Чтобы понимать мир и уметь выживать в нем, нам принципиально важно знать причинно-следственные связи. Неудивительно, что в трактате «Исследование о человеческом познании» Давид Юм подчеркнул особую значимость причинных связей: «Если между объектами существует какое-нибудь отношение, которое нам важно знать в совершенстве, то это отношение причины и действия. На нем основаны все наши заключения относительно фактов или существования. Только с его помощью достигаем мы уверенности в существовании объектов, находящихся за пределами наличного свидетельства нашей памяти и наших чувств. Единственная непосредственная польза всех наук состоит в том, что они обучают нас управлять будущими явлениями и регулировать их с помощью их причин»[105] (Hume, [1748] 1939, p. 631).

Религия и наука предлагают две альтернативные стратегии познания причинно-следственных связей. Обе они, как мы показали в предыдущем разделе, построены на допущениях о невидимых действующих лицах или силах. Однако они фундаментально различаются в том отношении, что научные объяснения природных явлений могут быть проверены и отвергнуты на основе фактов, а религиозные объяснения проверить невозможно. Научный прогресс состоит в отказе от ложных гипотез и разработке новых, правильных, в отказе от ложных причинно-следственных умозаключений и сохранении истинных. Примерно таким же образом протекает культурное развитие. По мере приобретения знаний сообщество отвергает ложные причинно-следственные умозаключения, накапливает истинные и благодаря этому, по идее, становится более здоровым и благополучным. Предметом процесса познания могут быть и природные, и социальные явления. Наше нынешнее понимание того, как свободный рыночный обмен обогащает всех членов сообществ, способствовало преуспеванию, характерному для большинства стран с рыночной экономикой. Культурное развитие, как я его определяю, состоит точно в таком же накоплении запаса знаний, а именно корректных причинно-следственных умозаключений о природных и социальных явлениях.

Чтобы получать выгоду от достижений науки, сообществу нужно поощрять ее развитие и вместе с тем быть открытым для новых идей, которые она приносит. Нужно вкладывать ресурсы в новые кадры теоретической науки и в научные исследования. Здесь проявляются реальные различия между странами современного типа, обычно относящимися к Западу, и странами, в той или иной мере привязанными к традиции. Последние страны в одних случаях просто не имеют ресурсов, чтобы дать большинству своих граждан научное или ему подобное образование. В других случаях науку лишают приоритетного значения.

Саудовская Аравия и Иран по любым меркам – отнюдь не бедные страны. Но в этих странах учащиеся, начиная с начальной школы и до университета включительно, тратят несчетные часы на изучение религии, а потому не имеют достаточного времени для ознакомления с научными и прочими современными дисциплинами. Кроме того, изучение религии в основном построено на зубрежке, т. е. на механическом заучивании больших текстов. Впрочем, это, конечно, характерно почти для любой системы религиозного образования. Студентов не учат, да и в принципе не могут учить критически оценивать адекватность религиозных текстов и постулатов или полемизировать с наставниками; эти тексты считаются словом Божьим, а значит, по определению неоспоримой истиной. В таких странах, как Саудовская Аравия и Иран, образовательные системы и по методам, и по предмету обучения сковывают молодых людей рамками традиционного мышления.

Культура, уделяющая большое внимание науке, обязательно должна быть в той или иной мере прогрессивной. Менее эффективные лекарства или средства коммуникации уступают место новым, более эффективным. Трудно быть открытым для новых идей в одной сфере и закрытым для них в других. Поэтому в открытых обществах распространение новых идей затрагивает другие области знания – историю, искусство и даже этику. И здесь вновь проявляется резкий контраст между западными, светскими обществами и теми, где религия играет доминирующую роль. Набожный человек по определению консервативен. Он должен постоянно сверяться с тем временем, когда жил и нес миру истину основатель религии. Его учение, записанное и истолкованное ближайшими учениками много веков назад, и по сей день определяет, как человек должен вести себя, одеваться и думать.

В этом плане различия между такой страной Запада, как Швеция, и Саудовской Аравией совершенно очевидны; они проявляются в том, как люди одеваются, что изучают и, пожалуй, ярче всего в диапазоне свобод, позволяющих людям поступать и думать по своему усмотрению, будь то желание женщины водить машину или желание мужчины перейти в католицизм. И все же эти различия не стоит переоценивать. Если саудовцы запрещают алкоголь потому, что этого требует Коран, то шведы облагают алкоголь высоким налогом и жестко регламентируют его продажу. В нынешней Швеции такие меры принято оправдывать тем, что они способствуют здоровью и безопасности. Однако восходят они к существовавшему в XIX в. движению за запрет алкоголя, которое имело в значительной мере религиозную подоплеку. Не так уж давно религиозные консерваторы добились запрета на продажу алкоголя в США. При Джордже Буше-мл. религиозные консерваторы, исходившие из своих представлений о том, что разрешает Библия, смогли ограничить научные исследования в ряде областей. Таким образом, и на Западе немало людей, которые охотно повели бы нас вспять и ограничили свободу мыслей и поступков. Опять же, на Ближнем Востоке и в других частях мира, которые обычно не относят к Западу, тоже немало людей, желающих видеть свои страны более либеральными и прогрессивными. Борьба между либерализмом и консерватизмом, между прогрессизмом и традиционализмом длится, как я кратко показываю в нескольких следующих главах, уже много столетий и далека от завершения.

Роль религии в объяснении причинно-следственных связей стала предметом нашего особого внимания потому, что эта функция религии лучше всего объясняет ее происхождение. Принципиальное несходство религии и науки проявляется в столь же разном подходе к причинно-следственным связям. Однако у религии есть другие важные свойства. Самым важным является то, что религия может служить определяющим фактором персонального чувства самоидентификации и формировать персональную систему ценностей.

Хотя религии несомненно могут выполнять эти функции и нередко действительно их выполняют, следует подчеркнуть, что ни одна из упомянутых функций не способна объяснить происхождение религии. Трудно представить, чтобы члены какого-нибудь племени в один прекрасный день дружно задумались и решили, что у них нет чувства идентичности, а потому им нужно создать оригинальный племенной свод представлений о мире. На самом деле их картина мира складывалась постепенно, под влиянием случайных событий и заключений о причинности, отчасти бывших достоянием только этого племени. Так со временем возникало чувство идентичности, основанное на истории и обычаях племени. По мере того как создавались мифы, объяснявшие причины определенных событий, роль предков и духов в жизни племени, и формировались ритуалы, позволявшие вступать в отношения обмена с духами, эти мифы и ритуалы становились частью племенной культуры и определяющим фактором чувства идентичности. Роль подобного идентификатора местная религия начинает выполнять после того или в лучшем случае одновременно с тем, как эта религия возникает в силу других причин.

Равным образом и Мухаммед поведал о встречах с архангелом Джабраилом и его повелениях отнюдь не потому, что считал арабов лишенными чувства идентичности. Он думал, что слышит слово Божье, и исполнился решимости вернуть арабов в лоно единственно истинной религии. Мусульманское чувство идентичности возникло после того, как арабы (а затем и другие этнические группы) приняли вероучение Мухаммеда.