Пока Артём приходил в себя, незваные гости, а их было пятеро, вовсю хозяйничали в доме. Один, не обращая внимания на старика, встал возле стола. Второй склонился над Артёмом, рассматривая, жив ли? Третий производил непонятные, лишенные всяческой логики действия. Он достал принесенную с собой капроновую веревку, и, привязав один конец к батарее, перебросил её через дверь, отделявшую гостиную от зала. На втором конце была сделана петля со сложным узлом. Затем он, взявшись за край двери рядом с петлями, поджал ноги и повис. Дверь выдержала его вес. Спрыгнул и отошел в сторону.

Оставшаяся парочка внесла в комнату инвалидное кресло, в котором сидел… ПАСТОР!

Попав внутрь дома, пастор огляделся. По его внешнему виду было незаметно, что три дня назад он перенес приступ — только выражение лица было мрачнее, чем обычно.

Старик по-прежнему сидел за столом, молча наблюдая за действиями непрошеных гостей. Ворвавшиеся в дом были молоды, высоки, крепки, гладко выбриты. Одинаковые темные пальто, белые рубашки, черные галстуки, черные брюки, дорогие туфли. Выправка, разворот плеч, цепкий взгляд — так выглядят хорошо вышколенные военные, переодетые в гражданское.

Когда коляску поставили посредине гостиной, молодые люди замерли, ожидая приказов. Сидящий в кресле был старше Артёма. Худощавое лицо, черные, зачесанные назад волосы, карие чуть на выкате глаза, тонкий прямой нос, плотно сжатые губы, красивый подбородок. По отдельности — вполне приятные черты, но все вместе создавало ощущение гипсовой маски, выражающей брезгливость. Посадка головы, холодный блеск глаз, искривленные кончики губ — стразу понятно, кто здесь хозяин. Пастор был похож на инженера Гарина из фантастического фильма, только без бородки и усов — такой же вид фанатика.

— Что, старик, не справился? — спросил пастор с насмешкой, и когда зазвучал его низкий с хрипотцой голос, то ощущение властности только усилилось. — За вами всё время хвосты надо заносить — ни на что не способны. Даже ждать не стал, как только смог — сразу приехал.

Посмотрев на Артёма, пастор сказал:

— Приведите в чувство.

Один из парней нагнулся и ударил Артёма в бок. Новая волна боли была столь сильной, что тот взвыл и начал сучить ногами, пытаясь подальше отползти от обидчика. Но тщетно — ещё один удар. Затем Артёма схватили за куртку и заставили сесть, облокотив спиной на ящик, в котором хранился уголь для печи.

Пастор взглядом приказал отпустить Артёма. Когда он заговорил, то фразы были короткими, рубленными.

— Буду краток. Твоя жизнь на этом свете подошла к концу. Всё, что можно было, ты уже наворотил — пора и честь знать. Сейчас возьмешь нож и прирежешь этого беднягу, — пастор кивнул на старика. — Без сопливых причитаний, объяснений, как несправедлива жизнь. Потом подойдешь к двери, проденешь голову в петлю и подожмешь ноги. Ты повиснешь, и будешь висеть там до тех пор, пока петля не затянется на твоей тощей шее, и пока кислород не перестанет поступать в легкие. Твое сердце должно остановиться, а кровь застыть в твоих пустых тупых размякших мозгах. Поверь, это хороший для тебя способ. Смерть Иуды — волшебный пинок в нужном направлении… Куда ты отправишься? Я не знаю. Как скоро ты попадешь туда, где должен оказаться? Я не знаю. Есть ли жизнь после смерти? Я не знаю! Но одно мне известно. До-ско-наль-но известно — ты должен умереть. Тот бедолага родился для того, чтобы всю жизнь мучится в праведности. А твоя задача иная. Якобы ты должен кого-то спасти. А я в этом тебе о-бя-зан помочь. Это мое предназначение — бесхребетного слизняка подтолкнуть к поступку.

Инвалидное кресло подкатили ближе и пастор, склонившись над Артёмом, продолжил речь. Голос его источал ядовитое презрение:

— Я чихать хотел на тебя и твои страдания, понятно? Но та, которая решила всё исправить, понимает, чем грозит долгое пребывание детей из нашего мира в их почти преисподней. Ты даже представить не можешь, какие силы призваны, к спасению великомучеников! Но что я вижу? Посмотрите, вот вселенская ирония! — проводником выбран доходяга-сказочник, не умеющий ничего, не научившийся ничему! Без мозгов, мужества и с нулевой интуицией. Как ты, урод, будешь блуждать во вселенных, в неведомых мирах? Тебе же надо попасть в скопище, где собраны самые мерзкие и чёрные души! Где гниют самоубийцы, получившие последний шанс перед тем, как их поднимут на рога. Ты, слизняк, скулящий в прахе, там и часа не проживешь! Мне уже страшно за все это предприятие… У тебя есть шанс всё сделать как надо, чтобы всё исправить. Черные экраны исчезнут, и детские души попадут в рай… Всё уже связано, выбор сделан, и ничего изменить нельзя. Хорошо хоть есть такие, как этот старик, и такие как я. Мы поневоле на твоей стороне и во время блужданий тоже будем помогать… Запомни, ты теперь — экзорцист. К нам иногда пробиваются проклятые души, и мы их изгоняем. Я их изгоняю! Но тебе придётся совершить обратный путь. Ты опустишься почти в преисподнюю, чтобы вызволить оттуда наших мучеников. А для этого необходимо грешить. Изгонять души тех, в тела кого тебе предстоит вселиться — это раз. Находить и убивать праведников — это два. Выполнив предначертанное, вступать на тропу Иуды — это три! Всё, хватит объяснений! Последнее слово!

То, что дальше произошло в доме праведника, напоминало какой-то фарс, буффонаду. Артём из-за боли, унижения, всего, что с ним случилось, был в полуобморочном шоковом состоянии, и не мог связно мыслить. Это как во время пожара люди хватают всякий ненужный им хлам, а необходимые вещи и документы взять забывают, так и Артём…

Он сказал:

— Я хочу покурить.

Пастор кивнул одному из своих людей:

— Дай.

Артём уточнил:

— Вы не поняли. Я хочу покурить гашиш. Никогда не пробовал, а сейчас чего мне терять?

В комнате все стихло.

— Да вы, батенька, как я погляжу, эстет? — после этих слов пастор замер, словно к чему-то прислушивался. — Впрочем, это я зря… Хм, ну надо же! Да ведь сия отрава вам путь сократит наполовину. Помогите ему сделать сигарету — зелье в пальто.

Охранник нагнулся и, пошарив в карманах Артёма, нашел маленький пакетик с коричневой смолой. Другой подопечный пастора взял лежащую у графина пачку папирос, достал одну и начал вытряхивать табак на блюдце.

Старик смотрел на всё это безумие и не мог поверить, неужели это всё не сон? Он сейчас умрет. Его убийца избит, а мучители хозяйничают в его доме. Не так он всё представлял. Во всем этом мало было чистоты и святости. Так может он ошибся?!

Папироса докурена.

Буффонада закончилась, и начался хоррор.

Два человека обхватили Артёма с боков, силой подняли, поставили на ноги и подали нож. Свита пастора подтолкнула проводника к старику.

Раздался крик: «Бей!».

Проводник ударил. Ещё и ещё. Старик прошептал: «Напрасно…». На его губах выступили вспенившиеся кровавые пузыри.

Тело праведника ещё билось в конвульсиях, а проводника уже тащили к двери, продели его голову в петлю, и затянули её на шее.

Мучители отошли назад.

— Ноги подожми! — закричали они. — Ты должен сам. Или тебе кости переломать?

— Всё равно ты сегодня издохнешь! — орали справа.

— Так сделай это по-людски! — орали слева. — Сам!!!

Артём так ничего и не понял. В голове, после выкуренного, шумело и тело не ощущалось. Он просто хотел чтобы этот кошмар быстрее закончился: боль, чувство деревянной ручки кухонного ножа в ладони, вопли, буравящий взгляд проклятого маньяка в кресле, весь ужас, свалившийся на его несчастную голову. Недавно он так красиво рассказывал о том, что мужчины делятся на тех, кто знает, что они смертныи тех, кто готов принять данную истину. Но проводник даже представить не мог, как скоро ему самому придется хлебнуть из кубка собственных фантазий.

На самом деле. По-настоящему.

Вчера он ещё жил, надеялся, думал о будущем, верил, что настанет день, и это будет не этот проклятый понедельник… Ему вдруг напоследок так захотелось увидеть своих девочек… Умирать в понедельник? Бред…