— Ничего не думает. Дуреха так ни о чем до сих пор и не догадывается. А я боюсь сказать!

Это было почти две недели назад…

Тир не столько ела бульон, сколько грызла сухарики, но Аса была рада и этому. Взгляд молодой женщины вяло скользил по сверкающей чистотой кухне.

— Мне никогда не стать такой хозяйкой, как ты, Аса.

— Зачем тебе? Ты госпожа.

— Все равно надо хорошо разбираться во всем. Твоя крошка Куини держит в своих маленьких ручках такой огромный дом…

— Дом, в котором живет сэр Хьюго Гилфорд, о котором ты мне почему-то ничего не рассказала… — тихонько проворчала повариха.

Тир вспыхнула, как маков цвет, и потупилась. Потом Аса увидела, как краска схлынула с ее лица, а горькая складка привычно залегла у рта. Дородная повариха ждала, но Тир так и не проронила ни слова.

— Ну, молчи, молчи, — рассердилась толстуха и, поднявшись, подошла к плите, где в большом котле варился ужин для всех обитателей большого дома.

Аса попробовала густое ароматное варево и удовлетворенно прищелкнула языком.

— Готово!

Тир почувствовала, как дурнота снова подкатила к горлу и поскорее схватила еще один сухарик. От них ей действительно становилось легче. Аса ухватилась за ручки котла, чтобы сдвинуть его с огня. Тир подхватилась, чтобы помочь, но повариха, ругаясь на чем свет стоит, отогнала ее, и уж тут молодая женщина раздраженно вспылила.

— Что я инвалид что ли? Носишься со мной, будто я бер…

Внезапно Тир замерла и, качнувшись назад, медленно опустилась на табурет. Аса с состраданием смотрела на ее потерянное лицо.

— Я беременна? В этом все дело? Ведь так?

— Да, голубка. Беременность, конечно, у тебя, скажем прямо, получилась не легкая, но скоро дурнота должна пройти. Уж поверь мне.

— Я беременна… — потрясенно повторила Тир и закрыла лицо ладонями.

Аса с замиранием сердца ждала продолжения. Плечи молодой госпожи затряслись. Толстуха быстро перекрестилась, шепча про себя молитву. Что-то принесет бедняжке открывшаяся ей правда? Новое горе и унижение или быть может… Внезапно Тир вскочила и порывисто обняла дородную англичанку.

— Ах, Аса!

Потом отстранилась и, сжав поварихе плечи, энергично тряхнула ее.

— У меня будет ребенок. Его ребенок! Его частичка! Плоть от плоти его, кровь от крови! Плод нашей любви…

Тир отпустила плечи Асы, а после осторожно прижала руки к своему еще плоскому животу. Через мгновение добросердечная толстуха с облегчением увидела на ее осунувшемся лице улыбку…

Настроение госпожи теперь менялось день ото дня. Одним утром она могла проснуться совершенно счастливой и щебетать весь день, сверкая улыбками. Расспрашивать Асу о ее беременностях, о родах, живо интересоваться всем, что касалось чисто женских проблем, которые раньше будто и не существовали для нее. На другое утро она вставала мрачнее тучи и сидела в одиночестве на берегу, пока Аса со скандалом не уводила ее в дом, подальше от холода и пронизывающего ветра приближающейся зимы. В эти дни прошлое брало верх над будущим. Тир вспоминала яростное негодование Хьюго, когда она в запальчивости спора угрожала избавиться от возможной, тогда еще лишь предполагаемой беременности. Хью хотел от нее ребенка!

«Он нужен мне, даже если ты откажешься от него!» — вот его слова.

«Наверно, он был бы рад, узнав…» — думала она и, смыкая веки, видела огромного черноволосого мужчину с крохотным ребенком на руках. Вот он поднимает голову и тепло, с любовью улыбается ей… Каким полным могло бы быть счастье.

В эти мгновения она уже готова была оставаться его любовницей, терпеть унижения, покорно принять его жену… Лишь бы хоть иногда видеть его, быть с ним. Она вскакивала на ноги и, стискивая кулаки, замирала, устремляя взгляд за волнующийся горизонт.

«Хью! Любимый!» — беззвучно летело над морем, но даль молчала…

Близился к концу ноябрь. Тир наконец-то отпустила дурнота, и она дневала и ночевала на кухне, отъедаясь за все прошедшие голодные месяцы. Животик у нее уже заметно округлился, грудь отяжелела и налилась. Пару раз Аса заставала ее обнаженной перед зеркалом, когда молодая женщина с острым любопытством разглядывала свою меняющуюся фигуру.

Она должна была разрешиться от бремени по весне, но уже сейчас домашние дарили ей подарки, чтобы хоть как-то поднять настроение. Тир всегда была справедлива и честна со своими рабами, надежна и щедра по отношению к дружине и теперь пожинала плоды. Женщины натащили ей крохотных распашонок и чепчиков. Старая мать Гаррика соткала цветное, очень нарядное и теплое одеяльце, а Сигурд поразил всех, когда однажды вечером внес в главный зал крепкую, украшенную затейливой резьбой колыбель…

По первому снегу в большой дом Тир приехал в гости ее ближайший сосед — богатый бонд[10] Снорри Фергюссон. Они были добрыми соседями, и Тир обрадовалась его приезду. Накрыли столы. Норвежец, щуря свои яркие синие глаза, посматривал на выпирающий живот молодой женщины, но молчал. Тир была благодарна ему за это. Однако после того как ужин окончился, Снорри сдержанно и очень серьезно попросил разрешения поговорить с хозяйкой о деле, причем, по возможности, наедине. Удивляясь в душе, она проводила гостя в свою комнату.

— У тебя тепло, госпожа, — сбрасывая с широких плеч подбитую лисьим мехом безрукавку, проговорил Снорри.

— Присаживайся, сосед, — указывая на кресла у горящего камина, пригласила она, и сама опустилась напротив, со вздохом подсунув под ноющую спину маленькую подушечку.

— Ждешь по весне?

— Да.

— Кто отец?

— Ты об этом хотел поговорить, сосед?

— Получается, что и об этом тоже… Кто-нибудь из твоих?

— Нет.

— Так ты не вышла замуж?

Тир лишь качнула головой, нетерпеливо глядя на Фергюссона. Он вздохнул и, хлопнув себя по широко расставленным коленям, заговорил.

— Ну что ж… Значит так… Хочу я просить тебя стать моей женой, госпожа моя. Об этом и хотел толковать.

Тир пораженно вскинула брови.

— Я же ношу чужого ребенка…

— Раз отец его… не претендует на тебя, мне все едино. Своих у меня уже больше дюжины — одним больше, одним меньше… — викинг хмыкнул.

Молодая женщина, изумляясь все больше, возразила:

— Но у тебя уже есть две жены.

Снорри поморщился.

— Пустое. Две молоденькие гусыни, исправно рожающие сыновей. Настоящей женой мне была моя Хильда, но она умерла прошлым годом. Мне нужна в жены женщина, годная не только для постельных утех. С тобой, госпожа моя, я смогу и поговорить, и посоветоваться, когда надо будет. Я знаю, ты привыкла к свободе и самостоятельности, и не стану сильно давить на тебя. Потребую лишь верности, а в остальном — командуй как прежде. Наши земли прилегают, соседствуют, а нам самим всегда было легко и ладно друг с другом. Опять же, твой малыш получит законного отца. Я приму его без разговоров. Что скажешь, госпожа моя?

Тир лишь развела руками.

— Для того чтобы беседовать, не обязательно жениться.

Фергюссон басовито расхохотался.

— Неужели ты всерьез полагаешь, что ничто другое в тебе не сможет привлечь мужчину? Особенно теперь, — норвежец выразительно осмотрел пополневшую фигуру молодой женщины, вгоняя ее в краску.

Тир молчала, покусывая губу.

— Это честное предложение, господин Снорри, — наконец заговорила она и открыто взглянула норвежцу в лицо. — И я тоже хочу поступить с тобой по чести. Я никогда не полюблю тебя так, как жена должна любить мужа. Мое сердце отдано другому.

— Я тоже не смогу любить тебя, госпожа, так, как свою Хильду. Но… Мы уважаем друг друга, и могли бы жить в дружбе и понимании. А там — кто знает?

— Я… Я должна подумать, — пролепетала Тир, не зная, что еще сказать или возразить.

Снорри поднялся.

— Могу я, все же, спросить, кто твой любовник? Я знаю его?

— Нет. Он англичанин, — с усилием произнесла Тир.

Норвежец удовлетворенно кивнул.

— Я буду ждать твоего ответа, сколько понадобится. Мне не нужна просто еще одна жена, госпожа моя. Я хотел бы видеть рядом с собой именно тебя.