Я стал замечать на улицах Москвы больше автомобилей, на фоне их прежнего небольшого количества прибавление самодвижущегося транспорта привезёнными из Петрограда машинами стало заметным. И заметны стали красные латышские стрелки, которых в Москве и окрестностях появилось сразу два или три полка. Один полк в несколько сотен человек размещался на охране и караульной службе в Кремле. Организованные, с боевым опытом, со своим командованием, не имевшие связей с местным населением, которое было им чужим, стрелки были серьёзной силой по тем временам, когда прежние силовые структуры распадались, а новые только складывались. Латышских стрелков привлекали по распоряжению ВЧК и к участию в больших облавах, проверках людных мест, вроде Сухаревского рынка. Позднее, после одной из таких облав произошёл даже инцидент между ними и московской милицией, охранявшей второй Дом Советов, бывшую гостиницу "Метрополь". Во время возвращения стрелков после облавы с задержанными на двух грузовиках по Тверской в Кремль и проезда их мимо гостиницы откуда-то раздался винтовочный выстрел. Охрана второго дома Советов из милиции приняла солдат на грузовиках за злоумышленников, выстреливших по гостинице, и поднялась по боевой тревоге с пулемётами. А латышские стрелки, заметив вооруженных людей, приняли их за сообщников задержанных с Сухаревки. Завязалась перестрелка, в которой несколько человек ранили и один латышский стрелок был убит. Ошибка быстро выяснилась обеими сторонами, но грузовики со стрелками приехали в Кремль в казармы и подняли полк в ружье с намерением громить милицию и отомстить. Командованию полка пришлось пойти на хитрость — объявить перед выступлением митинг, на котором удалось погасить первоначальный порыв и отправить полк в казармы, а разбирательство происшествия проводить без вооруженных столкновений. а поехать в Моссовет с выборными делегатами.

У меня же были ставшие уже обычными будни уголовно-розыскной милиции. Участвовал в задержаниях, перестрелках, рейдах по злачным местам, таскался по всей Москве на места преступлений, присутствовал на собраниях и совещаниях, правда, больше молчал, но, бывало, и пытался что-то предлагать. И так, работая и общаясь, я познакомился со многими сослуживцами и запомнил, наконец, их многочисленные имена и даже личные особенности. И с удивлением заметил, что они относятся ко мне относятся с уважением, по моему мнению, не заслуженным. Наверное, пара громких дел в самых первых днях моей новой работы и отзывы Розенталя сыграли в этом роль. На меня же самое большое впечатление произвели начавшиеся со стороны обозленных бандитов нападения на милиционеров, о которых я предупреждал на одном из первых собраний. Преступники подходили или подъезжали к милиционерам, могли задать отвлекающий вопрос, стреляли в упор и скрывались с места преступления. И впечатлили даже не только сами нападения, а то, что бывшие на том собрании сотрудники вспомнили "мои" правила парной подстраховки, которые мы с Павлом и Иваном изображали в лицах, и стали успешно применять их на практике. Розенталь издал приказ по уголовно-розыскной милиции и составил письмо в Моссовет для сведения патрульных милиционеров и красногвардейцев руководствоваться этим правилами. Не достигая больше успеха и потеряв убитыми, ранеными и схваченными большое число своих участников, банды подобные нападения быстро прекратили. Еще вернее, впечатлило меня осознание того факта, что история уже изменилась — эти так называемые "мои" правила уже спасли жизнь многим рабочим, солдатам и матросам, которые бы погибли при ином ходе событий.

Проверка документов.

Я понял, что я, выходит, могу многое поменять в этой истории, сделать что-то важное, а что может быть важнее спасения человеческих жизней? Мне вот почему-то и для чего-то чудесно подарена ещё одна молодая жизнь, сколько бы в ней не было отмеряно. И я догадывался, что среди живущих здесь людей у меня самые большие возможности по сознательному влиянию на историю. Все многочисленные участники всевозможных конфликтов на огромной территории бывшей Российской империи, тянущие каждый в свою сторону, надеялись победить на своих условиях, тешили себя иллюзиями, за кем пойдёт народ, а за кем не пойдёт, и даже победившие в конце концов большевики тыкались наугад, не имея представления о нужных действиях, меняя тактику на ходу и набивая шишки на практике. Но я то — знаю, что было и что должно быть. И могу это изменить… наверное… Вот и вопрос — что я хочу достичь, и второй вопрос — как?

Идя пешком по вечерней Москве, мы с Павлом видели иногда патрули, несколько раз у нас даже проверяли документы, и пару раз проделали это, грамотно обступив с разных сторон на нужной дистанции держа оружие наготове. Павел даже подшучивал потом по этому поводу: у "самого" Кузнецова, придумавшего этот способ, проверили документы "по-кузнецовски". Я посмеивался вместе с ним над нами и над собой, а у самого в голове вертелись эти вопросы: что? и как?

В пару-тройку воскресений мы с Лизой пользовались приглашением Софьи Александровны и заходили к ней, брав с собой к угощению хлеб и сахар. Наши милицейские пайки были скудны, но всё же немного "побогаче", чем у неработающей пожилой женщины и жены полковника царской армии. Софья Александровна, похоже, измучилась в одиночестве и без поддержки, и тосковала по общению, потому что она с большой приветливостью встречала нас, а с Лизой они быстро нашли общий язык, как две образованные женщины. Я же, поучаствовав каждый раз в начале визитов в общих беседах, потом уходил в кабинет и с разрешения хозяйки погружался в книжное богатство. Раньше не особо любил классику, ни русскую, ни иностранную, но сейчас, истосковавшись по чтению, я был рад любым хорошим книгам.

В один из таких воскресных дней нас встретила посветлевшая Софья Александровна под руку с крепким слегка полноватым мужчиной в штатском, ростом немного ниже меня, с короткими седоватыми волосами с залысинами, и имевшего коротко подстриженные седые усы и бородку. После приветствий и пожеланий здравствовать, хозяйка дома сказала:

— Андрюшенька, хочу познакомить тебя с этими весьма приличными молодыми людьми, Александром Владимировичем и Елизаветой Михайловной, я тебе уже рассказывала о них и об обстоятельствах нашего знакомства. — обратилась оживлённая Софья Александровна к этому мужчине. — Александр, Елизавета, с радостью хочу представить вас моему мужу, Андрею Георгиевичу. Мой муж пятого дня как вернулся с германского фронта, у меня с души свалился огромный камень…

Я видел фотографические карточки, стоящие на высоком комоде в кабинете, на них был, похоже, этот самый мужчина, только в военной форме, однако на его погонах знаки различия были плохо видны. Да и к тому же я не знал в точности чинов русской императорской армии и знаков различия, а спросить, не привлекая к вопросу ненужного внимания, не у кого. Помнил, что на погонах офицеров тоже были пятиконечные звёздочки, как и в советской и, позднее, в российской армиях. Только количество звёзд отличалось, и, кроме того, в императорской армии на погонах были и другие обозначения, цифры в номерах полков, буквы, вензеля и другие знаки, а ещё цвета, обозначающие рода войск. Хорошо, что вопрос после революции потерял актуальность, но опасность попасть впросак для меня была. "Наверное, полковник," — подумал я, — "раз Софью Александровну грабители назвали полковничихой."

Андрей Георгиевич на секунду склонил голову:

— Александр, я безмерно вам обязан за спасение моей дорогой супруги. Софья Александровна для меня значит больше жизни. Я в неоплатном долгу перед вами, но всё, что в моих силах, и не пойдёт против чести… — сдержанно произнёс он.

— Я вам буду очень признателен, Андрей Георгиевич, если вы исполните мою одну простую просьбу, — начал я. Мужчина взглянул на меня слегка исподлобья, но не перебивал, и я продолжил:

— Вы наверняка знаете, что на Дону генералами Алексеевым и Корниловым собирается Добровольческая армия? — пожилой офицер, коротко кивнув, настороженно смотрел на меня.