Глаза Марины наполнились слезами, но голос звучал по-прежнему непреклонно и страстно. Елена, чувствуя, что сама вот-вот разревётся, смотрела на королеву, не веря собственным слуху и зрению. Разум – вернее, привычки Елены – сопротивлялись с упорством, достойным лучшего применения, но её интуиция, безошибочная, не раз выручавшая её в самых безвыходных ситуациях, прямо-таки вопила: такое сыграть – невозможно! Чего же они хотят от меня?!

– Я не…

Она вдруг умолкла на полуслове, вспомнив овладевшее ею утром видение – тени рук сотен кукловодов, дёргающих миллионы ниточек. Словно муравьи – гусеницу: вроде бы в разнобой, – но тянущие всех точно так же неотвратимо в одном направлении, – в пропасть.

– Пани Елена? – подалась к ней Марина. – Что с вами?

– Ничего, – встрепенулась Елена. – Допустим, вы правы. Но какова же цель?!

– Я не знаю, – тихо ответила Марина. – Может быть, вам удастся это понять? Не сейчас, но… Когда-нибудь? Мне кажется, у вас это может получиться.

– Вы хотите заполучить меня, – улыбнулась Елена. – Не возражайте, не нужно. Я…

– Я и не собиралась возражать, – Марина, не таясь, любовалась собеседницей, и Елена это почувствовала. – Видите ли, пани Елена… Да. Разумеется, мы – я, прежде всего, – хотели бы заполучить вас. Именно вас – никого лучше вас нет, и не будет ещё много, очень много лет. Если будет вообще. Но я не настолько глупа, чтобы пытаться вас соблазнить, купить или обмануть. Даже не потому, что это невозможно. Это неправильно. Бесчестно. Вы честны с нами, а я лишь хочу быть предельно честна в ответ. Не только я – все мы. Если вы сумеете нас понять – превосходно. Если нет – ну, что ж. Не судьба. Можно задать вам вопрос, пани Елена?

– Да, – выдавила она из себя, всё ещё не умея собраться с мыслями после нанесённого ей королевой удара.

– Почему вы отказались преподавать в Карловом университете? Вам ведь предлагали, не так ли?

– Это было довольно странное предложение, – Елена испытующе посмотрела на Марину. – Ну, во-первых, я не имею докторской степени.

– Это пустяки, – взмахнула рукой Марина. – Вам, по совокупности ваших заслуг в журналистике, легко присвоят учёную степень honoris causa[24]. Вам не кажется, что лишать будущих журналистов вашего опыта, ваших знаний, – да самого вашего присутствия, – это как-то очень… несправедливо?

– Пани Марина, – Елена укоризненно покачала головой. – Судя по количеству мёда и патоки, которым вы покрываете приготовленную для меня пилюлю, она окажется горькой, как хинин, растворённый в чистейшем рыбьем жире.

– Ну, вот, вот, видите! – всплеснув руками, рассмеялась Марина. – Ну, что мне делать? Как мне вам это сказать?! Я просто не знаю!

– А вы возьмите да и скажите, – посоветовала Елена. – Не придумывайте никаких формулировок – скажите, и всё.

– Я хотела бы уделить вам столько времени, сколько вам необходимо, пани Елена, – тихо произнесла Марина. – Не сейчас, не в этот вечер, – вообще. Но я не могу. И Вацлав не может. К счастью, у нас есть друг, настоящий, верный, преданный друг, которого мы с Вацлавом очень любим и которому доверяем больше, чем самим себе. И он согласился нам помочь.

И кто же это, хотела спросить Елена, но, услышав звуки, доносящиеся из-за двери, замерла – с приоткрытым ртом.

Радостный детский визг, шум возни и крики: «Дракон, сначала мне!», «Нет, я первая!», «Дракон, ну выше, выше!» приближались со скоростью снежной лавины. Королева повернулась к двери. В следующее мгновение украшенные драгоценными витражами створки распахнулись, и в библиотеку ввалился – иначе не скажешь – обвешанный хохочущими и визжащими детьми… Дракон.

Дракон?!

Да – безусловно, это был именно Дракон. Елена, даже не понимая, что делает, встала.

– Здравствуйте, пани Елена! – завопили девочки, размахивая руками. – Ой, какая вы сегодня красивая!

– А… Здравствуйте, ваши высочества, – промямлила Елена, чувствуя, что мир вокруг неё закачался и вот-вот перевернётся вверх тормашками.

– Мама, мамочка! – задыхаясь, произнесла старшая девочка, сияя глазами и заливаясь румянцем. – Мама, можно, мы с Драконом ещё поиграем?! Мама, ну, пожалуйста!

– Нет, Кароли, – улыбаясь, покачала головой Марина, – сегодня, увы, не выйдет. У нас с Драконом и пани Еленой – важный разговор.

– Государственный? – упавшим голосом спросила девочка, всё ещё держа Майзеля за руку и с надеждой глядя на него.

– Да, государственный, – кивнула Марина. – А теперь, – Анна, Агата, – отпустите, пожалуйста, Дракона и ступайте в детскую. Нам в самом деле нужно поговорить.

– До самого-самого вечера? – спросила Каролина совсем уже тихо. – Но так нечестно!

– Я приду завтра, – подал голос Майзель. – Честное слово.

– Честное-пречестное драконье? – тряхнула его руку другая девочка, светловолосая и синеглазая, как отец.

– Честное-пречестное драконье слово, – подтвердил он, подкрепляя сказанное энергичным кивком.

– До свидания, пани Елена, – хором сказали дети, выпуская Майзеля из своих объятий. Они по очереди расцеловали его, присевшего на корточки, в обе щёки, и, помахав Елене ладошками, гуськом скрылись за дверями, аккуратно притворив их за собой.

Откуда они знают, кто я и как меня зовут, в полнейшей растерянности подумала Елена, пытаясь – пока безуспешно – овладеть собой. Если это спектакль, то режиссёр его – гений, а если нет… То я вообще ничего не понимаю!

Елена рассматривала его во все глаза. Она и подумать не могла, что он окажется таким огромным. И таким красивым, – жуткой красотой почти на грани уродства: крупные семитские черты не смуглого даже, а словно опалённого потаённым внутренним пламенем лица, – ещё чуть-чуть крупнее и явственнее, и он оказался бы карикатурой на самого себя. Неуловимое, пугающее и вместе с тем завораживающее сродство с восточными драконами, какими воображали их себе художники и скульпторы Запретного Города – и обжигающий взгляд изумрудно-зелёных с золотистыми прожилками глаз. Его лицо непрерывно менялось, и сам он двигался, перетекая из одной позы в другую, – ошеломляюще стремительно и плавно. Во всём его облике и немыслимом наряде проявлялось такое нерасторжимое единство формы и содержания, о котором живописец или актёр могут лишь мечтать. И голос – под стать наружности: низкий, рокочущий баритон, кажется, сообщающий колебания предметам вокруг себя, словно накатывающийся на слушателя со всех сторон. Или здесь просто такая акустика?!

А он – он рассматривал её, сознавая, как мало могут сказать о живой женщине жалкие попытки оптики и электроники остановить мгновение. Никто никогда не решился бы предположить, будто Елене за тридцать, если бы не взгляд – к обороне готовый, юные женщины так не глядят, вспомнил он, – взгляд мудрого и много пережившего на своём веку человека. И глаза у неё были такие яркие и такие голубые, что у него кровь застучала в висках. Достоинство и благородство, и только потом – красота, очевидная и в то же время чуть-чуть приглушённая, не рвущаяся напоказ, – святые небеса, подумал Майзель, породу не спрячешь!

Марина, глядя на них, замерших друг перед другом, напряжённо изучающих друг друга и таких поразительно друг на друга похожих, несмотря на отсутствие всякого намёка на внешнее сходство, поняла – необходимо вмешаться.

– Пани Томанова, – пан Майзель. Дракон, – пани Елена, – Марина улыбнулась и едва удержалась, чтобы не покачать головой. Не слишком ли я тороплюсь, с оттенком беспокойства подумала она, но тут же заставила себя отогнать малодушную мысль: всё должно получиться!

Она неожиданно шагнула к Елене и, обняв её, прошептала почти в самое ухо:

– Не обижайте его, дорогая. Он наш. И… удачи!

Елена даже не нашлась, что ответить, – и увидела Майзеля, сидящего прямо на столе за спиной у Марины. Когда он там очутился, – двигается, будто привидение, рассердилась Елена. Марина отстранилась:

– Дракон, позаботься о нашей гостье. Увидимся завтра.