Летом 1726 года декан дублинского собора Святого Патрика вновь посетил Лондон. Декану было почти пятьдесят восемь, в столице его еще не забыли. В 1710–1714-х он издавал газету The Examiner, где вместе с другими знаменитыми тори оттачивал перья на главных вопросах жизни королевства. Важнейшим вопросом была война, которую страна вела почти полтора десятилетия. Так называемая Война за испанское наследство – первый настоящий глобальный (для того маленького мира) конфликт после катастрофической Тридцатилетней войны, хотя, слава богу, ничего подобного массовым убийствам, депортациям, тому, что сегодня бы назвали «геноцидом», в начале XVIII века уже вроде бы не предпринимали. Все-таки Век Разума наступал, хотя жившие тогда генералы, министры и обыватели этого еще не знали.

Джонатан Свифт, декан собора Святого Патрика, а неко-гда блестящий публицист, переметнувшийся из лагеря вигов в лагерь тори, вернулся в Лондон после долгого отсутствия. За двенадцать лет до того он из столицы даже не уехал, а почти бежал. После смерти королевы Анны, благоволившей тори (и особенно их вожакам вроде Генри Сент-Джона, виконта Болингброка, одного из самых интересных английских мыслителей), к власти вновь пришли виги и обвинили оппонентов в государственной измене. Напомню, тори – те, кого сегодня называют консерваторами, виги – те, кого еще относительно недавно называли либералами. В 1713-м именно тори заключили мир с Францией и ее союзниками, завершив большую европейскую войну. Болингброк был министром иностранных дел, а Свифт незадолго до конца переговоров с французами сочинил небольшую книгу «Как обращаться с союзником» (под длинным названием «The Conduct of the Allies and of the Late Ministry in Beginning and Carrying on the Present War»), где – помимо естественных нападок на политических врагов – содержался призыв к сепаратному миру с Францией. Сочинение пользовалось огромным успехом, было продано одиннадцать тысяч экземпляров, но главное другое – в 1713-м Соединенное Королевство вышло из войны. Свифт рассчитывал – как в те годы было принято – на вознаграждение за столь важную услугу короне и стране; вместо этого он вынужден был довольствоваться посредственной церковной должностью – причем в городе, где даже его любимый кофе было не достать. Он писал своей возлюбленной Эстер Ваномри: «Из-за отсутствия моциона я наживаю себе в этом проклятом городишке головную боль. Я охотно прошелся бы с вами раз пять-десять по саду, а потом выпил с вами кофею». Жизнь в «проклятом городишке» – а Дублин был тогда не похож на место, где сто пятьдесят – двести лет спустя родились и выросли Оскар Уайльд, Джеймс Джойс, Уильям Батлер Йейтс, Сэмюэль Беккет и Флэнн О’Брайен, – оказалась скучна не только отсутствием кофея или барышень, с которыми этот кофей можно было попивать. Свифту не с кем было перемолвиться словом. Его собратья по перу и политике остались там, в Лондоне: Александр Поуп, Джон Арбетнот, Джон Гей и другие, а Болингброк, бежавший во Францию в 1715-м, сидел в Париже, откуда ему разрешили вернуться на родину только в 1727-м. Собственно, Свифт ехал в столицу повидать старых друзей – ну и попросить их кое о чем. В его дорожном сундуке лежала рукопись, озаглавленная «Путешествия в некоторые удаленные страны мира в четырех частях. Сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей». Рукопись следовало пристроить в издательство.

Издатель нашелся сразу. Беджамин Мотт, чья контора находилась на Флит-стрит, до недавнего времени главной улице газетчиков, журналистов и издателей. В каком-то смысле Мотт оказался предтечей больших современных издательств – он учуял, что книга Свифта станет бестселлером, и решил выпустить ее как можно быстрее, спрятав издательский процесс от властей (на всякий случай) и пиратов (что уже тогда было очень актуально). «Путешествия Гулливера» печатались сразу в пяти типографиях, причем анонимно, – но вскоре после выхода книги поползли слухи о том, кто ее автор. Успех – как, впрочем, обычно с сочинениями Свифта – оказался сокрушительным; в начале ноября 1726 года первый тираж разошелся за несколько дней, а Джон Гей писал автору, что его книгу читают повсюду, от правительственных кабинетов до детских. Как было принято в Век Разума, тут же появились пастиши, пародии и фальшивые «продолжения» бестселлера, к сочинению которых Свифт отношения не имел. Выйди «Путешествия Гулливера» сегодня, их немедленно бы экранизировали, а потом сделали на основе книги компьютерную игру и пару мультфильмов. Иногда испытываешь благодарность за то, что технический прогресс – дело относительно недавнее.

Единственное из сочиненного не им, что сам Джонатан Свифт включил потом в собственное сочинение, – несколько стихов, написанных Александром Поупом. А вот своим пришлось немного пожертвовать: издатель, прекрасно понимая, чем рискует, слегка сократил «Путешествия Гулливера» в наиболее политически злободневных местах. В частности, Мотт вырезал следующий пассаж из первой части книги, где Гулливер описывает нравы лилипутского двора: «Но ничто меня так не позабавило, как упражнения канатных плясунов, совершаемые на тонких белых нитках длиною в два фута, натянутых на высоте двенадцати дюймов от земли. <…> Эти упражнения производятся только лицами, которые состоят в кандидатах на высокие должности и ищут благоволения двора. Они смолоду тренированы в этом искусстве и не всегда отличаются благородным происхождением или широким образованием. Когда открывается вакансия на высокую должность, вследствие смерти или опалы (что случается часто), пять или шесть таких соискателей подают прошение императору разрешить им развлечь его императорское величество и двор танцами на канате; и кто прыгнет выше всех, не упавши, получает вакантную должность. Весьма часто даже первые министры получают приказ показать свою ловкость и засвидетельствовать перед императором, что они не утратили своих способностей. Флимнап, канцлер казначейства, пользуется известностью человека, совершившего прыжок на туго натянутом канате, по крайней мере, на дюйм выше, чем какой удавался когда-нибудь другому сановнику во всей империи»[126].

Эта цензурная история – а следует сказать, что издатель Мотт не уберег себя от неприятностей и был арестован в 1731 году из-за сочинения Свифта, правда, другого («Письмо леди»), – дает нам ключ к пониманию книги. Довольно давно «Гулливера» считают «детской книгой», «сказкой», которую все прочитали лет в десять, а потом почти забыли. Такова судьба многих великих сочинений, от «Гаргантюа и Пантагрюэля» до «Властелина колец», от «Дон Кихота» до «Острова сокровищ». Мне иногда кажется, что этих книг просто боятся, ибо они гораздо больше говорят о человеческой натуре, об устройстве общества, государства, религии и так далее, чем толстые тома, которые принято считать «серьезными» и «взрослыми». Оттого их пытаются как бы нейтрализовать, переведя в ранг неопасного, милого школьного чтения. Отчасти это удается, но только до первого серьезного перечитывания того, что так радовало в детстве.

«Путешествия Гулливера» – книга радикально пессимистичная, крайне мизантропичная и в каком-то смысле человеконенавистническая. Герой попадает к лилипутам и, повествуя о жизни этих ничтожных существ, на самом деле рассказывает историю последних двух веков в Европе, к примеру, издевательски выводя религиозные войны XVI–XVII веков под видом конфликта «остроконечников» и «тупоконечников». Герой попадает к великанам и пытается восхитить их правителя рассказами о величии Англии, европейской цивилизации вообще. Правитель, потрясенный низостью и глупостью происходившего там, говорит: «…факты, отмеченные мной в вашем рассказе <…> не могут не привести меня к заключению, что большинство ваших соотечественников есть порода маленьких отвратительных гадов, самых зловредных из всех, какие когда-либо ползали по земной поверхности». В Лапуту Гулливер насмехается над учеными, изображая их рассеянными идиотами. В стране Лаггнегг он добивается аудиенции с бессмертными людьми – и с ужасом бежит от них. Наконец, последняя часть книги и вовсе написана не чернилами, а чистой желчью. Здесь Гулливер оказывается среди добродетельных лошадей, держащих в повиновении омерзительных человекообразных йеху. Политическая сатира – а Свифт и затеял свое сочинение как антивигский памфлет – превращается даже не в сатиру на все человечество, нет, этот священник просто-напросто не оставляет роду людскому ни единого шанса. Воистину, детская книга.