Впоследствии, рассуждая о достоинствах первого пушкинского исторического романа, В.Г.Белинский так объяснил этот интерес: «…Пресытившись стихами, мы захотели прозы, а пример Вальтера Скотта был очень соблазнителен»170.
Пушкин чувствовал в Вальтере Скотте «родственную душу». Автобиографические признания шотландского романиста удивительным образом это «родство» подтверждают: «У каждого шотландца имеется родословная, – писал В. Скотт в 1831 году, – это его национальная привилегия, столь же неотъемлемая, как его гордость и его бедность. Мой род не был ни выдающимся, ни захудалым. В нашей стране он считался знатным, ибо как по отцовской, так и по материнской линии я был связан, пускай отдаленно, с древнейшими фамилиями»171. Вполне по-пушкински! В «Опровержениях на критики» Пушкин, словно говоря о В. Скотте, заметил: «…Англичанин дорожит строкою старого летописца, в которой упомянуто имя его предка…» (XI, 162). Совсем неслучайно рядом с черновиками романа о царском арапе, в той же рабочей тетради, Пушкин сделал известную запись, под которой вполне мог бы подписаться и Вальтер Скотт: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие» (XI, 55).
Было и еще одно обстоятельство, довольно деликатного свойства. Дело в том, что первое пушкинское обращение к исторической теме – трагедия «Борис Годунов» – было весьма прохладно встречено новым правительством. 14 декабря 1826 года Бенкендорф сообщил автору издевательскую резолюцию Николая I: «Я считаю, что цель г. Пушкина была бы выполнена, если бы с нужным очищением переделал комедию свою в историческую повесть или роман, наподобие Валтера Скотта». Ни о какой переделке, конечно, не могло быть и речи172. Но «ссориться с царями» Пушкин из-за этого был не намерен. Вы желаете роман «наподобие» Вальтера Скотта? Пожалуйста: «Мы напишем исторический роман из русской жизни, на который и другие полюбуются»173. Это будет роман вполне «наподобие» Вальтера Скотта. Роман о царском арапе.
«История народа принадлежит поэту», «Истина сильнее царя». Две эти пушкинские формулы, вместе взятые, предельно точно определяют идейную позицию автора романа о царском арапе. Пером исторического романиста водит современная ему жизнь. И вот на поля первой страницы вальтер-скоттовского «Ивангое» (старое написание. – А.Б.) лег рисунок виселицы с пятью повешенными декабристами174…
30 ноября 1825 года ссыльный Пушкин в письме из Михайловского советовал А.А.Бестужеву: «…Возьмись-ка за целый роман – и пиши его со всею свободою разговора или письма…» (XIII, № 228).
Прошло полтора года, и Пушкин сам взялся за «целый роман» и начал работать над ним удивительно быстро и легко, «со всею свободою разговора или письма». Начал так, как будто бы ясно видел перед собой – одну за другой – пестрые картины XVIII века и внимательно следил за своим героем, пребывающим то в парижских гостиных, то во дворцах русской столицы.
«Разговор его был прост и важен»175 (VIII, 5), – сказано об Ибрагиме в первой главе романа. Этими же словами можно обозначить и общую тональность всего пушкинского повествования. Он с самого начала счастливо нашел тот неповторимый – лаконичный и яркий – стиль, который обозначен в истории русской литературы как стиль пушкинской прозы.
Судя по датам в рукописи, работа над первыми главами продвигалась очень быстро. Специалисты считают, что все шесть глав романа о царском арапе вчерне были написаны уже в августе 1827 года176. Во всяком случае, к 10 августа были завершены две главы и начата третья.
Разумеется, такая «скорая» работа предполагала наличие четкого, тщательно продуманного плана. Известно, как высоко ценил Пушкин искусство композиции. Математически рассчитанный план Дантова «Ада» он считал «плодом высокого гения» (XI, 42). Что касается пушкинского романа в стихах, то в нем, по утверждению автора, «время расчислено по календарю» (VI, 193). Однако в бумагах поэта никаких следов первоначального плана «Арапа…» обнаружено не было.
Возможно, работа над черновой рукописью романа о царском арапе заняла август–сентябрь, так как с какого-то момента Пушкин стал одновременно отделывать и перебелять уже законченные главы, переписывая их в другую тетрадь.
В «святая святых» Пушкинского дома, где собраны рукописи поэта, среди его бумаг хранятся три тетради с автографами романа о царском арапе (они числятся под «инвентарными» номерами ПД № 833, ПД № 836 и ПД № 837. Тетради содержат две редакции романа (обе в неполном виде) – черновую (в тетрадях 833 и 836) и беловую177 (837). Сохранился также черновик начала седьмой главы – на отдельном листке бумаги с жандармской цифрой 65, попавший в Пушкинский дом из знаменитой парижской коллекции А.Ф.Отто-Онегина178.
Названные ранее сроки работы над «Арапом…» устанавливаются при помощи дат, относящихся к черновикам других пушкинских произведений, записанным вместе с главами исторического романа (речь идет, в частности, об «Акафисте Е.Н.Карамзиной», датированном 31 июля 1827 года, и трех строфах шестой главы «Евгения Онегина», помеченных 10 августа)179.
Вероятно, беловую редакцию шести первых глав «Арапа» Пушкин закончил уже в середине октября, вернувшись в Петербург. А в начале 1828 года работа над романом была приостановлена180.
Попробуем проследить за еще «не родившимся» романом, опираясь на, увы, немногочисленные эпистолярные и мемуарные свидетельства современников. Вернувшись из Михайловского в Петербург, Пушкин неоднократно читал первые главы романа своим друзьям-литераторам.
П.А.Вяземский сообщил 24 марта 1828 года И.И.Дмитриеву о вечере у Жуковского: «Пушкин читал нам несколько глав романа своего в прозе: герой – дед его Аннибал; между действующими лицами рисуется богатырское лицо Петра Великого, кажется, верно и живо схваченное, судя, по крайней мере, по первым очеркам. Описание петербургского бала и обеды в царствование Петра ярко и натурально»181. В письме к А.И.Тургеневу от 18 апреля 1828 года Вяземский вновь упоминает о чтении романа, прибавляя: «Должно желать, чтобы он продолжал его»182. Аналогичные высказывания содержатся в письме Вяземского к жене183. Видимо, близкие друзья поэта уже знали, что работа над романом прервана и что у Пушкина появились какие-то сомнения в возможности его завершения184. Однако Пушкин, как известно, публично читал только свои самые любимые, удавшиеся произведения (ср. воспоминания о чтении им «Бориса Годунова»). Следовательно, весной 1828 года Пушкин еще «не остыл» к своему труду, надеялся как-то разрешить возникшие сомнения и продолжить роман. Во всяком случае, окончательного решения он пока не принял. И даже неожиданная мысль опубликовать отдельные эпизоды из романа (в октябре – декабре 1828 года) в виде самостоятельных исторических очерков еще не свидетельствует, на наш взгляд, о полном отказе от замысла. Скорее всего, здесь сыграли роль какие-то внешние факторы (срочная нужда в деньгах, например). Этой спешкой, наверное, и можно объяснить «варварское» обращение автора с рукописью: когда ему понадобилось передать отрывок из четвертой главы для альманаха «Северные цветы», Пушкин, вместо того чтобы переписать его, вырвал из беловой рукописи нужные ему страницы и отослал их Дельвигу.
