© Мысль, 2015

© 2009 by Dennis C. Mueller

В наши дни наиболее богатые страны, за единичными исключениями, представляют собой либеральные демократии. Они либеральны в том смысле, что их граждане обладают правами, гарантирующими свободу поведения и деятельности. А демократиями они являются постольку, поскольку их граждане осуществляют значительный контроль над государством. В наиболее бедных же странах нередко отсутствуют одно или оба неотъемлемых свойства либеральной демократии.

С крахом коммунизма в Восточной Европе в 1989 г. и двумя годами позже в СССР выяснилось, что капитализм и либеральная демократия восторжествовали над плановыми экономиками и диктаторскими режимами. Быстрота, с которой бывшие коммунистические страны перешли к рыночным и демократическим институтам, позволяла предположить: граждане этих государств считали, что данные институты лучше всего подходят для удовлетворения их потребностей и повышения благосостояния. По мере того как бедные страны развивались, возникала надежда, что они тоже смогут стать либеральными демократиями.

Однако сейчас триумф либеральной демократии выглядит не столь убедительно. При президенте Владимире Путине независимые и порой критически настроенные по отношению к властям российские газеты и телевизионные каналы были закрыты, политические протесты жестоко подавлены. Люди, представлявшие угрозу с точки зрения властей, были подвергнуты заключению по сфабрикованным обвинениям, критики властей загадочным образом исчезали или насильственно устранялись. И все же вплоть до того момента, как Путин сменил пост президента на кресло премьер-министра, его рейтинг стабильно составлял 80 %. Отсюда следует, что подавляющему большинству россиян безразлично, выживет ли либеральная демократия в России. То же самое относится к Венесуэле, где Уго Чавес ликвидировал либерально-демократические институты и при этом пользовался неизменной популярностью у большинства граждан страны.

Нефть принесла процветание ряду стран Ближнего Востока, но это процветание не сопровождалось ни распространением либеральных свобод, ни распространением демократии. Кроме того, террористические акты (11 сентября 2001 г. в США, в марте 2004 г. в Испании, в июле 2005 г. в Лондоне) свидетельствуют о том, что есть немало людей, которые не просто не хотят, чтобы либеральными демократиями стали их страны, но стремятся подорвать и в идеале полностью уничтожить либерально-демократические институты в других местах.

Китай по сути дела стал капиталистической страной, и доходы на душу населения росли на впечатляющие 10 и более процентов в год. Однако нет никаких признаков того, что Китай намерен присоединиться к либеральным демократиям Запада. Процветание не привело к развитию либеральной демократии и в Сингапуре. Таким образом, объективные данные свидетельствуют: во многих обширных областях мира люди либо сознательно отвергли либеральную демократию как форму правления, либо считают, что вполне могут обойтись без нее.

Отрицательное или безразличное отношение к либеральной демократии отчасти может быть результатом убеждения, что демократические институты «не способны обеспечить жизненные блага». Многие страны в Южной Америке, Африке и других частях мира перешли к демократическим институтам и не ощутили того экономического роста и повышения благосостояния, на которые надеялись. Многие страны вернулись к диктатуре и нередко – как в России и Венесуэле – при полном безразличии населения. Один из вопросов, которые я рассматриваю в этой книге, таков: почему во многих развивающихся странах демократия тестируется, а затем отвергается, или почему к ней не обращаются вообще.

Один из возможных ответов на вопрос, почему демократия не принимается или не приживается в развивающихся странах, состоит в том, что они слишком бедны. Одним из первых, кто доказывал, что демократия способна возникнуть лишь после того, как страна достигнет определенного уровня экономического развития, был Сеймур Липсет (Lipset 1959). Связь между экономическим развитием и демократией была показана Бёркхартом и Льюис-Беком (Burkhart, Lewis-Beck 1994), Пржеворским и Лимонджи (Przeworski, Limongi 1997). Одно из преимуществ высоких доходов состоит в том, что граждане могут тратить меньше времени на работу и уделять больше внимания участию в демократических процессах. Но еще важнее другое: экономическое процветание предоставляет ресурсы для повышения образованности населения страны, а это, в свою очередь, должно улучшать качество коллективных решений, принимаемых гражданами в демократическом государстве.

Карл Буа утверждает, что степень демократичности страны зависит не только от уровня доходов, но и от их распределения. В частности, он выделяет две необходимые предпосылки демократии:

«Демократия берет верх тогда, когда либо экономическое равенство, либо мобильность капитала достигают в данной стране высокого уровня. С одной стороны, демократии способствует экономическое равенство. По мере того как распределение активов и доходов между физическими лицами становится более сбалансированным, перераспределительные задачи демократии сокращаются, а вероятность мирного перехода от авторитарного режима ко всеобщему избирательному праву возрастает. С другой стороны, ослабление локальных ограничений для капитала, т. е. снижение издержек на перемещение капитала из страны происхождения, обуздывает перераспределительные претензии людей, не владеющих капиталом. Когда мобильность капитала возрастает, демократические правительства должны сдерживать рост налогов: в противном случае, если налоги будут слишком высокими, капитал начнет уходить из страны. Соответственно, уменьшаются масштабы политического конфликта между собственниками и несобственниками капитала, а перспективы перехода к демократии улучшаются.

Напротив, авторитаризм преобладает в тех странах, где уровень неравенства высок, а мобильность капитала сильно затруднена» (Boix 2003, p. 3).

Хотя связь между уровнем доходов и равенством доходов, с одной стороны, и демократией – с другой, вполне установлена, эти две переменные – только часть общей картины. В противном случае Сингапур уже стал бы демократией, а Китай быстро приближался бы к этому состоянию. США в конце XVIII в. и нарождавшиеся в конце XIX в. демократии Европы были беднее многих нынешних стран Южной Америки и Азии, чья демократическая репутация, мягко говоря, сомнительна. Гораздо беднее была, естественно, и Древняя Греция. Кроме того, подобно многим развивающимся странам, Древняя Греция и США конца XVIII в. представляли собой преимущественно аграрные экономики. Следовательно, для успеха демократии требуется нечто большее, чем высокие доходы и равенство распределения.

Наконец, даже в богатейших странах мира либеральные демократии, по всей видимости, не чувствуют себя вполне хорошо. Обзор интернета в один из жарких июльских дней 2007 г. по ключевым словам опрос, доверие и политики выявил следующие заголовки: