В библиотеку Елену провожал старый гофмейстер Кёнигвассер: журналисты посмеивались над ним, чуть ли не на полном серьёзе утверждая, будто старик пытается возродить при королевском дворе габсбургские порядки. Кёнигвассеру уже исполнилось лет, наверное, сто, но при Франце-Иосифе он состоять, конечно, не мог.

– Ваше королевское величество, – торжественно объявил гофмейстер слегка дребезжащим голосом, – пани Елена Томанова покорнейше просит принять её.

– Спасибо, Конрад, – услышала Елена красивое, глубокое контральто королевы. – Вы можете быть свободны. Пани Елена! Проходите, проходите же, дорогая!

Эффектная, стройная черноглазая шатенка с ослепительной нежной улыбкой шагнула ей навстречу. И не скажешь, что у неё шестеро детей и возраст за сорок, подумала с оттенком белой зависти Елена.

– Здравствуйте, ваше величество.

Елена попыталась сделать книксен, но порядок движений она успела с гимназических времён как следует подзабыть. Королева, ласково улыбнувшись, не позволила ей опростоволоситься:

– Я же не зря написала: не утруждайте себя пустяками, дорогая. И не называйте меня «величеством», это для протокольных мероприятий. Мы же с вами запросто беседуем, поэтому – Марина. Чай? Кофе?

– Я не знаю, – честно призналась Елена. – А вы что предпочитаете? Я – то же самое.

– Я буду чай, – кивнула Марина, усаживая Елену в удобное кресло и присаживаясь сама. – Вацлав сейчас неимоверно занят, поэтому часть его расписания мне пришлось взять на себя. Кроме того, не стану скрывать: я предпочитаю встретиться с вами до того, как это сделает Вацлав, по целому ряду соображений, среди которых ревность играет отнюдь не последнюю роль. Вы обворожительны, пани Елена.

– Спасибо, ва… пани Марина, – хмыкнула Елена. – Я понимаю, это всего лишь предлог, но всё равно – спасибо.

– Ну, раз понимаете, – прекрасно, – улыбнулась в ответ Марина. – Сначала уладим некоторые недоразумения. Я приношу вам свои извинения за скандал в аэропорту.

– И паспорт вернут? Фельдъегерской почтой? Только, пожалуйста, без сирен – соседи и так от меня не в восторге.

– Нет, что вы, – Марина смотрела на собеседницу, словно не замечая колкостей. – Вот он.

Она протянула Елене незапечатанный конверт. Вынув паспорт, Елена раскрыла его и подняла недоумевающий взгляд на королеву:

– Но это же… новый?!

– Ну да, – пожала плечами Марина. – Ваш прежний истекал через полгода, и я распорядилась изготовить вам новый. Все визы уже на месте. Примите это как небольшое возмещение за причинённые вам неудобства. Так что же? Вы согласны нас простить?

– Да, – кивнула Елена. – Конечно.

Как будто у меня есть выбор, мысленно усмехнулась она. Однако, – что же творится?!

– Благодарю вас, пани Елена, – снова улыбнулась королева. – Будучи признательна вам за ваше великодушие, я вынуждена вновь им злоупотребить и попросить вас некоторое время не покидать пределов Короны. А ещё лучше – пределов Чехословакии.

– И чем же продиктована такая просьба?! – мгновенно ощетинилась Елена.

– Генерал Михальчик располагает данными об угрожающей вам опасности. Мне насилу удалось уговорить его не помещать вас под гласный надзор, – я же понимаю, вы этого не перенесёте, – Марина вздохнула. – Но он настаивает: покидать страну вам не следует. Иначе он не может ручаться за вашу жизнь. Пожалуйста, не смотрите так, пани Елена, – это не шутка.

– А приказать охранке оставить меня в покое вы не могли? – не удержавшись, съязвила Елена.

– Я не специалист, я не могу оценивать решения и отдавать приказы профессионалу высочайшего класса, каким является генерал-майор Михальчик. Правда, я могу оценить политические последствия принимаемых им решений и попытаться вместе с ним выработать некий компромисс, позволяющий сгладить эти самые последствия и в то же время не помешать ему и его подчинённым исполнять свой долг, иногда ценой своих жизней. А именно – защищать наших граждан от угрожающих им опасностей, невзирая на их, граждан, политические симпатии и пристрастия. Вы, наверное, думаете: этот Михальчик спит и видит, как бы повесить мне на шею жёрнов побольше да спихнуть с моста поскорее. Так вот, заявляю вам, пани Елена: вы категорически ошибаетесь.

– Вовсе я так не думаю, – пробормотала Елена, расстроенная и даже немного пристыженная отповедью королевы. – И что же? Меня поместили под негласный надзор?

Нет, дорогая, я придумала кое-что поинтереснее, мысленно улыбнулась Марина. Надеюсь, очень скоро тебе станет абсолютно до лампочки, под каким надзором ты находишься и как долго это будет продолжаться. Господи, прошу тебя, – помоги мне это осуществить! Помоги ей, – она же самое настоящее чудо!

Королева горько вздохнула и развела руками.

– Ну, хорошо, – Елена приняла позу примерной ученицы и сложила руки на коленях. – В таком случае, пани Марина, прошу вас сообщить мне, чем я должна заниматься, пока его превосходительство начальник контрразведки собственного Его Величества Отдельного Корпуса жандармов генерал-майор Михальчик не устранит угрожающую мне опасность. Кстати, а нельзя было выбрать для службы безопасности его величества какое-нибудь иное, не столь одиозное, название?!

– Мы ужасно старомодные люди, пани Елена, – ласково посмотрела на неё королева, и Елене опять сделалось как-то неуютно за своё почти ребячество. – И я, и Вацлав. Мы не в восторге от всяких новомодных штучек: отряд «Дельта», подразделение «Гамма», и прочих попыток выразить самые обыкновенные вещи каким-то искусственным, птичьим языком. Короля охраняют жандармы, и ничего ужасного в этом нет. А ещё я люблю готовить, мне нравится, когда за столом в обед собирается вся семья, а Вацлав предпочитает гвардейский мундир всем остальным видам мужской одежды. Зато никто никогда не посмеет сказать, будто у его величества галстук не модной в этом сезоне расцветки, а его имиджмейкеры, – Марина произнесла это слово с иронией, – даром едят свой хлеб.

Ага, и духи «Мицуко». Хорошо, что я не королева и никогда ею не стану, подумала Елена.

– Простите, дорогая. Я вас перебила. Пожалуйста, продолжайте.

– Я, конечно, не знаю, что именно подразумевает генерал Михальчик, говоря об угрозе моей жизни. Но риск, как вам, пани Марина, несомненно, известно – неотъемлемая часть моей профессии, а я совсем не случайно её избрала. Если кому-то не нравится моя позиция и кто-то жаждет меня уничтожить – не думаю, будто пану Михальчику удастся им помешать раз и навсегда. Оставаясь журналистом, я всегда буду наступать кому-нибудь на любимую мозоль. Для того чтобы обезопасить мою жизнь, меня придётся провести через программу защиты свидетелей, подвергнуть пластической операции и превратить в горничную на каком-нибудь из наших горнолыжных курортов. Но добровольно я на такое не соглашусь, а силу вы не станете применять – я же не террористка. И вы забыли учесть одну незначительную деталь. Я нисколечко, ни капельки не боюсь.

Да-да, подумала Марина. Вацлав абсолютно прав – ты действительно чудо.

– Вы полагаете, – усмехнулась она, – написав «Ярость пророка», вы всего-навсего наступили кому-то на любимую мозоль?

– Нет, – чуть запнувшись, отпарировала Елена, – скорее, я попыталась вскрыть абсцесс. Судя по тому, как засуетились горе-эскулапы, желающие непременно умертвить больного и по недоразумению допустившие меня к нему, – у меня получилось.

– А вам не приходило в голову, пани Елена – кто-то разыгрывает вас втёмную? – лицо королевы вдруг обрело незнакомую Елене доселе твёрдость. – Кто-то раскладывает сложный, но смертоносный пасьянс? Посмотрите! Вас, как вы выражаетесь, якобы случайно, допускают к «больному». Вы пишете гневную, справедливую, честную, непримиримую – и неприемлемую – «Ярость пророка». Вас пытаются убить – или даже убивают, мы – отвечаем, поскольку не имеем права, да и не можем не ответить. И отвечаем так, как должны – в случае, когда враг хочет уничтожить самое ценное, что у нас есть – совесть нации, – всей нашей мощью! Это чепуха, – поморщилась королева, властным жестом прерывая попытку Елены возразить, и повторила: – Чепуха, – будто незаменимых нет. Есть. Кто может вас заменить?! Вы просто не понимаете, как вы дороги нам. Мне. Вацлаву. Генералу Михальчику. Сотням других генералов, полковников, министров, чиновников, – да вообще, людей, которым не даёте застыть, задеревенеть в сознании собственной правоты и непогрешимости! Мы можем сердиться, негодовать, не соглашаться с вами – но потерять вас, неважно, почему, мы не можем себе позволить!