Следующий поворот в жизни арапа тоже мог найти свое место на страницах романа. В «Начале автобиографии» Пушкин пишет: «После смерти Петра Великого судьба его переменилась. Меншиков, опасаясь его влияния на императора Петра II, нашел способ удалить его от дворца. Ганнибал был переименован в майоры Тобольского гарнизона и послан в Сибирь с препоручением измерить Китайскую стену»203 (XII, 312).

У Меншикова были основания подозревать арапа. Начало их взаимной неприязни запечатлено во второй главе романа: «Ибрагим узнал великолепного князя Меншикова, который, увидя арапа, разговаривающего с Екатериной, гордо на него покосился…» (VIII, 11). В пятой главе Ганнибал становится свидетелем претензий Петра к Меншикову, связанных с корыстолюбием и злоупотреблениями временщика. «А теперь, – продолжал он, потряхивая дубинкою, – заведи меня к плуту Данилычу, с которым надо мне переведаться за его новые проказы» (VIII, 28).

Привлечение этих фактов вполне соответствовало бы творческим принципам Пушкина, который стремился выбирать для художественного анализа ключевые, переломные моменты русской истории, на их фоне повествование напряжено, насыщено «духом эпохи».

К таким моментам относятся и приведенные нами три эпизода, три судьбоносных события, каждое из которых могло бы составить достойное продолжение романа о царском арапе. «А жаль, что не кончил!»

Пушкин, несомненно, вернулся бы к художественному осмыслению Петровской эпохи – на новом творческом и философском уровне. И можно повторить слова писателя-пушкиниста Вс.Н.Иванова: «Мы должны скорбеть глубоко, что ранняя смерть не дала Пушкину осуществить свой великий замысел – создать исторический роман о Петре Первом – в нем бы Россия имела великие исторические осознания. Великая потеря»204.

Пытаясь рельефнее представить художественный мир пушкинского романа о царском арапе, я как-то попробовал на листе бумаги графически изобразить все видимые (и невидимые на первый взгляд) связи «Арапа Петра Великого» с предыдущим и последующим творчеством Пушкина, с русской и европейской литературой как допушкинского, так и современного ему периода. Получился замысловатый многолучевой узор, немного напоминающий морскую «розу ветров», на стрелках которой – вместо названий частей света – стояли названия десятков произведений самых разных жанров и направлений.

«Творчество Пушкина воздействовало на дальнейшую литературу двояким образом: как совокупность его произведений и заключающихся в них мотивов, образов, картин, проблем и идей и как некая единая художественная система. И в том, и в другом отношении посмертная жизнь произведений Пушкина была богатой и плодотворной», – писал Б.В. Томашевский205.

Рассказывая о судьбе пушкинского романа в целом, мы обязательно должны остановиться на образах главных его героев, поговорить и об их судьбе – литературной и исторической. Потому что многое из того, что Пушкин задумал поведать в своем романе, было уточнено, углублено им в других произведениях – в стихах и прозе. «Знакомцы давние», герои романа о царском арапе, стали спутниками всей его жизни, обрели литературных наследников в творчестве самого поэта, в книгах других русских писателей.

При этом мы будем только затрагивать вопросы художественного раскрытия образов, отсылая читателей к специальным литературоведческим статьям, в разное время опубликованным в печати. В этих работах проанализированы язык и стиль романа, особенности его строения, отдельные творческие приемы и находки Пушкина, получившие свое дальнейшее развитие в его повествовательной прозе.

Наш первый рассказ – о самом «Царском арапе».

Ибрагим Ганнибал – один из самых «любезных» пушкинскому сердцу героев романа. Автобиографичность этого образа давно замечена (хотя время от времени – безуспешно – оспаривается).

Первая глава романа начинается с рассказа об Ибрагиме, очень лаконичного и местами похожего на биографическую справку или выдержку из послужного списка:

«В числе молодых людей, отправленных Петром Великим в чужие края для приобретения сведений, необходимых государству преобразованному, находился его крестник, арап Ибрагим206. Он обучался в парижском военном училище, выпущен был капитаном артиллерии, отличился в Испанской войне и, тяжело раненный, возвратился в Париж. Император посреди обширных своих трудов не переставал осведомляться о своем любимце и всегда получал лестные отзывы насчет его успехов и поведения. Петр был очень им доволен и неоднократно звал его в Россию, но Ибрагим не торопился. Он отговаривался различными предлогами, то раною, то желанием усовершенствовать свои познания, то недостатком в деньгах, и Петр снисходительствовал его просьбам, просил его заботиться о своем здоровии, благодарил за ревность к учению и, крайне бережливый в собственных своих расходах, не жалел для него своей казны207, присовокупляя к червонцам отеческие советы и предостерегательные наставления» (VIII, 3).

Уже в этом отрывке выявляется доминанта в отношении Петра к Ибрагиму: арап – царский «любимец», о здоровье которого Петр заботится, которому дает «отеческие советы». Ибрагим предстает в первых строках романа молодым, образованным офицером, уже успевшим отличиться на полях сражений.

Исследователи пушкинской исторической прозы отмечали, что действительным героем «Арапа…» является не Ибрагим и даже не Петр, а сама Петровская эпоха. С.Евдокимова, например, верно подметила трудности для читателя «проникнуть во внутренний мир Ибрагима, которому, кстати, не так уж и часто предоставлено слово в романе. В отличие от Гринева в “Капитанской дочке”, претерпевающего трансформацию в ходе развертывания повествования, Ибрагим не меняется сколько-нибудь существенным образом и появляется в романе целиком сложившимся персонажем. Вместо того чтобы создать портрет сложного, находящегося во внутреннем росте человека, Пушкин вводит персонаж, чей путь служит просто комментарием к характеристике исторической эпохи»208.

Затем мы наблюдаем Ибрагима «в волнах» парижского большого света: «Появление Ибрагима, его наружность, образованность и природный ум возбудили в Париже общее внимание. Все дамы желали видеть у себя le Negre du czar209 и ловили его наперехват; регент приглашал его не раз на свои веселые вечера; он присутствовал на ужинах, одушевленных молодостию Аруэта210 и старостию Шолье, разговорами Монтескье и Фонтенеля; не пропускал ни одного бала, ни одного праздника, ни одного первого представления, и предавался общему вихрю со всею пылкостию своих лет и своей природы» (VIII, 4).

Кажется, это написано о самом Пушкине, вернувшемся к светской жизни после долгих лет ссылки!

Начинается линия графини Д., и здесь раскрываются особенности положения Ибрагима, связанные с его внешностью и происхождением: «Графиня приняла Ибрагима учтиво, но безо всякого особенного внимания; это польстило ему. Обыкновенно смотрели на молодого негра как на чудо, окружали его, осыпали приветствиями и вопросами, и это любопытство, хотя и прикрытое видом благосклонности, оскорбляло его самолюбие. Сладостное внимание женщин, почти единственная цель наших усилий, не только не радовало его сердца, но даже исполняло горечью и негодованием. Он чувствовал, что он для них род какого-то редкого зверя, творенья особенного, чужого, случайно перенесенного в мир, не имеющий с ним ничего общего. Он даже завидовал людям, никем не замеченным, и почитал их ничтожество благополучием» (VIII, 4–5).