– Мой рабочий день начинается в шесть утра. Сразу после того, как заканчивается предыдущий.

– Что?!

– Ты разве не знаешь? – удивился, в свою очередь, Майзель. – Я же не сплю.

– Что, совсем? – с состраданием спросила Елена.

– Совсем, – он усмехнулся. – Не стоит меня жалеть: я очень много успеваю, в обоих полушариях, и могу, когда все спят, хотя бы поесть, как следует. А то днём приходится перебиваться всякой ерундой.

– Я думала, это какая-то очередная глупая выдумка, из невероятных россказней для обывателей и идиотов, – она посмотрела на него всё ещё с жалостью. – Но как же так?! Ведь это невозможно! Вы же должны отдыхать?!

– Я отдыхаю, – кивнул Майзель. – Но, поскольку сам не умею, просто, как попугай, повторяю всё за Вацлавом.

– Вы проводите с ними много времени, – утвердительно произнесла Елена. – Не только со взрослыми – с детьми тоже. Они вас не боятся, как я могла убедиться. Для чудовища, каким являетесь, вы неимоверно милы.

– Никакого секрета, – Майзель опять улыбнулся. – Я просто их очень люблю.

– Я заметила, – кивнула она. Игла у самого сердца предательски шевельнулась, но Елена не поддалась, – как всегда. – А этот военно-монашеский наряд, – не мешает вашим женщинам?

– О каких женщинах речь? – подозрительно уставился на неё Майзель.

– Ну, не с мужчинами же вы строите отношения, – невинно захлопала ресницами Елена.

– О, нет, – рассмеялся Майзель. – Я не пидор, а поношенные трусики японских школьниц доставляют самолётами из Токио совершенно точно не мне. Я отвратительно нормальный, скучный зануда.

– Сочувствую, – усмехнулась Елена. – Кстати, а нельзя было вместо «пидор» произнести что-нибудь понейтральнее? Вы что, гомофоб?

– Тут такая петрушенция, пани Елена, – природа, или бог, не суть важно, – распорядились следующим образом: человек – существо двуполое. Не однополое и не гермафродит. Я только придерживаюсь концепции, поскольку поступать так – разумно. А сознательно идущие наперекор разуму всегда вызывали у меня раздражение. Если увижу кого с семицветным флажком – могу и голову откусить.

– И лесбиянке?

– Ну, лесбиянкой – теоретически – я ещё могу себя как-то представить… Но этим?!

Майзель так передёрнул плечами, – Елене пришлось сдержаться, чтобы не прыснуть.

– И всё-таки, – как насчёт женщин?

– Почему тебя это так интересует?!

– Считайте это блажью.

– У меня нет отношений с женщинами, – Майзель сделал ударение на слове «отношений», и Елене показалось: по его лицу промелькнула какая-то тень. – Хочешь – узнавай, мешать тебе я не стану, но болтать – не в моих правилах.

– Какой вы всё-таки старомодный, – вздохнула Елена. – Ладно. Будем считать, об этой стороне вашей жизни я кое-что себе уяснила. По крайней мере, понятно, как следует от вас защищаться. Так когда мы увидимся снова?

– Завтра в шесть.

– Давайте в девять. Хотя бы.

– Невозможно.

– То есть?!

– В шесть, пани Елена. Уйти ты можешь в любое время, но прийти – только в шесть. В девять я могу быть уже в Рио – или Антананариву. Или на Луне. Понимаешь?

– Кажется, да.

– Замечательно. Подойди, пожалуйста, вот сюда и положи ладонь на экран.

Елена подчинилась.

– Божена, профиль для пани Томановой, спутниковый терминал и планшет. Уровень допуска двенадцатый.

– Запрашиваемый уровень допуска является наивысшим, – отозвался компьютер. – Прошу подтвердить присвоение.

– Подтверждаю.

– Кровью не надо расписываться? – проворчала Елена.

– Можно, но бессмысленно. Всё равно подпись оцифровывается, а биометрия и без анализа крови снимается.

– Ясно, – приподняла брови Елена. – А наивысший допуск – это как у вас самого?

– Нет. Мой допуск так и называется – «Дракон». Его не может получить никто, кроме меня.

– А что в таком случае означает двенадцатый?

– Например, ты узнала бы о Дубровнике в тот самый момент, когда всё началось, – посмотрел на неё Майзель. – И вся информация поступала бы к тебе немедленно. Тогда тебе было бы легче понять, с чем мы столкнулись.

– Я вас не осуждаю, – тихо произнесла Елена. – Мне очень горько, больно и страшно, но я, видит бог, не осуждаю вас. Но вы должны сделать так, чтобы такое не могло повториться. Понимаете?

– Мы стараемся.

– Старайтесь старательнее. Пожалуйста. Если я становлюсь, хоть в самомалейшей степени, даже на время, какой-то частью всего этого, – я должна быть уверена: делается всё. И больше, чем всё.

– Знаешь, как назвал тебя мой Гонта?

– Гонта? Вы говорите о вашем обер-цербере, Богушеке?

– Обер-цербер, – Майзель хмыкнул. – Да.

– И как же?

– Мурена.

– Это что же, по-вашему, комплимент? – опешила Елена.

– В исполнении Гонты – безусловно. С планшетом и телефоном сама разберёшься, или помочь?

– Уж как-нибудь, – язвительно отозвалась Елена.

– Ну, тогда я отвезу тебя домой.

– Вы невежа.

– Тебе нужно отдохнуть, пани Елена, – улыбнулся он, и по его улыбке Елена поняла: Майзель не шутит. – Мой ритм довольно сложно выдержать. Мои помощники работают в две смены, и я подумываю, не учредить ли мне третью, – бедные люди падают с ног.

– Поехали, – смирилась Елена. – Только высадите меня за квартал от дома, иначе соседи повываливаются из окон, и родится очередная идиотская сплетня.

– Сказка, – поправил её Майзель.

– Тем более, – отрезала Елена. – В отличие от вас, я не желаю превращаться в сказочного персонажа!

Доктор юриспруденции Юрген Кречманн не без оснований считал себя не только удачливым, но и хорошим адвокатом. Земля слухом полнится – и за два с лишним десятилетия с той поры, как Кречманн открыл собственное бюро, его клиентура выросла весьма значительно. Безусловно, свою роль сыграло и место, в котором решил обосноваться Кречманн – курортная столица Европы, с её парадом состояний и статусов, способствовала его преуспеянию как нельзя лучше.

Уголовщиной Кречманн не занимался, – его специальностью были имущественные, бракоразводные и наследственные процессы, хозяйственные споры и прочие негромкие, необременительные, но нередко сложные дела, приносившие пятидесятидвухлетнему адвокату очень хорошие деньги и вполне заслуженную репутацию ловкого малого, который умеет на редкость замечательно всё устроить. Способствовало его популярности и то, что Кречманн умел хранить молчание, как настоящий семейный доктор старой закалки.

Работал Кречманн не один – трое помощников, молодых, голодных и зубастых, пара секретарей, – приличное по всем меркам хозяйство. Он давно уже завёл привычку принимать посетителей у себя в бюро, снимая под него уютную, утопающую в зелени виллу, и подумывая о том, не купить ли её окончательно.

Впрочем, некоторых клиентов всё же приходилось посещать на дому, – в исключительных случаях. Вот, как сейчас, например, – господин Гайц настоял на визите Кречманна, ссылаясь на плохое – просто из рук вон – самочувствие.

Гайц не вызывал у доктора Кречманна особых симпатий, однако серьёзных оснований отказывать ему в услугах у адвоката не было. Да, этот Гайц, конечно, не ангел, – но где они водятся, ангелы, в наше-то время?

Кречманн аккуратно припарковался, запер автомобиль, легко – он тщательно следил за собой, занимался спортом под руководством личного консультанта по модному «фитнессу» – взбежал на крыльцо особняка господина Гайца и надавил на пуговицу звонка.

Клиент встретил его в инвалидном кресле и с кислым выражением лица, соответствующим состоянию здоровья. До Кречманна уже дошли слухи о какой-то странной истории, приключившейся с Гайцем пару недель назад, – шептались, будто на клиента напали не то грабители, не то похитители, от которых Гайц умудрился сбежать, вдребезги разбив новенькую «Феррари» и чудом оставшись в живых.

Чем дольше слушал клиента доктор Кречманн, тем сильнее становилось его недоумение. Адвокат старался не поддаваться эмоциям, но это получалось у него не без труда.