мой нечаянный порыв. Все познай и все учти ты, Потому что в вечном зле Мы с тобою будем квиты За беспечность на земле. «Повремени с тоской и грустью…» Повремени с тоской и грустью, Что вдруг нагрянет невзначай, И без иконно-скорбной гнуси Всех, кто приходит, привечай. И лучше прослыви святою Среди хоромов и трущоб. Ведь сладко мерить добротою Жизнь, что не прожита еще… «Полутемно иль полумрачно…» Полутемно иль полумрачно В том доме, где когда-то я Вдыхал суровый дух барачный Как главный символ бытия. Кем стать, Кем быть – Не все равно ли, Лишь только б голод пережить, Лишь было б меньше лжи и боли, И больше б пользы совершить. Почти газетные мышленья, Почти страдальческая блажь. Ведь простодушные лишенья, Увы, другому не отдашь. Когда же долгий мир изменит Неузнаваемо все то, Что в нас до срока спит и дремлет, Чтоб выдать сумрак несвятой? «Кто свою судьбу не комкал…» Кто свою судьбу не комкал, Кто чужую не терзал, Тому нечего потомкам Рассказать, как жил-дерзал. Тот, кто голову на плаху, Как благой сосуд, не нес, Тот всю жизнь прожил под страхом, Не познав ни бурь, ни гроз. Тот, кто в праведности вечной, Как святоша, блюл себя, Тот не знал тоски сердечной, Тот не мучился, любя. У кого благополучно Все, к чему благовелел. Вот кого продать поштучно Сам всевышний повелел… «Уняться бы уму…» Уняться бы уму И охолонуть сердцу. А там бы – Хоть в тюрьму, Ко всем чертям бы деться! Но совесть на ножах Со всякой новой мерой. На свой и риск и страх Преследую химеру. И вижу, как круглит Она глаза незряче. И по ночам кричит, А может, только плачет. И, видимо, я зря Ее за то пытаю, Что, честно говоря, Ничто о ней не знаю. «Осторожно подбирая ноту…»
Осторожно подбирая ноту, Под окном зацвенькала капель. И тревожней стало отчего-то, Словно март стремился не в апрель. Словно вьюги впереди летели, А тулуп-то продан сгоряча. Оттого озноб завелся в теле И не лечит чарка первача. Может, только у меня бывает Это ощущение беды, Когда почки тихо набухают И стоят сторожкими сады. А капель-то знай себе считает, На секунды делит день за днем. И благая песня оживает В сердце затревоженном моем. Мумиё Ты мое совершенство, Ты терзанье мое, Погрузи во блаженство Своего мумиё. В ту глухую волшебность, От которой порой Вся на свете лечебность Станет пресной игрой. Мумиё-мумиёка, Мне все это иль яд? Или призрак востока, О котором молчат? «Полет шмеля безбольней пули…» Полет шмеля безбольней пули, Но все равно он злой полет, Когда стоишь на карауле И тьма в затылок смертью бьет. Когда любые неутряски Тут просто кажутся бедой. И грезит призрак, словно в сказке, И небом тешится прибой. Сквозит безлунная нетленность Меж прежним тленом и тоской. И ослепительная леность Ложится песенной строкой. На ту тропу, где чьи-то ножки Навек утопали в мечту, Где некий перст в грибном лукошке Прохожим виден за версту. Полет пчелы безбольней пули, Хотя и множится всерьез. И ель в почетном карауле Стоит на страже чьих-то слез… «Как трудно быть не признанным никем…» Как трудно быть не признанным никем, Неузнанным, А может, и забытым. И умирает песня под копытом, Раздавленная неизвестно кем. И – все. И никаких больше помех, Чтоб стать достойным жителем забвенья. Но прихромает вдруг стихотворенье, И оживешь ты, сирый человек. И станешь вновь стараться и дерзать, Чтобы в лицо поэзию узнать. И ей легко отдаться до конца, Не показавши своего лица…. |
