Артиллерийский огонь бушевал по всей дуге вклинения противника в нашу оборону, от хутора Дальницкий до Ленинталя. Десять дней назад чапаевцы при поддержке двух полков кавдивизии предприняли контратаку с целью ликвидации этого выступа, но контратака успеха не имела — противник удержался тут, на кратчайшем пути к городу.

Артподготовка продолжалась два часа. Ясно было, что противнее предпринимает не частную атаку, не разведку боем. Несколько дней мы уже ждали третьего наступления фашистов на город. И вот оно началось.

Сейчас же после артподготовки над полем появились немецкие бомбардировщики. Они или не видели наши батареи, или игнорировали их: бомбили исключительно траншею переднего края. После того как немецкие самолеты, отбомбившись, улетели, заговорила молчавшая до тех пор наша артиллерия. Вступил в действие весь тяжелый гаубичный полк, и с Люсдорфа загудели береговые батареи. На душе сразу стало легче. Радует, что управление артиллерией у нас построено уже так, что командование в любой момент может концетрированно использовать артсредства всего сектора обороны и даже соседнего сектора, включая береговые дивизионы и главные калибры крейсеров и линкора «Парижская Коммуна».

Вдоль фронта шелестят гаубичные снаряды. Это бьет артполк с участка соседней дивизии. Отсюда мы делаем заключение, что в западном секторе противник пока не наступает и что, следовательно, он замыслил прорвать нашу оборону на узком участке фронта.

С КП видна была большая часть дуги переднего края. На дальних высотах от кукурузного поля одна за другой отделились три темные полоски. Выгибаясь, они катились вниз на наши позиции. Это были танки и пехота противника.

Уже невооруженным глазом можно было различить легкие немецкие машины Т-2 и Т-3. Между ними вставали фонтаны земли. Рвались явно осколочные снаряды. Я не мог понять, в чем дело, защемило сердце. «Неужели наши артиллеристы не видят, что стреляют не теми снарядами?»

Подбежав к «пикапу», мы оглянулись. Немецкие танки, прорвавшись через передний край обороны, шли вдоль дороги на Дальник. И вот на наших глазах головная машина вдруг разлетелась. Башня ее покатилась в сторону, остатки корпуса с оторванным носом пылали факелом.

Второй немецкий танк, кажется, Т-3, подпрыгнув, брызнул своими внутренностями, клюнул носом и застыл, став наполовину ниже, чем был. Третий танк весь разлетелся, от него ничего не осталось.

— Вот это да! — восхищался инженер. — Первый раз такое вижу!

Также мгновенно прекратили свое существование еще два танка. Я понял, что артиллеристы нарочно бьют осколочными. Оказывается, тяжелый осколочный снаряд пробивает броню и разрывается внутри танка. Машина разлетается, как стеклянная посудина, в которую попал камень.

Уцелевшие танки — всех их было не меньше батальона, — повернув на 180°, исчезли в лощине, но пехота противника, захватившая переднюю траншею, осталась. Наша артиллерия начала выбивать ее оттуда.

Мы с инженером решили, что теперь сможем закончить работу в тракторном парке. Находясь уже в гаубичном дивизионе, мы видели, как немецкие авиабомбы бомбили посадку, в которой стоял пушечный дивизион. Вражескую пехоту не удалось выбить из траншеи. Надо было думать, что противник попытается развить успех-прорвать нашу оборону на всю глубину. И действительно, только мы успели выполнить задачу, как он снова начал артподготовку.

На обратном пути мы проезжали поселок Застава, где стояла в армейском резерве кавдивизия Кудюры. Никаких признаков того, что дивизия готовится к выступлению, не было заметно. Все находились в садах. Только на окраине поселка стояло несколько командиров, поглядывавших на юго-запад, где гремела канонада.

Меня удивило, что, несмотря на критическое положение на самом опасном участке обороны города, наше командование не спешит вводить в действие свой резерв.

Наш танковый батальон я застал на заводе. Он стоял на старом месте, вытянувшись вдоль длинного забора фабрики-кухни. Юдин сказал, что никакого приказа он пока не получил.

В штабе на мой вопрос, почему не используются танки, подполковник ответил:

— Зачем торопиться, они еще пригодятся.

Он сообщил мне, что противник начал наступление и в других секторах, правда, меньшими силами. Наше командование, вероятно, считает, что еще рано, опасно расходовать резерв.

Обстановка, видимо, сложная, однако Военный Совет утвердил план изъятия тягачей из артполков. Они будут заменены тихоходными тракторами. Артиллеристы, конечно, не очень довольны этим. В ответ на их протесты сказано: «Наша земля уже простреливается со всех сторон. Колесами маневрировать больше негде, бейте с места, маневрируйте траекторией». Командующий приказал:

— Забирайте у артиллеристов тягачи и делайте танки как можно скорее и несмотря ни на что. Пусть немцы бомбят завод хоть десять раз в день, а танки должны выходить с завода.

Он пообещал усилить прикрытие завода с воздуха.

— Ну, а с земли сами прикрывайтесь, приспосабливайтесь, как приспосабливаются на передовой, — сказал он.

С завода Марти привезли новую партию корабельной стали. Как обычно, мы испытывали ее на пробиваемость бронебойной пулей. После стрельбы по первому листу с положенной дистанции в 50 метров я увидел страшную картину двадцатимиллиметровый лист светился сквозными пробоинами во всех четырех углах и в центре. «Вероятно, случайно среди листов брони оказался лист обыкновенной котельной стали», — решил я и поспешил испытать второй лист. Результат был тот же.

Испытание происходило в цеху во время перерыва на завтрак. Со мной остался только старшина Смирнов. Мы продырявили с ним почти все листы и в ужасе, молча, рассматривали дырки. Вернувшийся с завтрака Микита, увидев эти дырки, только свистнул. Ясно было, что это обыкновенная котельная сталь № 3.

Пантелей Константинович сейчас же помчался на завод Марти. Вернулся он с неутешительными вестями: броневой стали больше нет. Оказывается, все листы лежали в одной куче, бронебойная сталь была сверху, и мы ее уже всю израсходовали. Кто-то сказал Пантелею Константиновичу, что есть еще листы высокоуглеродистой — надо поискать на разбитом бомбами складе. Мы послали бригаду рабочих с техником для розыска этих листов и испытания их на месте, велев грузить только те листы, которые бронебойная пуля не пробьет. Таких листов набралось две машины. Конечно, это не броня, но лучшей в городе нет.

На заседании заводского партийного комитета решено было самим найти выход из создавшегося положения — штаб пока не тревожить. Заседание партийного комитета превратилось в техническое совещание, были вызваны все оставшиеся после эвакуации инженеры. Пантелей Константинович предложил делать танки из отобранных листов стали № 7, а для усиления ее ответственные места танка обшивать дополнительно десятимиллиметровыми листами закаленной стали.

Все сразу повеселели. Оставалось только решить, где производить закалку стали. Термичка нашего завода не была рассчитана на листы нужных нам размеров. После телефонных переговоров с другими заводами выяснилось, что все термические цеха эвакуированы. Начальник кузнечного цеха предложил производить термическую обработку листов у себя, предварительно разрезав их на части, чтобы они могли войти в печь.

Мы не хотели сообщать в штаб о наших волнениях и трудностях, так как думали: чего зря беспокоить начальство — все равно в городе ничего уже нет и никто ничем не может помочь. Но на завод заехал секретарь обкома партии — он почти ежедневно заглядывает к нам — увидел в цеху сложенные у стены продырявленные листы стали и сразу смекнул, что если мы испытываем пробиваемость котельной стали, значит, у нас нет уже брони. Пришлось рассказать ему о наших треволнениях.

— И вы молчали? — удивился он. — Мучаетесь тут, измышляете, когда на «Октябре» есть закаленные под бронь стальные щиты. Остались после эвакуации, на свалке валяются. Разыскать только надо.

Он сам инженер, много лет работает в Одессе и знает, что на каком заводе есть, лучше, чем кто-нибудь.