Описание это соотносится с впечатлениями, зафиксированными в V главе «Евгения Онегина»:

Мирный ход чинной трапезы нарушает неожиданный приезд к Гавриле Афанасьевичу царя Петра. В этой сцене боярин Ржевский проявляется весь:

«Гаврила Афанасьевич встал поспешно из-за стола; все бросились к окнам <…> Сделалась суматоха. Хозяин бросился навстречу Петра; слуги разбегались как одурелые, гости перетрусились, иные даже думали, как бы убраться поскорее домой <…> царь вошел в сопровождении хозяина, оторопелого от радости. <…> Хозяин бросился к величавому дворецкому, выхватил из рук у него поднос, сам наполнил золотую чарочку и подал ее с поклоном государю. <…> Обед, за минуту пред сим шумно оживленный веселием и говорливостию, продолжался в тишине и принужденности. Хозяин из почтения и радости ничего не ел, гости также чинились и с благоговением слушали, как государь по-немецки разговаривал с пленным шведом…» (VIII, 22–23; курсив мой. – А.Б.).

Эти строки приводили в восхищение замечательного прозаика Ю.К. Олешу. В своих проницательных и тонких «Заметках о литературе» (1937 г.) он пишет: «Умение точно и кратко назвать переживание, чувство, душевное качество в Пушкине поразительно… Хозяин из почтения и радости ничего не ел… То же пришло бы в голову и Льву Толстому: когда внезапно в дом приехал царь, хозяин перестал есть из почтения и радости. И так же сказал бы Толстой о гостях, которые слушают разговоры царя с пленным шведом: они слушают “с благоговением”. Это уже стиль “Войны и мира”»322.

По мнению А.З. Лежнева, фамилия Ржевский – условная: «Ржев – коренной русский город, и имя русского боярина производится от него легко и естественно»323.

Н.К. Телетова считает, что Пушкин намеренно ввел в повествование представителей родственного ему рода Ржевских: «Соединив два поколения в одно при помощи художественного вымысла. Пушкин заставил своего прадеда Абрама Ганнибала жениться не на гречанке Диопер, а на Ржевской, в то время как на дочери Сарры Ржевской Марии Пушкиной женился уже дед поэта – Осип. Соображения Осипа Абрамовича, взявшего в жены небогатую, почти 28-летнюю барышню, по матери Ржевскую, Пушкин приписывает прадеду: «Государь прав: мне должно обеспечить будущую судьбу мою. Свадьба с молодою Ржевскою присоединит меня к гордому русскому дворянству, и я перестану быть пришельцем в новом моем отечестве» (VIII, 27)324.

В своих воспоминаниях о детстве Пушкина его сестра – О.С. Павлищева рассказала об их бабушке, женщине «ума светлого», говорившей и писавшей «прекрасным русским языком», – о Марии Алексеевне Ганнибал: «Происходя по матери из рода Ржевских, она дорожила этим родством <…> и часто любила вспоминать былые времена. Так передала она анекдот о дедушке своем Ржевском, любимце Петра Великого. Монарх часто бывал у Ржевского запросто и однажды заехал к нему поужинать…»325

Этот Ржевский скончался в 1729 году. На могиле в московском Знаменском монастыре на плите стояло церковное его имя – не Юрий, а Георгий Алексеевич. Н.К. Телетова предположила, что поэт использовал инициалы своего предка «Г.А.» в качестве начальных букв для имени героя романа «Арап Петра Великого» Гаврилы Афанасьевича Ржевского. Старшую сестру того, реального Ржевского тоже звали Татьяна326.

Добавим, что с одним из выходцев из рода Ржевских Пушкин шесть лет учился в Царскосельском лицее – это был Николай Гаврилович, «Николенька» Ржевский. Он внезапно умер вскоре после окончания лицея – первая смерть в семье лицеистов пушкинского выпуска.

Боярин Ржевский – не единственный «коренной русский барин» в романе. За его столом, как мы помним, «на первом месте, подле хозяина, сел тесть его, князь Борис Алексеевич Лыков, семидесятилетний боярин» (VIII, 20), тоже представитель старой русской аристократии. Мы знаем о нем очень мало – только то, что он по старости не мог взойти на лестницу второго этажа. Несмотря на благосклонное в целом отношение князя к Ибрагиму, его реакция на сватовство была однозначной:

«Как, – воскликнул старый князь, у которого сон совсем прошел, – Наташу, внучку мою, выдать за купленного арапа!» (VIII, 25).

Лыков – подлинная боярская фамилия. Один из князей Лыковых будет упомянут Пушкиным в «Истории Петра» среди стрелецких врагов (X, 15).

Другой гость Ржевского – «Кирила Петрович Т., бывший в Рязани воевода, где нажил себе три тысячи душ и молодую жену, то и другое с грехом пополам» (VIII, 21).

Кирила Петрович – ярый противник петровских ассамблей и прочих новшеств: «По мне жена как хочешь одевайся: хоть кутафьей, хоть болдыханом; только б не каждый месяц заказывала себе новые платья, а прежние бросала новешенькие. Бывало, внучке в приданое доставался бабушкин сарафан, а нынешние робронды – поглядишь – сегодня на барыне, а завтра на холопке. Что делать? разорение русскому дворянству! беда, да и только» (VIII, 21).

Далее Кирила Петрович развивает свои домостроевские взгляды: «Иной бы рад запереть жену в тереме, а ее с барабанным боем требуют на ассамблею; муж за плетку, а жена за наряды <…> Жены позабыли слово апостольское: жена да убоится своего мужа…» (VIII, 21).

Кирила Петрович Т. обнаружится под своей полной фамилией «Троекуров» (с сохранением имени и отчества) в другом романе Пушкина – «Дубровский». Другой Троекуров – князь Иван Борисович – доверенное лицо царя в пушкинской «Истории Петра» (X, 22).

Обед у боярина Ржевского – блестящая зарисовка российского дворянского быта Петровской эпохи. За столом Гаврилы Афанасьевича собралось пестрое общество из городских усадеб, здесь встретились и царь-самодержец, и пленный швед, и домочадцы боярина.

В 1830 году в незавершенной «Сказке о медведихе» Пушкин описал не менее пестрое общество: