В этот день рыцарь был еще более чутким и разве что пылинки не сдувал с будущей жены, чем довел ее почти до белого каления. Ночью она не выдержала. Тихонько отбросив одеяло, в кромешной темноте она прокралась к его ложу и робко присела рядом. Стыдясь и ругая себя за похотливость и полное отсутствие гордости, она осторожно просунула руку под его одеяло и повела рукой вдоль крепкого мужского бедра.

— Тир, — простонал рыцарь, который и не думал спать и уже давно с замиранием сердца прислушивавшийся к сопению и беспокойной возне любимой. — Я и так вот-вот взорвусь.

— Ну так взорвись, — прошептала она ему в самое ухо, и от ее горячего дыхания он задрожал так, что Тир почувствовала это.

Однако вместо того, чтобы метнуться к ней и обнять, он рывком перевернулся на живот и вцепился в подушку.

— Я больше не привлекаю тебя? — прерывающимся голосом все так же тихо спросила Тир. — Конечно, я теперь такая толстая и уродливая…

— Глупышка, — он притянул ее к себе и легко погладил по вздрагивающей спине. — Я желаю тебя так, что скоро, наверно, мозоли от весел на обеих моих руках покажутся нежными весенними цветочками…

— Почему это? — недоуменно переспросила Тир.

Хьюго вздохнул, что-то пробормотал себе под нос и, наконец, объяснился.

— Я дал обет не прикасаться к женщине, пока не сделаю тебя своей законной женой…

— Что?

— Я не могу его нарушить, понимаешь…

— Так зачем ты сделал подобную глупость? — вскричала она в полный голос, что прозвучало в тишине спальни, до сих пор нарушавшейся лишь негромким шепотом, как гром среди ясного неба.

Тир вскочила на ноги и, решительно топая, ушла к себе в постель. Повозилась, устраиваясь, а когда уже все стихло, и Хьюго облегченно перевел дух, вдруг вновь прозвучал ее голос.

— А теперь представь, что бы ты, дурак здоровенный, с этим делал, если бы я тебе отказала! — мстительно выговорила она и отвернулась от ошеломленного открывшимися перспективами крестоносца.

На исходе февраля в большой дом Тир опять приехал Снорри Фергюссон. Синеглазый и светловолосый, он шумно отряхивался от снега, которым его запорошила, быть может, последняя в этом году метель.

— Здравствуй, господин Снорри, — застенчиво приветствовала его Тир, и мужчина, прищурившись, смерил ее взглядом.

Она изменилась. И дело было не в том, что стал еще больше живот. Изменилось выражение глаз. Тир была счастлива. И что-то подсказало норвежцу, что причина того в высоком черноволосом незнакомце, серьезно и настороженно смотревшем на гостя. Снорри встретил его взгляд. С минуту мужчины изучали друг друга, словно испытывая. Тир занервничала и уже собиралась заговорить, когда Фергюссон шагнул вперед, протянув руку.

— Ну, здравствуй, англичанин. Как хоть звать-то тебя?

— Хьюго Гилфорд, — крестоносец ответил на рукопожатие.

— А я сосед этой красавицы, Снорри Фергюссон. Каким ветром к нам?

— Встречным, — кривовато усмехаясь, ответил рыцарь.

Викинг улыбнулся в ответ и перевел взгляд на Тир.

— Я так понимаю, что теперь-то уж мне точно ждать нечего, госпожа моя?

Молодая женщина качнула головой, стрельнув счастливым взглядом на любимого.

— Жаль… Тот поцелуй я забуду не скоро… Не хмурься, англичанин. Он был ворованный, а не дареный. Когда свадьба?

— Весной. В Англии.

— А как же малыш?

Хью усмехнулся.

— Похоже, это будет не то пятое, не то шестое поколение признанных бастардов на семейном древе Гилфордов. Видно, такова уж наследственность.

— И ты?

— И я. И дед, и прадед… Отец вот подсуетился — ему удалось родиться уже после свадьбы своих родителей. Правда, всего через три месяца.

— Так ты, значит, забираешь ее…

— Мы будем приезжать, правда, Хью?

— Как пожелаешь, госпожа моя. Девочка должна знать родину своей матери.

— Это будет мальчик.

— Нет, девочка.

— Мальчик!

— У нас в роду нередки близнецы, — примирительно проговорил Хьюго, нежно обнимая Тир за плечи, она в ответ лишь в ужасе округлила глаза.

Снорри смотрел на спорщиков, и легкая печаль проступала на его лице.

— Я рад за тебя, госпожа моя. Надеюсь, вы проживете долгую и счастливую жизнь вместе. Любовь редкая птица. Храните ее, кормите сытно, поите сладко и… не держите на сквозняке.

— Спасибо, — Тир порывисто шагнула к норвежцу и, сжав запястья его крупных рук, быстро поцеловала в уголок рта, а потом так же стремительно отошла.

— Этот дареный, господин Снорри.

— Ворованный был слаще, — смеясь, ответил викинг, но потом, посерьезнев, закончил, — но этот дороже.

Фергюссон уехал на следующее утро, и снова дни потекли мимо неспешной чередой. Пришел март, а с ним и нервное ожидание скорых родов. Однако ребенок не спешил покинуть материнскую утробу. Лишь в самом начале светлого и звонкого апреля Тир, проснувшись среди ночи, поняла, что началось… Она встала и, стараясь не разбудить Хьюго, пошла в комнату к Асе и Эрику. Толстуха проснулась от первого же прикосновения и, увидев над собой перепуганную госпожу, сразу поняла, в чем дело.

— Иди, ложись и ничего не бойся. А я сейчас.

Тир поплелась обратно, поддерживая отвердевший, напряженный живот. Аса же, наскоро одевшись и заколов волосы, отправилась будить себе помощниц и раздавать указания. Закончив все немудреные приготовления, она поспешила к госпоже. Та уже зажгла свечи и теперь лежала, откинувшись на подушки. Глаза ее стали совсем круглыми, на лбу сверкали мелкие бисеринки пота. Аса подошла и деловито ощупала раздутый живот.

— Еще не скоро, девочка моя. В первый раз все не быстро. Вот у меня… — и повариха завела длинный подробный рассказ о своих первых родах, потом о родах своей дочери, которая уже несколько лет как вышла замуж и жила в двух днях пути от дома Тир, потом…

Молодая женщина, краем уха ловя ее равномерный успокаивающий шепоток, больше прислушивалась к себе, с напряжением ожидая новую схватку. Ближе к утру приступы боли стали учащаться, почти не оставляя ей времени на отдых, а потом вдруг накатила такая нестерпимая волна, что Тир не сдержалась и, перебивая Асу, закричала, заметавшись по подушкам.

— Мама! Мамочка! — взывала она к той, которую никогда не знала.

— Что? Иисусе! — Хью, как подброшенный, выскочил из своей кровати в чем мать родила и остановился посреди комнаты, озираясь и тараща глаза.

Повариха, с нескрываемым удовольствием оглядев его стати, подняла глаза к его заросшему за ночь черной щетиной перепуганному лицу и, усмехаясь, посоветовала:

— Ты бы оделся, сэр рыцарь. На тебя, конечно, приятно посмотреть, но все же…

Хью, смутившись, принялся напяливать штаны, но все никак не мог попасть ногой во вторую штанину и смешно прыгал на одной ноге, при этом стараясь не отрывать встревоженного взгляда от Тир.

— Ты на штаны смотри, а не на нее, недотепа ты, недотепа! Того гляди, свалишься, нос разобьешь. Вот будет потеха!

— Тир, голубка моя, началось, да? — не обращая никакого внимания на колкости Асы, спрашивал Хью.

— О Хью! Так больно!

— Побыть с тобой?

— Нет. Уйди. Мне будет неловко.

— Я тут недалеко, в коридоре постою. Ладно? Ты только позови, и я уже буду тут.

— Иди, иди, — Аса решительно вытолкала спотыкающегося крестоносца за дверь.

Потом туда же был отправлен Брут.

— Ну вот, теперь можно и за дело браться.

— Аса! Я умираю! — извиваясь, кричала Тир.

— Не умираешь, а рожаешь, дуреха. Это тебе, конечно, не блины печь, но и ничего хитрого тоже нет. Сейчас управимся, вот увидишь, моя милая.

Она поудобнее уложила Тир, задрала на ней ночную рубаху и деловито уставилась в то место, через которое прошел раз в жизни каждый, рожденный женщиной, а после бережно обтерла пот с лица роженицы. Та метнула на нее быстрый отрешенный взгляд и вновь уставилась куда-то перед собой, судорожно дыша приоткрытым ртом… Накатила новая схватка, и Тир, откинув голову, застонала.

— Кричи, кричи. Мне всегда от этого легче становилось.