— А что рассказывать, Виктор Петрович? — враз вспомнил бывший зэк имя и отчество начальника отдела, — если твои опера в наглую шьют мне дело… мокрое дело, — уточнил он. — Было бы не обидно, если бы я это сделал. Но не делал. Не делал, свободой клянусь! Век воли не видать! Вот хулиганка — это мое. Отпираться не стану — было дело… Но не убийство, ведь!

Замолчал. Но головы и глаз не опустил, считая себя правым.

— Значит, хулиганство признаешь? — переспросил Алелин. — А покушение на убийство нет?

— Хулиганку признаю. Подрался по пьяному делу с корешками. Чего уж тут. Но подрались — и помиримся… Свои, чай, люди, сочтемся… А на убийство не подпишусь, хоть самого тут убивайте.

— А что, было? Били? Мои? — Прищурил насмешливо один глаз Алелин.

— Нет. Я это к слову.

— Слово не воробей, вылетит — не поймаешь! — предостерег от пустых слов Алелин. — Да и сесть может на стол к прокурору… Но это так, между делом… Значит, говоришь, что не причастен к этому покушению на убийство.

— Не причастен. И даже не знаю, кто тут при делах.

— А если бы знал, то что? — быстро спросил Алелин, смотря в глаза Крюку.

— В свидетели, конечно же, не пошел бы, не принято у нас, заподло… — держал «марку» Крюк, — но «наколку» бы дал. Век воли не видать… — Опустил глаза.

— Серьезно, или для красного словца? — сделал вид Алелин, что не верит искренности бывшего зэка и бизнесмена.

— Серьезно. Знаешь, начальник, своя рубашка ближе к телу. Кстати, я уже говорил вашим операм, что вспомнил, как в ту ночь возле гаража этого самого Артема видел двух парней. Одного поплотней, другого худощавого. Жаль, что более точных примет не запомнил. Сами понимаете, пьяным был в сиську. Но ваши, кажется, и усом не повели…

— Сиськи пьяными не бывают, — искренне засмеялся Алелин, — они бывают большими и малыми, рыхлыми и упругими, обвисшими и стоячими, но чтобы пьяными… никогда! Поверь на слово старому специалисту.

— Да я так, к слову, — слегка смутился Крюк. — Разрешите закурить? — Шаря глазами по столу в поисках пачки сигарет (не знал, что Алелин не курит), попросил он.

— Свежо преданье, да верится с трудом, — продолжал делать вид Алелин, что сомневается. — Кури, — достал из ящика стола пачку сигарет, — я сам не курю — дерьмо все это, — но на всякий случай пачку-другую под рукой держу. Для таких как ты, жаждущих…

— Спасибо, — поблагодарил Крюк, подойдя к Алелину и забирая у него пачку. — Я возьму пару? Не возражаете?

— Бери, кури. Не обедняю…

— Мне бы огоньку, — заискивающим голоском продолжил Крюк, чуть освоившись в кабинете начальника отдела. — Сами понимаете, у меня все отобрали при досмотре.

— Держи, — Алелин подал ему китайскую зажигалку. — А губы тебе не понадобятся? — пошутил весело, однако шутка показалась двусмысленной. Пришлось уточнить: — Чтобы дым пускать…

— Губы пока свои имеются, — вновь заискивающе улыбнулся Крюк, — чтобы дым пускать…

— Ладно, допустим, ты убедил меня, что к делу соседа по гаражу не имеешь, — продолжил вполне серьезным тоном Алелин, наблюдая, как Крюк по старой зэковской привычке стряхивает пепел в ладонь, видать постеснялся просить пепельницу, — но, может, позапрошлогоднее убийство двух студенток на фонтане твоих рук дело? А что? — как бы спросил сам у себя начальник отдела, — мужик ты видный, баб любишь, пьешь до чертиков. Вот увидел двух дамочек, попросил, они отказали, а ты их с пьяного куража и прибил да и сбросил в фонтан. Как версия? Ничего?

— Версия, возможно, и не плохая, — загасив о ту самую ладонь, в которую собирал пепел, «бычок», скуренный до самого фильтра, и, опуская пепел и бычок в карман брюк (опять не попросил пепельницу), произнес неожиданно бодрым голосом Крюк, — но ко мне она никакого отношения не имеет. Я вам, Виктор Петрович, из уважения скажу даже больше: ищите убийцу среди своих милиционеров. Да, да, среди милиционеров. Среди братвы упорно ходит слух, что тех «телок» мочканул мент!

— Ты это серьезно? — сделал удивленное лицо начальник отдела. — Или решил мне мозги попудрить? Если пудришь мозги, то не советую. Здесь не парикмахерская, и ты не парикмахер!

— Да, мент!

— Сам придумал, или тебя кто научил? — продолжал проявлять показное недоверие Алелин, подыгрывая Крюку, даже на блатной жаргон пустился. — Да чтобы милиционер на убийство пошел!.. Да ни в жисть!

— Вы, вот, не верите, а пацаны меж собой уже давно решили, что то дело рук мента, и что этого мента покрывают свои, тихонько уволив его из милиции.

— Даже так? — продолжал играть Алелин. — Может, ты назовешь мне того ссученного мента или ребят, на которых голословно ссылаешься?!!

— Мента не знаю, а братков, от которых я это слышал, могу назвать, но не для огласки, а между нами, — загорелся вдруг Крюк. — С условием!

— Это с каким таким условием? — подыграл Алелин. — Шутить изволите, господин бывший зэк? Забыли, где находитесь и с кем разговариваете. Так напомню, что тут условия ставлю только я. Я — и никто иной! — подчеркнул он.

— Да какие там условия… — заюлил Крюк, однако надежду выкрутиться из передряги не терял, — просто прошу вас и мне помощь оказать, вывести из убийственного дела. Ведь я там ни сном, ни духом… На пидора клянусь!..

— Ты еще мамой поклянись, дубина стоеросовая, как любят это делать выходцы с Кавказа, — прикрикнул на него Алелин. — Пить надо меньше, тогда и клясться не придется. Впрочем, если ты не лапшу по ушам прогнал, а действительно информацию цветную даешь, можно и твое дело посмотреть повнимательнее… Оставить, как ты и просишь, одно хулиганство, а в части покушения на убийство Смирнова, прекратить… А что, — после небольшого раздумья продолжил он, — вполне сойдет.

— Виктор Петрович! Отец родной! Во век не забуду, — приободрился Крюк, услышав последние слова начальника седьмого отдела милиции, — не дай пропасть! А со своими я как-нибудь разберусь, да и хулиганство — это не убийство! Два года — не десять!

— Ну что ж, будем считать, что ты меня уговорил, — вел свою партию Алелин. — Выкладывай! Имена, клички, и прочие индивидуальные особенности братков, базаривших о двойном убийстве, а я на листке помечу. Старею, брат, на память уже не надеюсь. Ты кури, кури, не стесняйся… И пепел не в кулак ссыпай… вон, пепельницу возьми себе… — вооружившись авторучкой и листком бумаги, балагурил начальник отдела, посылая собеседнику положительный импульс, одновременно поощряя собеседника и призывая его к продолжению откровенного разговора.

Психология в действии. И не просто психология, а милицейская. Не зря же старые оперативники говорят, что хороший милиционер должен быть и психолог, и артист, и всему свету друг и товарищ!

А то, что Крюк и так из Смирновского дела выводится без всяких просьб и договоров, ему, Крюку, знать не стоит. Пусть считает начальника отдела своим благодетелем и избавителем, пусть чувствует перед ним свою вещную обязанность должника!

Покуривая, Крюк поведал Алелину все известное ему о корешах, ведших базар о причастности мента к убийству двух студенток.

— И это все? — не скрыл недовольства в голосе Алелин: пусть чувствует контрагент, как ничтожна его информация и как высоко оказываемое ему доверие, — а расписывал, а торговался!.. Я и уши развесил, поверив… А тут — тьфу и растереть! Зря только пообещал тебе послабление. Зря. Может, назад отыграть, пока не поздно…

Крюк поник. Он подумал, что сейчас Алелин откажется от своего слова и сделки. Сколько раз сам вот таким образом поступал: сначала обещал, а потом забывал про свои обещания. Сейчас и с ним так же поступят. Но Алелин как бы пожалел его, снизошел до его положения:

— Ладно, хоть информация и ничтожна, но слово мое твердо. Будем считать нашу сделку действительной.

— Петрович, не губи! Честное слово, отработаю!

— Ловлю на слове. Я тебя, Дима, за язык не тянул! Сам прокукарекал!

— Понимаю, не маленький, — принял как должное вербовку Крюк.

Что вербовка состоялась, обоим было понятно и без слов.