Однако Джерми уже смешался и позабыл текст, выученный наизусть.

— Вот, — уже просто и коротко сказал он, снимая с мизинца перстень с сапфиром. — Наша семейная реликвия.

Маргарита вздохнула, ей становилось скучновато. Ничего не поделаешь, придется читать нотации:

— Не рановато ли вы записали меня в члены вашей семьи?

— Еще не записал, но собираюсь предложить…

Она оборвала, не дослушав:

— Нет.

— О! Не торопитесь с ответом… не торопись… давайте, прошу вас… тебя… опять перейти на «ты».

— Что ж, я не против. Но не более того!

— А подарок? Вы примете его? Не отвергайте!

Звездчатый сапфир играл и переливался в свете многочисленных свечей. Он казался бездонным, словно был маленькой синей дырочкой, пробитой из нашего мира в иной, потусторонний. Говорят, такой камень приносит счастье…

— А твоя семья не обидится, что ты подарил реликвию первой встречной, да еще на чужбине?

Лучано гордо выпрямился:

— Я единственный мужчина в семье! Остальные — женщины. Бабушка, мать…

— Знаю, знаю: шесть сестер.

— О! Ты помнишь, что я рассказывал в день нашего знакомства!

— Ох, Лучано. Мне всего тридцать лет, а не девяносто. Склерозом я еще не страдаю.

— В женской семье желание единственного мужчины не подлежит обсуждению!

— А! — рассмеялась Маргарита. — Теперь понимаю, почему ты так уверенно изображал тогда, на рынке, восточного деспота. «Молчи, женщина», да?

— К тебе это не относится! И никогда не будет относиться!

— Вот как? — произнесла она с иронией. — А вспомни, как пару дней назад ты отшвырнул меня от моего собственного балкона! Выйди за тебя замуж — и ты заставишь носить паранджу!

— А — выйдешь?

— Нет, я же сказала.

— Почему?

Ну как ответить на такой вопрос? Разве что грубостью, правда смягчив ее милостивым тоном:

— По кочану.

Пока Джерми осмысливал этот не совсем ему понятный ответ, Рита взяла кольцо и бросила его в свой бокал с шампанским. Жидкость тут же вспенилась пузырьками.

— Раньше на Руси так гадали, — задумчиво сказала она. — Правда, использовали просто колодезную воду. Немного погодя поглядишь в кольцо и увидишь там лицо суженого.

— Суженый — это жених?

— Да. Суженый — от слова «судьба». Тот, кто на всю жизнь.

— Красивый обычай.

— Часто сбывалось…

Какие нудные все-таки мужчины в основной своей массе. И как мало у них фантазии. Неужели нельзя придумать в качестве подарка что-то кроме колец? Да еще непременно нагружают их подтекстом, каждый раз одним и тем же: мол, я тебя окольцовываю, будь моей! То Сергей Сергеевич со своим бриллиантом, теперь этот — с сапфиром, пусть даже и уникальным…

Господи, ну где же остальные? Может, они окажутся более оригинальными.

Георгий, по самой своей непредсказуемой натуре, просто обязан преподнести что-нибудь неожиданное!

Да и Костя… На дорогое кольцо у него, слава тебе, Господи, скорее всего финансов не хватит. Зато должно хватить сообразительности и интуиции не дарить Маргарите дешевку! Или он явится просто с пустыми руками?

Да хоть бы и с пустыми, лишь бы оба явились наконец! Это сидение наедине с Джерми становится уже просто тягостным.

Хоть бы один из них пришел поскорей… Лучше бы, конечно, Георгий…

В этот момент Лучано, будто почувствовав, что начинает ей надоедать, поднялся и двинулся к сцене.

— Куда ты?

— Просить прощения на коленях. Я ощущаю, что ты на меня еще сердита.

— Сердита или нет — значения не имеет. Обещал, значит, попросишь в любом случае. Но пока рано. Мы же договорились — публично. Ты должен дождаться по крайней мере синьора Кайданникова, которого это тоже касается.

«И Кости касается не меньше, — подумала она. — Но ревнивому мавру этого знать не следует»…

Лучано понуро вернулся за столик, однако сцена не пустовала. На ней обустраивались музыканты.

Состав этого маленького оркестрика был странным и не вписывался ни в один канон: ни рок-музыки, ни классики, ни джаза. Это был квартет, состоящий из виолончели, трубы, ксилофона и русской балалайки.

— У Валентина своеобразный музыкальный вкус, — хмыкнула Маргарита, а Лучано только молча изумленно заморгал: любитель классической оперы был явно шокирован.

— Погоди, то ли еще будет, — подмигнула именинница. — По-видимому, у них имеется еще и вокал. А может, и танцы. Интересно, что можно танцевать в кринолинах?

— Менуэт.

Музыканты серьезно настраивались, как заправский симфонический оркестр.

А за маленькой шелковой кулисой происходило какое-то движение, как будто дети толкались и пихались или репетировали выступление физкультурники. Уж не собираются ли выстраивать на сцене акробатическую пирамиду, как в тридцатые годы?

На мгновение из-за занавеси мелькнула крупная женская рука в пышном рукаве с прорезями, как у Марии Стюарт, а затем…

На сцену, едва не сшибив виолончель, кубарем выкатился Костя, споткнулся, перелетел с подмостков на пол и приземлился на четвереньки. Это он-то, запросто делавший сальто с места! Интересно…

— Оригинальный номер, — пробормотал Лучано. — Синьорина заказала клоунаду?

Константин поднялся и стал отряхиваться. Он был в солидном черном костюме, широковатом в плечах, — видимо, отцовском. Под воротничком отглаженной белой рубашки сдвинулся от падения рыжий галстук-бабочка.

Парень увидел Маргариту, залился краской и попятился было, но из-за кулисы опять показалась та же мощная рука, на этот раз сжатая в увесистый кулак.

— Это не клоунада, — сообщила Маргарита итальянцу. — Это мой гость. Долгожданный. И попрошу быть с ним почтительным. Понятно?

— Не очень, — честно ответил Лучано, но спорить не стал.

Зато Джузеппе Понтини сразу узнал Константина от своего алкогольного столика:

— А, маэстро! Буонджиорно! Сегодня вы в роли мячика? А какая была подача, мам, заглядение!

Все засмеялись, и напряжение разрядилось. Из-за кулис тоже послышался смех — женский, низкий, грудной.

Костя наконец осмелел и приблизился к виновнице торжества:

— Поздравляю! — И в сторону Лучано, неприязненно. — Здрасте!

Тот встал и корректно поклонился: боялся рассердить Маргариту.

Ну и нелеп же был Константин Завьялов в этом одеянии! Да еще и волосы прилизаны чем-то жирным, отчего стали уже не солнечно-белесыми, а какими-то серенькими. Он и сам понимал, что выглядит — хуже некуда:

— Вот… мамка велела… насильно напялила. Говорит — к приличной даме в гости приглашен, а сам как шпана.

— Изумительно, — тряхнула пышной прической Маргарита. — От кутюр! Это из какого дома моделей?

— Из дома… не моделей, а нашего дома. Из шкафа. Батя его только на чьи-нибудь похороны носит.

Н-да… клумбочка из роз, похожая на могилку, теперь еще похоронный костюм… Веселенький получается день рождения!

А Костя тем временем пытался что-то вытащить из кармана. Это что-то застряло там и… походило на коробочку, в каких дарят украшения. «Неужели кольцо?» — ужаснулась Рита. Но парень наконец извлек и протянул ей…

— А-а-а! — заверещала Маргарита, не сдержавшись.

Из предмета, который Маргарита приняла за коробочку, вдруг вылезла маленькая сморщенная змеиная головка и раскрыла рот — правда, лишенный жала. Это была живая черепашка.

На вопль именинницы из-за кулис выскочила женщина необъятных размеров. Она была в кринолине, но ее плечи и бюст казались гораздо пышнее и шире, чем театральная юбка с фалдами и воланами.

— Я предупреждала! — прогрохотала женщина басом. — Надо было подарить перстенек!

— Ма! — обернулся к ней Костя. — Грузишь!

Женщина уперла руки в объемистые бедра, плавно перераставшие в кринолин, явно собираясь вступить с сыном в длительный и бескомпромиссный спор. Но выручила Маргарита. Она вспорхнула из-за столика и подбежала к сцене, подметая пол золотым шлейфом:

— Как я мечтала с вами познакомиться! Идите к нам!

И протянула обе руки, чтобы помочь великанше спуститься, но… ее опередил Джузеппе. Старичок подхватил Костину мать под коленки и… легко переставил с помоста на пол, явив зрителям недюжинную, прямо-таки богатырскую силищу. Он так и не вернулся к сервировочному столику, подсел ко всем и налил себе кока-колы. Понтини явно пьянел от одного вида новой знакомой.