— Мстиша! Ну, ты и лиса хитрая! Что, подождать не можешь?

— А чего ждать, ладо мой? Дружина у тебя сильная. Воины верят в тебя. Боги на твоей стороне. И дружине и нурманам пожива богатая. Все условия для похода. А вот потом назад повернём.

— Ладно, золотце моё. Завтра соберу военный совет. Будем решать, пойдём на Киев или нет. Но что-то мне подсказывает, что вся банда выскажется за поход. Они как у нас говорят — кураж поймали… Так молодая женщина, ты что делаешь? Мстислава!..

Утром собрать совет не получилось. Нурманы и большинство сотников дружины предавались пьянству и разврату до утра. Благо в городе женщин было много. Я уже не говорю о простых дружинниках. Но две сотни были настороже. Хотя мне такое не понравилось. Хорошо, что нападения не было. Нужно будет мозги им прочистить. Но Боян был в норме. Хотя тоже, как оказалось, какую-то боярыню успел ночью помять. Пришёл довольный как кот объевшийся сметаны. Посмотрев на нас с Мстиславой усмехнулся. Мстислава как обычно взобралась на княжий стул. Вот любит она на них зад свой греть.

— Боян, бражничать сотникам не давать. Нужно, чтобы к обеду протрезвели. Надо будет поможешь, кого в сугроб засунь, а кого в воду ледяную. Но чтобы после полудня, все были свежи и трезвы. Понятно?

— Что-то случилось княже?

— Совет будет собирать. Вопрос — идти на полян сейчас или нет. Точнее на Киев. Мне тут княгиня сказала, что там дань большая скопилась для хузар. Так?

— Так, княже. Я понял.

— Мизгиря ко мне отправь и посмотрите наши потери. Нужно знать, сколько у нас в строю. Гуннульва с Сигуртом сам найду.

— Княже. — Обратился ко мне Боя. — Там дружинники-радимичи полоненные. Что делать с ними будем?

— Сколько их?

— Около полутора сотен. Еще столько же сумели вырваться из города. Сейчас по округе рыщут.

— Отлично! Где пленники?

— Загнали в три избы. Сторожат их.

— Скажи, что бы их на площадь перед княжеским подворьем вывели.

— Хорошо, княже. — Боян вышел из палаты.

Посмотрел на княгиню.

— Солнышко, ты так и будешь сидеть на этой табуретке?

— Это княжий стол, Ярослав.

— Да наплевать! Давай, переоденься. Платье надень княжеское, шубу, шапочку соболью.

— Зачем? — Удивлённо изогнула левую бровь.

— Вытащим эту табуретку на улицу. Сядешь в неё. Будем суд вершить.

Моментально соскочила и пошла в нашу опочивальню. Три приставленные вчера к ней боярыни, пошли вслед за неё. Она оглянулась.

— Ярослав, а ты что не идёшь?

— А я зачем? — Теперь уже я удивился.

— Хочу, чтобы ты поприсутствовал, как я переодеваюсь.

Ладно, хочет пойду. Что-то капризная становится и требовательная.

Одежду она привезла собой. Хотя и здесь её было предостаточно. Но она сморщила носик и сказала, что не оборванка, донашивать за кем-то вещи. Тоже мне, превереда. По мне так и ничего шмутьё у княжеских жён и дочерей. Могла бы и напялить что-нибудь.

Пока Мстиславу переодевали, кмети вытащили княжий стул на улицу и поставили на крыльцо. Полоняников согнали на площадь. Наконец, жёнушку переодели. Она вышла на крыльцо со мной подруку, я подвёл её к табуретке, вернее к княжескому стулу и она величаво опустила на него свою княжью задницу. Поерзала, устраиваясь по удобнее. Хорошо Вторуша притащил подушечку и успел подложить. Сидеть ей было тепло, мягко и удобно. Пленные мрачно смотрели на княгиню. Правильно, на монарший престол их природных князей устроилась какая-то пигалица, с наглым и надменным личиком. Мне хотелось рассмеяться. Но я сдержался. Тут народ к этому относился очень серьёзно. Не дай бог, кто-то усядется на престол, кроме князя, голову снимут на раз. Боян даже посмотрел на меня вопросительно, почему мелкая, а не ты? Но только усмехнулся и мотнул головой, мол ну её. Хочет ребёнок посидеть на красивой табуретке, пусть сидит.

Я уже хотел начать говорить, начать агитировать за советскую власть, вернее за мою с Мстиславой власть, как откуда то нарисовался Первуша, старший брат моего оруженосца. Он тащил за руку девушку. На ней была шуба, под ней белая нательная длинная рубашка. На ногах красивые онучи или что-то похожее и меховая шапочка на голове. Из под шапки водопадом падали вниз, ниже задницы золото волос. Волосы не были заплетены в косу. Девушке было лет пятнадцать. Красивое лицо, сейчас заплаканное и опухшее от слёз.

— Первуша! Сопляк, куда лезешь со своей девкой?

— Прости боярин-батюшка.

— Кто такая?

— Боярская дочь! Боярина Богумила — Звенислава! Пряталась, я её ночью нашел. Долго искал.

— Что за Богумил, Боян? — Спросил я воеводу.

— Один из самых богатых бояр радимичей. Знатный род.

— Первуша, а где сам боярин?

— А нет его, светлый княже. Кончился! — Первуша засмеялся. Его поддержали дружинники. — И сыновья его кончились. — Он намотал волосы девушки на кулак и дёрнул вверх. — Я правильно говорю, раба? — она закрыла лицо руками. Первуше было семнадцать. Для этого времени он уже взрослый мужчина. Поджар, симпатичен. Настоящий молодой волк, тем более вкусивший своей первой крови.

— Так вот ты кого всю ночь мял, да Первуша! — Крикнул кто-то из дружинников. — Вон как девку укатал! Она стоять уже не может. — Взрыв хохота!

— Это кто кого ещё укатал. — Парировал говорившему, другой дружинник. — Как бы не она, на парня первая набросилась. — Опять хохот.

— Эй, Первуша, отдай девку. Я тебе отрез шелка дам! — Крикнул парню дружинник в возрасте, с бородой.

— Не дядька. Я её на меч взял. Моя она! Я её год назад увидел. Только кто бы мне её в жёны отдал. Да и сама она на меня смотрела презрительно. Я же простой дружинник был, да ещё в молодшей дружине. А сейчас мне спрашивать никого не нужно. Что захочу, то с ней и сделаю. Захочу женой возьму. Захочу рабой своей матери отдам, помои выносить, да меня ночами греть. Захочу, продам купцам из жарких стран. А захочу, убью.

— А что решил? — Спросил я его.

— Ещё не знаю, светлый княже. Посмотрю, как она стараться будет. — Ответ вызвал новый хохот.

— Звениславушка! — Вдруг раздался крик и из толпы полоняников выскочил молодой парень, одних лет с Первушей. Его голова была перевязана тряпкой. Ближайший к нему вятич сунул ему в ноги древко копья. Парень упал и замер. Кончик копья упёрся ему в шею.

— Славушка! — Всхлипнула борышня и протянула к парню руки. Первуша удерживая Звениславу за волосы ударил ей ногой под колени. Она рухнула на утоптанный снег. Но упасть он ей не дал. Она так и осталась стоять на коленях.

Я посмотрел на княгиню. Мстислава с интересом наблюдала за развитием событий. Я тоже не стал вмешиваться. Первуша за волосы поднял голову девушки так, чтобы она смотрела ему в лицо.

— Что Звенислава, твой женишок?

— Да, он любый мой. Пощади его. Я стану твоей рабой…

— Ты и так моя раба. Плохой у тебя женишок. Ты мне девкой нетронутой досталась. — Вокруг опять засмеялись. Мда, жестокий век, жестокие нравы. Никакого сострадания. Я мог, конечно, отобрать девушку у Первуши и парня мог оставить в живых, и отпустить их. Но меня бы никто не понял. Первуша взял её на меч. Она его законная добыча. Отобрать её у него, по сути, ни кто не имел права. Она была его собственностью. И он на самом деле мог сделать с ней всё, что захочет. Тем более он её уже знал. Похоже, влюбился, а в ответ получил презрение и возможно насмешку. В итоге девушке прилетела ответа, очень жестокая и кровавая. Её падение было стремительным, резко перейдя из одного статуса в другой, худший, намного худший. Скорее всего она была любимицей боярина, её баловали, любили и лелеяли. А теперь она стоит на коленях, простоволосая и уже не невинная.

Первуша подошёл к лежащему радимичу. Посмотрел на меня.

— Светлый княже. Дозволь мне поединок с этим провести. Суд богов. Если выиграет, то я отдам ему Звениславу. А нет, я его убью.

— Уверен, Первуша?

— Уверен, княже.

— Пусть бьётся. — Проговорила Мстислава.

— Хорошо. Кто-нибудь, дайте радимичу меч.