— Тогда для Вас поручение от самого Императора и Верховного Главнокомандующего: как только настанет малейшая передышка, составить инструкцию по организации полевых медицинских учреждений — от ротного уровня, до дивизионного… Много «буков» не надо — только изложить саму суть. Справитесь?

— Справлюсь, Ваше Императорское Величество! — твёрдо пообещал экс-акушер.

— Напишите и пошлёте прямо в Ставку — мне лично, — на прощанье грожу ему пальцем, — не забудьте, доктор!

— Как можно, Ваше…!

Уже было ушёл, но опять «осенило» и я вернулся:

— Ближе к зиме, в Ставке организуем съезд полевых врачей по обмену опытоми выработке надлежащих документов, обязательных для всех. Вы — будете на этом съезде председательствующем…

Испытывающе смотрю ему в глаза:

— Это очень важно, доктор!

— Хорошо, Ваше Величество.

Изредка «мелькал» — появится и вновь исчезнет, с транспортами раненых с передовой другой дивизионный медик — зауряд-врач Файн. Его я запомнил по мемуарам Свечина.

Тоже, довольно интересный тип!

Подобно бомжу-немцу из фильма Бодрова «Брат» — целью жизни которого, было опровержение пословицы «что русскому хорошо — то немцу смерть», этот еврей-«младший врач», по ходу, решил опровергнуть обвинение всех евреев в трусости — весьма расхожее среди хроноаборигенов.

Зауряд-врач Файн, недоучившийся студент Московского университета, во время боя бросал все свои дела, сбегал из перевязочного пункта в самые стрелковые цепи, лез под колючую проволоку, снимал с неё и выносил раненых из самого пекла — подобно простому санитару из нижних чинов.

Однако всё равно, антисемитизм в русской армии был очень силён — особенно среди офицеров и, бывали случаи просто вопиющие: евреев-солдат насильно заставляли сдаваться немцам в плен…

Среди раненых встретил своего знакомого стрелка из батальона капитана… Ээээ, теперь уже — из полка подполковника Чернышенко:

— Ну что, солдат? Сегодня видел в кого стрелял?

— Так точно Ваше Императорское Величество… Видел… Сегодня, хорошо видел… Мать, их…

У солдата было раздроблено осколком левое предплечье и, он ждал очереди на ампутацию.

— …Как не видеть: из-за холмика появляются сначала головы, потом тулово. И, тогда мы их, как… Ох, мать твою… Сколько ж, мы их там «наваляли»…Боже ж, ты мой… Ох, твою ж, мать…

— В этот раз попал в кого-нибудь?

— Как не попасть — если, даже в рожу его видно?! Ох, попроси доктора, милостивец, чтоб руку не отрезал! Ох… Болит то, как… Боженька ты ж, мой… Куда ж я без руки, то?!

— Извини, солдат — над докторами и смертью я не властен… Спасибо тебе за всё, солдат!

Жестока же ты, война!

Между делом познакомился с двумя полковыми батюшками.

Один из них — бывший полковой священник недавно расформированного «паркетного» 7-го Финляндского полка, постоянно вертелся под ногами — «информирую» меня об всех замеченным им упущениях, хваля одних офицеров, ругая других…

В конце концов, мне это надоело и, я послал его на куй.

С другим, я познакомился на местном кладбище — сельском погосте: вместе с местным протоиреем и недавно созданной «похоронной командой», он отпевал и хоронил умерших раненых.

Увидев меня, полковой батюшка, воспользовавшись небольшим «перерывам», подошёл и обратился ко мне с довольно-таки корявой и несколько пугающей речью, в которой убеждал — как важно для воина знать, что в «надлежащий» момент его отпоют и, зароют не абы как — а именно по обряду религии.

Сей полковой священник, производил впечатление слегка тронутого, но надо признать — похоронное дело у него, поставлено весьма и весьма солидно!

После лёгкого полуденного завтрака со своими свитскими и бывшими штабными офицерами 2-ой Финляндской дивизии, поговорил по телефону со Свечиным, посидел над картой, проанализировал донесения и ситуацию и, глубоко задумался. Вчера, от усталости и не высыпания ничего не соображал, а сейчас… Действительно, или читанные мною в своё время мемуары Свечины были сильно не точны — или, что-то изменилось кардинальным образом!

Что мы имеем в плюсах? Немецкое командование сильно дезориентировано нашим отступлением, противостоящие нам его войска находятся в непрерывном — выматывающем их, движении по местности — с которой неудобно атаковать и, накоторой ещё труднее обороняться — в случае нашей внезапной контратаки.

Тактически немцы, ещё до собственного наступления, сидели головой в «мешке» — образуемому петлёй реки Вилии… Наступая, они влезут туда с ногами и, неожиданно ударив двумя полками на село Гени — мы завяжем этот «мешок» наглухо!

Минусы… Не знаю каким образом, но «кот» — которого мы решили поиметь в этом «мешке», оказался чересчур велик, зубаст и клыкаст. По моим расчётам, в ловушку должна была попасть одна кавалерийская дивизия да пару пехотных полков ландвера (при очень большой удаче!), а сейчас их там…

Звоню Свечину:

— Какие новости, господин генерал?

Конечно, не двадцать первый век — далеко не он и, качество телефонной связи, ещё то… Даже, в Ставке. Здесь же — ваще, но понять при желании можно.

— Немцы, непрерывно атакуют пехотой позиции Первого стрелкового полка, господин полковник, — для секретности, было запрещено называть меня, особенно — по телефоны «Его Величеством», — пока отбиваемся, с большим уроном для неприятеля.

— Артиллерия противника?

— Буквально только что, неприятелем была введена в действие ещё одна тяжёлая гаубичная батарея и замечены два змейковых аэростата германцев — корректирующие огонь, поэтому наше положение намного ухудшилось…

Твою ж, в дивизию, мать… Всё пошло, совершенно не так! Теперь, вся наша «военная хитрость» — основанная на тактике обороны на обратных скатах высот, летит к чертям… Сверху, «ему» всё будет видно, а зенитных орудий — чтоб сбить аэростаты к чертям собачьим, у нас нет! Одно хорошо — новых пехотных частей противника не замечено и есть надежда, что они не успеют подойти до решающих событий.

— Что кавалерия?

— Замечены немецкие драгуны, Ваш… Господин полковник!

Я соскочил с места в крайнем возбуждении:

— ЁПСЕЛЬ-ДРОПСЁЛЬ!!!

В «мешке», мать его, уже находятся — как бы не три, германские кавалерийские дивизии!

Свечин, вслух бодрился — но по интонации голоса, было заметно — что ему кисло… Надо бы, его взбодрить начальническим «рыком»!

— Господин генерал! Ни в коем случае — даже в случае всемирного потопа, не отвлекайте полки от предназначенной им роли! Не раздёргайте их на оборону или для нанесения мелких — частных контрударов! НЕ ЗАБУДУ, НЕ ПРОЩУ(!!!), если Вы мне операцию просрёте!

— Вас понял, господин полковник…

Минусы, минусы… Ещё раз припадаю к карте-«двухвёрстке»: намечающийся «двух-мерный» мешок обещает быть узкими длинным — какая-то «слепая кишка», аппендикс с гноем — а не мешок! У нашего «аппендикса» крепкая «завязка» — Второй и Третий стрелковые полки 6-ой Финляндской дивизии, плюс Донская казачья бригада генерала Шишкина. У нашего «мешка» довольно прочные «стены»: с одной стороны Первый стрелковый полк на укреплённой позиции, на местности — которую трудно атаковать, тем более кавалерией. Другая стенка «мешка»: река Вилия и позиции 10-ой армии генерала Плеве за ней — ещё прочней.

Но, у нашего «мешка» гнилое, дырявое дно! Между позициями Первого стрелкового полка и руслом реки от трёх до шести вёрст, в длину — вёрст двадцать пять — тридцать… Правда, труднопроходимой для пехоты и артиллерии местности — заболоченная низина с кустами и одна узкая грунтовка, на ней. А для кавалерии?! К тому же, это лето было засушливым и, «заболоченность» той местности, может оказаться сильно преувеличенной.

Затем, перед выходом немецкой кавалерийской группы на «оперативный простор» — сплошной массив леса, пронизанный несколькими «второстепенными», судя по карте, грунтовыми дорогами, а за ним…