Все приматы, включая людей, живут в группах. Чтобы выжить, они должны научиться представлять, когда то или иное действие с большей вероятностью вызовет негативную реакцию других членов группы, а когда позитивную, какому шимпанзе понравится ухаживание, а какому нет, и как построена иерархия самцов. Мигрирующие группы должны приобрести знания о том, когда плодоносят те или иные деревья и когда пересыхают источники воды. Способность распознавать такие ситуационные знаки и предпринимать соответствующие действия Дональд (Donald, 1991, ch. 5) называет эпизодной культурой. Подобными способностями обладают птицы и млекопитающие; в наибольшей степени они развиты у человекообразных обезьян.

Характерный для эпизодной культуры процесс обучения хорошо описан бихевиоризмом. Животные реагируют на стимулы и усваивают, какие действия вознаграждаются, а какие наказываются. Важность такого рода знаний для выживания очевидна. Некоторые элементы поведения человека напоминают поведение высших приматов и могут быть отнесены к эпизодной культуре. Свойства, полезные для выживания, не исчезают в ходе эволюции вида; к ним добавляются другие полезные свойства.

В своем развитии люди вышли из стадии обезьян, поскольку приобрели более значительные когнитивные способности.

Насколько можно судить, до изобретения языка люди общались друг с другом, выражая мысли действиями. Дональд называет это миметическим умением: «В основе миметического умения, или мимесиса, лежит способность производить сознательные, лично инициированные изобразительные действия, преследующие определенную цель, но не имеющие языкового выражения. Основная суть миметических актов определяется их репрезентационной функцией… От имитации и мимикрии мимесис принципиально отличается тем, что подразумевает создание целенаправленных репрезентаций. Если имеется аудитория, призванная интерпретировать эти действия, мимесис служит и задаче коммуникации. Но с его помощью человек может просто изобразить некое событие для себя, чтобы усовершенствовать и отточить это умение…» (Donald, 1991, pp. 168–169; курсив в оригинале).

Миметическая культура относится к периоду, когда жил homo erectus, т. е. возникла приблизительно 1,5 млн лет назад. Надо полагать, мимесис использовался для координации действий во время охоты и столкновений с другими группами. С его помощью учили добывать огонь, строить хижины, мастерить оружие и орудия труда, сражаться и охотиться, исполнять ритуальные пляски и участвовать в играх. Таким образом, в конце периода, когда жил homo erectus, людские сообщества, по всей видимости, уже обладали многими параметрами, которые, с нашей точки зрения, свойственны человеческому обществу, за исключением высокоразвитого языка. Фелипе Фернандес-Арместо (Fernández-Armesto, 2004) настаивает на том, что вид homo sapiens нельзя резко отделять от других приматов, в частности от шимпанзе и человекообразных обезьян, поскольку эти последние тоже пользуются орудиями (пусть и в ограниченных пределах), участвуют в совместных действиях и даже издают разнообразные звуки коммуникативного характера. Перечисленные факты несомненны. Однако когнитивные достижения homo sapiens и сложность созданных им социальных структур далеко превзошли все, чем довольствуются другие приматы. Поэтому можно с полным правом утверждать, что остальные ныне существующие приматы живут преимущественно в рамках эпизодной культуры.

Человек современного типа – представитель вида homo sapiens – появился в период между 200 и 100 тысяч лет назад. По сравнению с homo erectus он обладал рядом важных эволюционных преимуществ. Самыми существенными были мозг, в среднем на 20 % более крупный, и надгортанный речевой аппарат, состоявший из мягкого неба и очень гибкого языка. Этим голосовым аппаратом homo sapiens отличался как от homo erectus, так и от неандертальцев, которые существовали параллельно с homo sapiens, пока не исчезли приблизительно 35 тысяч лет назад. И homo erectus, и неандертальцы, несомненно, обладали некоторыми способностями устной коммуникации. Несомненно также, что на этих способностях строился процесс отбора, в результате которого появился homo sapiens. По размеру мозг неандертальца был примерно таким же, как у homo sapiens, и даже чуть больше; но форма и расположение гортани и других речевых органов заметно ограничивали способность неандертальцев к устному общению по сравнению с homo sapiens. Последнее обстоятельство, возможно, способствовало их исчезновению[62]. Верный себе Фернандес-Арместо преуменьшает важность этого различия между неандертальцами и homo sapiens. Однако речь дала новому человеку огромное преимущество перед его предшественником, homo erectus. Последний с помощью мимесиса добился немалого во многих сферах координированной коллективной деятельности – охоте, собирательстве, изготовлении орудий. Но речь сделала «людей… лучше и быстрее во всем: в согласовании совместных усилий, изготовлении орудий, ведении планомерной войны, поиске и строительстве убежищ, собирательстве и охоте»[63].

Изобретению речи сопутствовали многие другие когнитивные находки: «Одновременно с речью появился целый комплекс мыслительных умений, связанных с языком, и в общем и целом являющихся линейными, аналитическими, упорядоченными и сегментированными. Семиотические культуры также создали совершенно новые формы обработки и хранения информации: семантическую память, пропозициональную память, дискурсивное постижение, аналитическое мышление, индукцию, верификацию и другие» (Donald, 1991, p. 212).

Возрастание сложности общественной жизни и трудности выражения соответственно усложнившихся мыслей с помощью мимесиса должны были дать толчок изобретению языка. Каждое слово представляет собой символ, обозначающий вещь, действие или свойство; тем самым изобретение языка повлекло за собой изобретение многих символов. «Для изобретения символа необходима мыслительная способность», а существование символов расширяет границы рационального мышления[64]. Таким образом, изобретение языка значительно повысило потенциал разума.

По замечанию Мокира (Mokyr, 2002, p. 16), «любознательность – отличительная черта человека; если не учитывать ее, то никакая историческая теория полезного знания не имеет смысла». В плане приобретения знания особенно важен интерес к причинно-следственным связям. В рамках эпизодной культуры понимание причинно-следственных связей сводилось в основном к распознаванию последовательности событий: за действием А следует вознаграждение В. Расширение познавательных способностей человека, связанное с изобретением языка, позволило принимать во внимание более сложные причинно-следственные связи.

Естественно предполагать, что у каждого явления есть причина. Огонь жарит мясо; вода гасит огонь. Если не наблюдаются непосредственно очевидные причины, нужно искать более отдаленные. Именно таким образом у ранних представителей вида homo sapiens, которые изобретали языки, впервые возникли мифы и суеверия. Дональд так объясняет роль мифов в жизни африканского племени кунг:

«Как и в большинстве ранних религий, мифы о богах тесно связаны у них с представлением о причинности: боги приносят боль и смерть, создают жизнь и небеса, вызывают дождь и гром. Антилопа канна, отождествленная с луной в мифе о творении, также играла важную роль в церемониальном праздновании первой менструации у девушек, поскольку люди кунг связывали продолжительность менструального цикла с лунным циклом.

В нашей терминологии их мифологическое мышление можно описать как единую, коллективно принятую систему объяснительных и регулятивных метафор. Активность разума вышла за пределы эпизодического восприятия событий, за пределы миметического реконструирования эпизодов и поднялась до всестороннего моделирования совокупности человеческого существования. Причинно-следственное объяснение, предсказание, контроль – три задачи, на решение которых претендует миф, и каждый аспект жизни пронизан мифом» (Donald, 1991, p. 214).