Швейцария – не утопия, но жить в ней хорошо. Однако столь приятным местом она стала не случайно. Местные демократические институты, насчитывающие семь веков, восходят к коммунам горных долин. Конституция Швейцарии, принятая в результате революции 1848 г., отражает достижения и европейского, и американского Просвещения. Успешность и стабильность швейцарской демократии во многом объясняется тем, что ее граждане преданны Конституции, а Конституция впитала идеи Просвещения. Один из тезисов, которые я последовательно провожу в этой книге, таков: для рождения и выживания либеральной демократии принципиально важен надлежащий настрой граждан.

Я согласен с Греем, что Западу не следует насаждать либеральную демократию в других частях мира, как это пыталась сделать администрация Буша на Ближнем Востоке. В Нигерии либеральная демократия (да и любая другая форма демократии), скорее всего, невозможна в силу этнической, языковой и религиозной разнородности местного населения. Такой ультрарелигиозной стране, как Иран, теократия подходит, наверное, больше, чем либеральная демократия. Китай достиг впечатляющих темпов экономического роста без демократии. Но вот что можно сказать: гораздо больше людей во всем мире стремятся – порой с очень большим риском для себя – проникнуть в Швейцарию, Швецию, США и другие страны либеральной демократии, чем уезжают из них в Иран, Китай и прочие страны, не относящиеся к либеральным демократиям. Когда люди голосуют ногами, они голосуют за либеральную демократию. И это не утопическая фантазия, а объективный факт.

Книга разделена на четыре части. Чтобы демократия приносила ожидаемые плоды, нужны граждане сознательные, хорошо информированные, готовые пожертвовать частью своего времени и своих сил ради того, чтобы она работала. Учитывая важность данного условия, в главе 2 я рассуждаю о том, насколько люди могут считаться существами рациональными [reasoning beings], и для ответа на этот вопрос предпринимаю экскурсы в психологию, и особенно эволюционную психологию. Люди отнюдь не тождественны сверхрациональным вычислительным машинам, за которые их выдают большинство экономистов и представители некоторых других общественных наук. Тем не менее они способны вести себя рационально – в том смысле, каким подобное поведение обычно наделяется. Так или иначе несомненно, что развитие способности логического мышления [reasoning] представляет собой великое достижение эволюции человечества.

Мощь логического мышления наиболее ярко проявляется в науках, как естественных, так и общественных. Человеческое понимание природных и социальных явлений с течением времени возрастало благодаря формулированию и проверке гипотез о причинных связях, а также благодаря применению научного метода ко всем видам вопросов. Наука предлагает свой путь к пониманию природы и мироздания, а религия – свой. В главе 3 я говорю о том, в чем состоит сходство и различие науки и религии, рассмотренных как объяснительные модели природных явлений. Именно различия между наукой и религией позволяют понять, чем прогрессизм принципиально отличается от традиционализма. Научная теория, господствующая сегодня, может быть отвергнута завтра, поскольку новые данные ей противоречат. Однако никакие новые данные не способны опровергнуть «божественное слово», явленное в священном тексте религии. В этой разнице и заключается принципиальное отличие современных прогрессивных обществ от обществ традиционных. Составляющие первую часть книги главы 2 и 3 служат фундаментом всего дальнейшего изложения.

В книге подчеркивается связь между способностью человека рассуждать логически и возникновением как модернизма, так и его политического коррелята – либеральной демократии. В части 2 я предлагаю ряд исторических очерков: первое появление государства в Шумере (глава 4), первое демократическое государство в Древней Греции (глава 5), халифат на Ближнем Востоке (глава 6), Возрождение и Просвещение (главы 7 и 8). Глава 9 переносит изложение в ХХ в. Первое появление демократии в Древней Греции и повторное ее появление в эпоху Возрождения и эпоху Просвещения – отнюдь не случайность. Древняя Греция дала, вероятно, первый в мире пример государства современного типа. С Возрождением ее роднило стремление совершенствовать и постигать земную жизнь, а не размышлять о загробном существовании; с Просвещением ее объединяла могучая оптимистическая убежденность в силе человеческого разума. На протяжении всей истории традиционные общества, как правило, были диктатурами, тогда как демократии обладали важными элементами модернизма.

Установив, где возникла демократия и где она расцвела, мы можем перейти к свойствам политических институтов, необходимых для создания исправно работающей демократии. Это задача части 3. В главе 10 я рассуждаю о том, какими характеристиками должны обладать демократические институты, чтобы гарантированно служить повышению благосостояния всех граждан. Этот вопрос я разбираю особенно подробно, поскольку воля большинства имеет важное значение во всех модернистских политических системах.

В главе 11 я предлагаю определение конституционных прав, привожу их характеристики и обсуждаю их роль в либеральной демократии. Затем я сопоставляю понятие конституционных прав с другими правовыми понятиями, такими как естественное, человеческое, космополитическое и моральное право.

Для хорошей демократии нужны хорошие граждане, а именно достаточно разумные, чтобы принимать мудрые решения в интересах общества, и достаточно добросовестные, чтобы собирать информацию, необходимую для принятия мудрых решений. Как бы хорошо ни были задуманы демократические институты страны, они не принесут желаемых плодов, если граждане голосуют без должной сознательности и ответственности. В главе 12 я рассуждаю о значимости этих выводов для выработки критериев, определяющих, кто является гражданином и какое образование он должен иметь. И здесь возникает проблема: с одной стороны, либерализм подразумевает, что родители вольны воспитывать и обучать детей по своему усмотрению; с другой стороны, качество результатов демократического процесса напрямую зависит от качества и типа образования граждан. Обществу, заинтересованному в плодотворной работе своих демократических институтов, не может быть безразлично, кто вступает в число граждан и каково их образование. Вопрос о принятии новых членов общества встает особенно остро в связи с иммиграционной политикой; поэтому ей также уделяется внимание в главе 12.

Часть 4 возвращается к вопросам, поднятым в настоящей главе, и рассматривает проблемы, с которыми сталкивается сегодня либеральная демократия. Почему столь многие страны не приняли ее? Почему она столь часто терпела провал в развивающихся странах? Почему столь многие люди в богатых и развитых странах перестали доверять демократии? Традиционализм является противоположностью прогрессизма в такой же мере, как религия в глубинном смысле противоположна науке, а теократия – либеральной демократии. В более общем плане основное противоречие существует между религией в ее наиболее экстремистских формах и либеральной демократией. Этому противостоянию посвящена глава 13. В заключительной главе я подытоживаю обзор причин возможной неудачи либеральной демократии и перечисляю вызовы, стоящие перед ней сегодня. Чтобы ответить на эти вызовы, развитым демократиям, как я считаю, нужно завершить намеченную Просвещением программу реформ. А развивающимся странам нужно ее принять.

Я не являюсь ни психологом, ни историком. Тем не менее я рассматриваю проблемы прогрессизма, логического мышления и демократии в историческом контексте и, естественно, углубляюсь в совершенно необозримые области специальной литературы. Я делаю это в надежде представить корректный – пусть и фрагментарный – обзор того, что известно о каждом предмете. Я обращаюсь к первоисточникам в гораздо большей мере, чем имел обыкновение, чтобы читатель знал: говоря о Возрождении или папе Пие XII, я передаю мнения тех, кто длительное время изучал предмет и высказывает, по-видимому, наиболее веские суждения, – на фоне моих скромных познаний в данных областях. Некоторые вопросы, например политика папы римского в период Второй мировой войны, вызывают столь неоднозначную трактовку даже в наши дни, что многие, вне сомнения, решительно не согласятся со мной. В свою защиту я могу сказать лишь одно: немало доводов можно привести и в пользу тех интерпретаций, которые предлагаю я в этой книге.