Однако надо признать, что подобная командно-административная система, которая получила через несколько лет название "военного коммунизма", сыграла и свою положительную роль, так как подходила как нельзя лучше к периоду войны, разрухи, кризиса и нехватки практически всех необходимых продуктов и товаров. Не зря во многом подобная система управления уже широко применялась в годы Первой Мировой войны в воюющей кайзеровской капиталистической Германии. И даже английский экономист Кейнс, бывавший несколько раз в СССР в 1920е годы и женатый на русской, создал влиятельное экономическое течение "кейнсианство", хоть и не ратующее за командно-административный подход, но успешно критикующее либеральную теорию "свободного рынка" и требующее от государства необходимого вмешательства в экономику для смягчения кризисов и дальнейшего развития страны. "Великая Депрессия" показала бОльшую правоту кейнсианского течения перед либерализмом и классическим капиталистическим подходом, так что всю середину 20го века подавляющее большинство буржуазных экономистов и правительств придерживалось кейнсианских взглядов.

Тем временем мы приехали в Кремль, Ленин вызвал доктора. Врач пришёл очень скоро, так как прошёл слух, что "во Владимира Ильича стреляли", и сразу насел на Ленина с вопросами о самочувствии, но тот показал на меня: "вот, товарищ Кузнецов, благодаря кому я счастливым образом был избавлен от пули террористки, и ему срочно требуется оказать помощь."

Доктор усадил меня на стул, снял перетягивающую руку косынку, осмотрел рукав пиджака и приготовился взрезать его, чтобы увидеть рану, но я воспротивился:

— Да вы что, доктор! Где я еще такой пинджак найду? Давайте сымем его уж как-нибудь.

Я скинул пиджак со здорового плеча, и потом медленно, с моим шипением и с выступившими у меня на глазах слезами стащили рукав с раненой руки. Все присутствующие, в том числе и шофёр Гиль, который прошёл с нами в Кремль, поразились моей самодельной портупее с финкой и браунингом у плеч и наганом на поясе.

— Вы, товарищ Кузнецов, для чего это носите? — полюбопытствовал Ленин, глядя на моё вооружение.

— Я в нашей московской рабоче-крестьянской милиции раньше служил, — ответил я с тревогой смотря на раненую руку, — в уголовно-розыскной. Стрелять приходилось. По всякому там бывало. А сейчас в Красной Армии, в полку от ЧК.

Объяснение удовлетворило законное любопытство, Гиль выложил из кармана своей кожаной куртки браунинг стрелявшей женщины, и я перевёл взгляд на него. И впрямь почти как мой, только рядом с вензелем FN маленькое изображение пистолета, значит, это более старого года выпуска, чем мой. Гиль вынул из браунинга магазин и выщелкнул из него патроны. Головки пуль были надпилены. Я испугался, вспомнив разные слухи про отравленные пули, потом заставил себя успокоиться: в прошлом мире никакое воздействие яда на раненого Ленина не было замечено. Да и многие яды, наверное, разложились бы от раскалённой пули при выстреле.

С гимнастёркой врач церемониться не стал, а попросту отхватил у неё рукав выше раны и оголил раненую руку. Ранение оказалось не таким уж страшным. Кость была не задета, пуля по касательной задела мягкие ткани руки и вырвала кусок мышц с кожей. Доктор начал обрабатывать рану, и я закусил воротник гимнастёрки, боль была ещё резче и сильнее, чем до этого. Затем доктор наложил повязку и подвесил раненую руку на перевязи, мне стало полегче. Пиджак я попросил надеть мне на одну руку и накинуть поверх пострадавшего плеча, чтобы не привлекать взгляды своей амуницией. Я поблагодарил доктора за обработку раны, Ленина за беспокойство и даже Гиля за то, что довёз, и наивно собрался уходить. Но тут в кабинет стремительно вошел худощавый человек в распахнутой солдатской шинели, с узким лицом и русой острой бородкой. Дзержинский…

Интересные ссылки.[37]

Председатель ВЧК под шинелью носил обычную гимнастёрку и солдатские же штаны, подпоясанные ремнём. Насколько я знал по воспоминаниям о Дзержинском из прошлой жизни, он одевался так с тех пор, как февральская революция освободила его в 17-м году из царской тюрьмы. В то время он был болен, да и сейчас не выглядел полностью здоровым.

— Владимир Ильич, вы невредимы! — с облегчением в голосе произнёс Дзержинский, сразу обратившись к Ленину. — Мне только что сообщили, что на вас совершили покушение.

— Да, Феликс Эдмундович, но со мной всё благополучно, я даже не успел испугаться, — бодро ответил Ленин.

— Вас разве не встречала вооруженная охрана, — спросил чекист, — как это было в прошлый ваш приезд на завод?

— Нет, в этот раз её не было, — подтвердил Ленин. — Я даже, знаете ли, обрадовался, ведь охрана доставляет массу неудобств, а рабочих нам бояться нечего.

— Владимир Ильич, я убедительно вас прошу и даже настаиваю на сопровождении вас охраной, — твёрдо сказал Дзержинский. — В конце концов, я обращусь в ЦК, чтобы вас убедили подчиниться партийной дисциплине.

— В этот раз склонен с вами согласиться, Феликс Эдмундович, — ответил Ленин серьёзно. — Если бы не молодой товарищ, всё могло бы кончиться худо, — и Ленин показал ладонью в мою сторону. — Моя пуля, знаете ли, досталась ему.

Председатель ВЧК повернулся ко мне. Я сделал попытку приподняться со стула, но Дзержинский приостановил моё движение.

— Не вставайте, товарищ. — Он взял второй стул, поставил рядом со мной и сел на него. — Дзержинский, — представился он.

— Кузнецов моя фамилия, — ответил я, — вот мои бумаги, — и полез правой рукой доставать документы из внутреннего кармана пиджака. Вынул командировочное предписание и разрешения не отпуск за подписью Сталина и вручил Дзержинскому.

— Везли хлеб в столицу? — глядя на предписание, спросил Феликс Эдмундович.

— Да, вот до Петрограда довёз, — я одной рукой пытался развернуть сложенный вчетверо акт приёмки хлеба от наркомпрода Северной коммуны.

— Позвольте я, — Дзержинский взял у меня из руки листочек, развернул его и прочёл. — А в Москве по обратной дороге решили задержаться?

— Товарищ Сталин мне отпуск разрешил, — ответил я. — В Москве я живу. Отсюда в полк ЧК мобилизовали. А вообще я из рабоче-крестьянской уголовно-розыскной милиции, — рассказал о себе еще немного, подумав, что лишь бы он дальше про более ранние года не спрашивал, иначе придётся амнезию симулировать.

Для подтверждения своих слов я показал сохранившееся у меня удостоверение от Розенталя. Дзержинский взглянул на дату:

— В милиции вы с зимы.

— Ну да, — согласился я, — давно уже работаю. А как работаю, это у товарища Розенталя можно спросить.

— А в полк ЧК как попали? — поинтересовался Дзержинский.

— Товарищ Петерсонс из ЧК Городского района направил, — пожав здоровым плечом, ответил я. — Приходилось с ним сталкиваться. Анархистов разоружали на Малой Дмитровке, Савинкова выслеживали.

— Розенталь и Петерсонс… Кузнецов, — Дзержинский своим почти немигающим взглядом посмотрел на меня в упор, что-то вспоминая. — Вы были летом в Ярославле?

— Было такое, с напарником, по служебным делам, — не стал отнекиваться я, — аккурат в момент тамошнего мятежа.

— Я вспомнил рапорты о ярославских событиях, — сообщил Председатель ВЧК, — там упоминалась ваша фамилия, и ещё одного сотрудника уголовно-розыскной милиции.

— Никитин это, напарник мой, — кивнул я. — Тоже в Красной Армии сейчас, мобилизовали. — у меня уже стал слегка заплетаться язык и откуда-то накатила слабость.

— Мы с вами на днях ещё подробно побеседуем, — сказал Дзержинский, заметив моё состояние и вставая со стула. — Обязательно приходите и найдите меня в помещении ВЧК. Отдыхайте, товарищ Кузнецов.

Я тоже поднялся на ноги, покачнувшись и схватившись за спинку стула правой рукой.

— Вы, товарищ, до дома сможете добраться? — спросил меня Ленин, присутствовавший при нашем кратком разговоре с Дзержинским.