Естественно, большевики не могли не обращать внимания на факты массовых расправ над своими сторонниками и гражданским населением в Финляндии, как в моей бывшей истории, так и в текущей. В первой половине 1918 года поднимался вопрос и были выступления о применении красного террора к противникам Советской власти уже в России, но пока подобная тема поддержки не получила, хотя и в местной реальности я встречал возмущённые газетные статьи.

К счастью, следующего витка массовых репрессий, случившегося в бывшей истории после мятежа чехословацкий легионеров, в здешней реальности удалось избежать. Кроме того, кстати, я узнал, что в местной реальности золотой запас был уже перевезён из Казани в Москву. Возможно, моё подброшенное письмо возымело действие на большевиков не только в отношении чехословаков, но и золота. Во всяком случае, я мог предполагать, что именно моё вмешательство было причиной более благоприятного развития истории. И, главное, я сделал доброе дело, как и положено творить добрые дела — скромно и не афишируя своё участие. Иначе благодарности от различных сторон я мог бы и не пережить. Что мне явно не удалось, как я видел по событиям, это изменить отношение новой власти с казачеством и к казачеству. Имеющиеся стереотипы, былые столкновения революционеров всех направлений с казаками, подавлявшими волнения, имеющиеся старые счёты давали существенный отрицательный субъективный фактор. Такой же субъективный фактор действовал навстречу со стороны казаков, относившихся к "иногородним", к обычным крестьянам и рабочим с чувством некоей обособленности и превосходства. Объективным же фактором служили имевшиеся привилегии казаков, к которым они привыкли и не хотели их лишаться, в частности, отдельное казачье самоуправление, владение оружием и, наверное, главное — существенные привилегии в наделении землёй.

Однако, и то изменение истории, что произошло в здешней реальности, наверное, благодаря вмешательству, думал я, это очень и очень немало. Это тысячи спасённых жизней, и не только в непроизошедших боевых действиях на невозникшем, по крайней мере, в начале июня, Восточном фронте. Во-первых, раз мятежа чехословаков пока не случилось, а в европейской части России их уже вовсе нет, то Поволжье, Урал и Сибирь не охвачены войной, и поэтому хлеб с Поволжья и Сибири может поступать в центральную и северную Россию, а значит, голод и нехватка продовольствия не будут такими острыми, как в прежней истории. Во-вторых, военные действия, вызванные мятежом чехословацкого корпуса и вторжением иностранных интервентов явились тогда, в другой истории, одной из весомых тяжестей, упавших на чашу весов взаимного террора в Гражданской войне, какового здесь может и не произойти. Но на интервентов, к сожалению, я никак не мог повлиять.

Всё же я надеялся, что здесь, в этом мире, массовых расправ не случится, как не случилось, во всяком случае, пока, чехословацкого мятежа. Вон, июнь на дворе, а восстания нет, чехословацкий корпус уже почти весь в Сибири на пути к Владивостоку, удовлетворённо думал я. Так что поглядим, есть повод смотреть в будущее с некоторой долей оптимизма.

Интересные ссылки.[18]

В июне в Москве совсем потеплело. Хорошо, что я еще пару недель назад в конце мая перешёл на летнюю форму одежды. Даже в распахнутой шинели и в сдвинутой на затылок папахе ходить стало жарковато. У Лизы нашелся непроданный и так и не обменяный в Петрограде на еду летний пиджак её погибшего мужа. Светлый, из однотонной ткани желтовато-коричневого оттенка, этот однобортный пиджак даже не сильно контрастировал с моей выцветшей и застиранной военной формой. Пиджак был мне немного свободен по фигуре и по местной моде с достаточно длинными полами, но так даже лучше, так как под ним я хотел скрытно носить оружие, чтобы оно не стесняло движения. Это вроде бы позже, после революции, уже во время НЭПа, вошли в моду короткие кургузые пиджачки в клеточку и зауженные брюки, а пока одежда выглядела строго и солидно.

Вот это затруднение с ношением оружия и задержало моё переодевание. В карманах шинели я носил наганы, с пиджаком так-то не поносишь. Засунутым за пояс револьвер носить неудобно. После штурма особняка анархистов у меня появились две кобуры и портупея, вот из них-то я долго и пытался соорудить что-то вроде наплечной кобуры под пиджаком для моего браунинга и открытую кобуру на пояс для нагана. Ну, что-то приемлемое у меня всё-таки получилось: браунинг не мешал двигаться, висел слева, хорошо доставался правой рукой из кобуры и не был заметен, а наган на поясе был скрыт полой пиджака и легко выхватывался из открытой кобуры.

После раскрытия штаба савинковцев в Молочном переулке и схватки с его дежурным мне достался нож, по виду настоящий финский: без гарды, на острие небольшой скос, с деревянной рукояткой, утолщённой в середине и с "навершием" в виде однобокой шляпки небольшого широкого грибка. Нож хорошо лежал в руке при обычных режущих действиях, и я случайно открыл, что, чуть сместив нож вперёд, конец рукоятки "грибком" удобно упирается в ладонь. Из остатков кожи от револьверных кобур сделал ножны и долго ломал голову, куда бы их пристроить. На пояс почему-то не хотелось, может быть, в рукав? За голенищем сапог носить не выйдет из-за отсутствия таковых. В итоге решил пока повесить ножны на портупею наплечной кобуры, но, в отличие от браунинга, с другой, с правой стороны — ремни кобуры охватывали под пиджаком оба плеча на манер рюкзачка.

Сходив на Сухаревку, я приобрёл за небольшие деньги ношеную солдатскую фуражку со овальным следом спереди от снятой царской кокарды. Это была по нынешним временам обязательная деталь одежды. Без головного убора ходить здесь считалось чуть ли неприличным. Рабочие и мастеровые использовали кепки, бывшая буржуазия, интеллигенция и образованные горожане носили на голове котелки или обычные шляпы, военные, инженеры, студенты и гимназисты ходили в форменных фуражках, бывшие купцы и некоторые мещане с ремесленниками носили по старой моде картузы — что-то вроде фуражек с очень высоким околышем, приезжавшие в город крестьяне также имели картузы либо шапки, похожие на колпаки или высокие шляпы с маленькими полями. Женщины покрывали голову платками, а зажиточные горожанки украшали себя разнообразными шляпками. У Лизы тоже была такая небольшая шляпка, которая ей удивительно шла.

Приобретённую фуражку я обварил кипятком и тщательно постирал, ещё не хватало вшей от бывшего хозяина подхватить, особенно тифозных. Учитывая катастрофическое состояние медицины при местной разрухе и отсутствие многих необходимых лекарств, болеть было никак нельзя. Приходилось тщательно соблюдать гигиену, тратиться на недешёвые в местных условиях мыльные средства и мыть ими руки, пить только кипяченую воду, не пить и не есть из общей использованной посуды, и тому подобное. Лиза не возражала, она и сама по себе чистоплотна, а после моего обсуждения с ней медицинских профилактических целей полностью со мной согласилась.

Как-то раз в одном раскрытом воровском доме среди вороха награбленных вещей обнаружился, как ни странно, баян. Небольшую часть вещей опознали недавно ограбленные владельцы, не нашедшие хозяев потребительские товары были сданы в госторговлю, а баян, оказавшись никому не нужен, так и стоял у нас в уголовно-розыскной милиции. В начале века этот инструмент только начал завоёвывать признание профессиональных музыкантов, и для гармонистов он был малопригоден и не так удобен, имея совсем другой музыкальный строй и гораздо большее количество кнопок, а народную музыку можно проще играть на гармони и без полного набора полутонов, как в баяне.

Я же в далёком отсюда, считай хоть вперёд, хоть назад, детстве ходил в музыкальную школу по классу баяна — как дедушка в шутку выразился про меня родителям: "если что, на свадьбах играть будет, и накормят, и нальют". Как же мне это не нравилось — ходить в музыкалку (когда все остальные школьники после школы могут заниматься чем хочешь), играть на домашних заданиях разные этюды. И сваливал, бывало, с музыкальных уроков. "И ладно бы, — думал я, — на гитаре играть, это бы солидно смотрелось, а то — баян…" Музыкалку я домучил, музобразование позволило легче освоить гитару, чем я и пользовался в молодые годы, рисуясь перед девушками. Только вот голоса у меня хорошего не было, так что "звезды" из меня не вышло, только так, на природе или в тусовке побренчать, да хором попеть известные всем песни.