«В заповеднике (вот в каком — забыл) жил да был козел отпущения…» — помните Высоцкого? Через двадцать дней, в том же ноябре, Вера Ситникова, технический секретарь директора, напишет начальнику департамента заповедного дела о своем непосредственном шефе: «Он часто кричал на меня, доводил до слез, унижал. По отношению к сотрудникам применял выражения „корова“, „тупица безмозглая“, „совсем в аварии рехнулась“… После общего собрания стало известно, что я поддерживаю мнение научных сотрудников о нашем директоре. Вскоре он снял меня с должности радиста, которую я занимала по совместительству».

А потом Ситниковой пришлось оставить и свою основную работу. Оказалось, что секретарша выкрала из сейфа папку с документами, а также собственную трудовую книжку. Вероятно, этого показалось мало, а потому она прихватила с собой и второй ключ от сейфа (наверное, чтобы совершить повторную кражу).

Заявление в милицию написал сам директор, Рафаэль Камильевич Идрисов, стремительный, уверенный в себе мужчина. В комнате Ситниковой проводили обыск. Девушку допрашивали. Не знаю, пытали или нет. Скорее, все-таки нет. Но допытывались (если каждый будет сообщать в Москву, где милиция рыбачит, что получится?). Каждый охотник желает знать, где сидит фазан. В результате ни документов, ни трудовой книжки, ни ключа найти не удалось. А какая статья светила! Из УК, конечно, не из газеты.

Еще одна докладная: «Не считаю, что я отличный работник, но раньше был начальником цеха и имею представление о том, как должен вести себя руководитель. Наш директор представляет себя кем-то вроде шаха или хана».

Пожалуй, хватит.

Управленческий стиль Рафаэля Камильевича действительно является авторитарным, подавляющим. Он этого не отрицает.

— В прошлом году трое инспекторов охраны отстреляли нескольких лосей. Один вообще убил человека… А как быть? Где взять других людей? Кто из настоящих мужиков, знающих тайгу, согласится на такую зарплату? Научные сотрудники демонстративно заявляют: будем выходить на работу, когда захотим! Эгоисты от науки. Годами пишут свои диссертации — о каких-нибудь птицах. Их не интересует, что этих пернатых через пять лет просто не будет: браконьеры перестреляют. Ведь наука ничего не дает заповеднику, в то время как нам нужен жесткий практический результат. Кто пьет, кто браконьерствует, кто нарушает дисциплину, а кто воспринимает заповедник через экран компьютера. В этой ситуации мне приходится говорить, точнее, утверждать: да, я директор, да, я вынужден принимать суровые решения.

Хорошо сказано. А как говорят другие? Основным объектом охраны рыболовства на заповедной территории является хариус, строгое ограничение места и объема вылова которого было рекомендовано учеными Пермского университета после исследований 1994 года. По причине ухудшающегося состояния уникальной популяции.

Инспектор Анвар Зинатуллин рассказывает:

— Пока у нас было топливо, сделано более десяти задержаний за месяц, обнаружены капканы. Как только не стало топлива, не стало и задержаний. А туристы толпами спускались с верховьев Вишеры. Вертолеты летали туда один за другим, забрасывая новые и новые партии любителей рыбалки. Тем временем мы выслушивали по радио слова Идрисова о нашей несостоятельности как инспекторов. Когда осуществляли обход территории, в устье реки Малая Мойва дожидались вертолета работники УРБ с заготовленными кедровыми орехами, ягодами и рыбой. Директор играл при группе роль расторопного фоторепортера.

И что говорит Идрисов в ответ? Последние три месяца заповедник сидит на картотеке. Всё съела зарплата. Пришлось продать трактор, чтобы выдать людям аванс. На организацию охраны территории в минувшем году (не считая зарплаты инспекторам) требовалось триста миллионов, а выделено было три миллиона, то есть один процент. Нет горючего. Нет вертолета. В то время как браконьеры используют все, вплоть до малой авиации и парашютов.

В этой ситуации, когда государство просто не дает денег, заповедник вынужден искать собственный вариант выживания.

В 1995 году «Вишерский» получил от тридцати до сорока миллионов — рублями, топливом, строительными материалами. От частных предпринимателей и руководителей предприятий, организаций, согласившихся помочь заповеднику. Милиция дает то топливо, то транспорт. Помогает.

Как это можно назвать? Конечно, это дар. От всего сердца. Бескорыстный. Правда, неформальность общения предполагает, что на вопрос, можно ли туда слетать отдохнуть, будет получен положительный ответ.

Научные сотрудники считают, что лучше быть нищими, но честными! А директор думает, как выдать зарплату и обеспечить охрану территории.

Ученые объявляют забастовку-директор говорит: «Хорошо, я тоже устрою дурдом!»

— Да, иногда прилетают спонсоры — за свой счет, на своих вертолетах. Попьют водки в избушке, попоют песни под гитару, закинут пару раз удочку, скажут, глядя на Тулымский хребет: «Красота-то какая!» — и улетают.

— А мусор закапывают?

— Нет, — отвечает директор, — забирают с собой, в вертолет.

— Получается, что эта территория доступна только для богатых?

— Нет, сюда может приехать любой, я никому не отказываю. Пусть поможет: тропу проложить, аншлаг поставить. При соблюдении правил заповедного режима, конечно. Мы регулярно составляем протоколы, конфискуем ружья. На два миллиона оштрафовали работников алмазного прииска. Попадались поселковые и районные руководители.

Василий Анфимович Колбин, заместитель директора по науке, объяснил ситуацию так:

— Организация так называемого туризма, точнее, рыбалок для разного рода начальства и просто богатеньких буратино. Помнится, после одной рыбалки директор сказал, что они нашли лягушку в желудке хариуса. Представляете, сколько надо выловить рыбы, чтобы найти лягушку в желудке хариуса? Как биолог знаю — редчайший факт. Во-вторых, посадка вертолетов на гольцах, где лишайниковая тундра, на Ишериме например. Там куча эндемиков, очень редких видов. Нельзя этого делать! А потом богатые могут быстро спуститься на рыбалку и вернуться на вершину — чувствуете размах полета?

Да, можно сказать, что Рафаэль Камильевич Идрисов, который подчиняется только Москве — Госкомэкологии России, пользуется своей властью в полной мере, не скупясь на приказы и аргументы. В результате конфликт между ним и научным отделом зашел так далеко, что принял разрушительный центробежный характер.

Может быть, все-таки стоит продумать хозяйственную, платную и бесплатную экскурсионную деятельность настолько, чтобы она приносила деньги, необходимые для организации охраны заповедника? Я сам видел многочисленные свежие шурфы на склоне хребта, шурфы, стенки которых сверкали после дождя гранями горного хрусталя. Регулярно работает кто-то.

В этом материале я не стал писать о совсем фантасмагорических вещах, а теперь вот вспомнил. Колбин рассказывал, будто у него есть персидский кот по прозвищу Чёрный Абдулла, который «подрабатывал» — с тихим азартом истреблял вишерских мышей и крыс. Но вскоре после начала конфликта между директором Идрисовым и научным сотрудником первый издал приказ, который был вывешен на всеобщее обозрение: «Всем членам коллектива запрещается впускать в здание конторы черного кота Абдуллу…» Ответственной за исполнение была назначена кладовщица, рабочее помещение которой находилось рядом со входом в барак. Дверь в кладовую держалась открытой настежь, а кладовщица вынуждена была бдить, чтобы пресечь поползновения черного перса. И какой-то гад-контрреволюционер авторучкой процитировал на приказе классику: «Вчера котов душили-душили, душили-душили…»

Ну, звери-животные — это вообще зоопарк. Точнее, живой уголок. Колбин создал в конторе живой уголок на деньги какого-то международного фонда. На рыбок, птичек, питона, хонорика и прочую экзотическую тварь приходила дивиться вся любознательная Вишера. Так Идрисов приказал Малинину, своему заместителю по хозяйственной части, отключить уголку электрический свет, что для многих его обитателей стало бы смертным приговором. Кто в городе не знает Малинина? Маму бесплатно не поцелует. Колбин слышал ответ заместителя: «Ты, Рафик, уже сделал меня подлецом, но зверюшек беспомощных я убить не могу!» — и хлопнул дверью. Кто бы поверил…