Донес. Огляделся — вроде опасности нет. Забросил в кузов. Затем вытащил чужаков за ноги и сбросил их на землю. На всякий случай с хуту все-таки снял патронные ленты. Пулеметы и все автоматы также свалил в опустевший багажник, рядом с телом мертвого охотника. Прежде чем пойти за раненым, подбежал к ближайшему грузовику, который врезался в дом. Крайние метры просеменил на полусогнутых, выставив автомат, вслушиваясь в любой шорох, скрип, но ничего подозрительного не замечал, только стоны, завывания и хрипение умирающих. Открыл дверь кабины со стороны пассажира. Вояка — хуту был в брюках и кителе — мертв. Водитель тоже. Пошарил по карманам, взял всё что было — бумаги, деньги, какие-то конверты, засунул себе в накладной клапан брюк. Хотел пройти до дальних грузовиков, но побоялся случайной пули.

Вернулся за раненым. Взвалил его так же, как и предыдущего охотника — когда поднимал, бедняга заорал и отключился. Донес бесчувственное тело до джипа. Вариант с задними сиденьями отмел сразу, поэтому положил как можно осторожнее на уже мертвого собрата — лучше не придумал.

Ещё раз оглядев усыпанную черными телами площадь и дымящиеся грузовики, Алик сел на место водителя, завел двигатель и рванул с места. Свернул в узкий переулочек за кафе, он кратчайшим путем понесся меж времянок, бараков, каких-то тростниковых хат-мазанок подальше от «пятачка». Гнал быстро, но осторожно, опасаясь натолкнуться на ещё какой-нибудь грузовик — мало ли, вдруг их было больше? Когда очутился на дороге, ведущей из деревни, а вокруг пусто — только деревца торчат по сторонам — вот тогда-то он и припустил домой. Через полчаса гонки охотник пришел в себя, и это было очень плохо. Если в деревне дороги были относительно ровные, укатанные, то проселочные прямо как наши: малейшее движение вызывали в теле раненого судороги боли. Алик остановился, вышел из джипа, посмотреть, что же с несчастным? Ранение тяжелое, или попало в живот, или в легкое — сразу не определишь, а может в два места сразу: охотник скрючился в форме эмбриона и часто-часто дышал, безумно вращая ничего не видящими глазами.

Звоночек: не довезу — не жилец.

Действие: «Беретта-93R». Когда нажимал на спусковой крючок, именно в этот момент впервые за утро сработали мышцы на лице Алика.

Отрешенность сменилось выражением досады.

Алексей, внимательно слушавший рассказ, спросил:

— То есть он совершенно спокойно завалил… Сколько там было… Человек 200?

Артём, чуть помедлив, ответил:

— Да. В завершение всего вышесказанного ещё парочка штришков. Когда-то разведгруппа Алика в Афгане накрыла моджахедов, перевозивших оружие. Противника уничтожили, а когда дело дошло до верблюдов — вьючных животных, которые перевозили ящики с минами, — то все навыки «беги-стреляй» куда-то испарились. Бросать нельзя — зима, снег, горный перевал. Без помощи человека животные пропадут — не найдут себе корма. Надо стрелять, чтобы не мучились. Чем закончилась та история, я не знаю, но прекрасно осведомлен о том, что Алик ТОГДА отказался убивать верблюдов.

— Вот отморозок, — покачал головой Алексей.

— Не согласен. А если бы я тебе сказал, что те, кто послал убивать тутси, вообще были хуже животных? Они сделали убийцами пятнадцати-двадцатилетних. Дети почти. Так эти детки у себя в Руанде вырезали около миллиона бывших соседей. Тогда чистки только начались, и в деревне никто не был готов к такому визиту. Они были уверены, что через границу никто не поедет, а наставник Дениса оказался в нужном месте и в нужный час. Он — спаситель, а не каратель…

Тут Алексей встрепенулся, перебил рассказчика:

— Подожди. Но ведь какие-то последствия были у той истории? Ну, нельзя вот так, как в кино завалить кучу народа и тебе за это ничего не будет. Алик что, будет и дальше жить, как ни в чем не бывало?

Артём пожал плечами.

— Так бывает. И худшие преступления сходили с рук. Даже если ты его считаешь карателем. Хорошо, я расскажу о том, что думал сам Алик в тот момент и почему он поступил так, как поступил. Моя история — это не глупый боевик или слешер, где кровь ради крови. Денис вообще случайно узнал о резне у Кагеры, это река там такая неподалеку течет. Выпивать он, как я уже говорил, не любил, а вот Алик иногда позволял себе расслабиться. Так что нашему герою приходилось выслушивать от пьяного друга разное. Однажды зашел вопрос о национальностях. Алик о себе сказал так. Воспитывался в стране, в которой на евреев обращали внимание. Родители у него были русскими, а еврейкой была только бабушка. Родители вообще на этот счет не заморачивались. Это сейчас толерантность, а тогда были интернационализм, равенство, братство… Обыкновенный русский мальчик из семьи инженеров, читающий Джека Лондона и Марка Твена. Отучился в школе, пошел в армию, а потом в институт — афганцы без экзаменов поступали. Развал Союза. Бабушка настояла на иммиграции. Родители поехали, а вместе с ними и Алик. В Израиле за него взялись крепко. Пристроили в армейскую разведку, а потом отправили, чтобы не мозолил глаза, в агентство — к дяде Асхаду. Что-то у него с израильтянами не сложилось. Алик ведь непростой человек. Сложный. Какой Израиль? Он считал себя русским, патриотом, переживающим сильнейшую трагедию жизни — крах империи. Но в тот момент, когда он увидел выпрыгивающих из грузовиков пацанов с мачете в руках, с палками и ружьями, то у него в голове замкнуло. Не раньше. В кафешке ведь было все логично: в деревню приезжают охотники, вернее, бывшие браконьеры. Наверное, проводник сдал их, вот и решили местные разобраться. Поэтому Алик действовал в целях самообороны, как умел, как его учили. Но, выйдя на помост и осознав, что здесь планируется и для чего приехала вся эта вооруженная орава, в голове его замкнули клеммы. Он заметил не ружья и мачете, а длинные тяжелые шесты, которыми удобно проламывать головы и перебивать кости. Только он их увидел, одно слово всплыло в его голове. Погром. Это — погром. «И ты не поверишь… — говорил не трезвый Алик не пьянеющему Денису, — но во мне проснулся еврей. Моя четвертушка бабушкиной крови возопила. Это что же такое происходит, братцы? На рассвете приезжают. Толпой. В сопровождении мордоворотов. А по тем местам ребята в джипе были хорошо вооружены: они должны были задать жару, а молодежь подхватить».

Поэтому он поступил так, как поступил.

Ну, нельзя устраивать погром на глазах еврея. В момент, когда Алик рассматривал приближающиеся грузовики и убийц с мачете, перед его внутренним взором предстала старая Одесса, и как парни, с такими же палками, рассыпаются по улочкам-переулочкам в поисках жидов. Но у евреев в Одессе не было РПК и «герсталей», не было автоматов.

«И почему на свете есть такая несправедливость?», — спросил себя Алик. Почему у него сегодня есть, а у его предков почти вчера ничего такого не было? Ему ничего не оставалось делать, как вернуть в этот мир немного гармонии, сравняв наличие и отсутствие. Вчера и сегодня. Через век. Он, как легендарный герой еврейского народа, сражался один против сотен бессердечных тварей, которые только недавно научились правильно задницу подтирать. И он победил. Правда, о его подвиге так никто и не узнал. Конечно, кроме конторы, куда он привез тела охотников, оружие и взятые у убитых в грузовике документы. Было ли ему что-то за ту стрельбу? — нет. Ни порицания, ни награды. Он попал в сложную ситуацию — счет шел на секунды. Напарники погибли, а Алик выжил. И это главное в тех краях. Начали бы отморозки стрелять через стены кафешки — он был бы мертв. Повернулся ближний боевик в левую сторону чуть раньше — был бы Алик мертв. Любая осечка, ведь африканцы не любят чистить оружие. Неправильно принятое решение — всё, мгновенная смерть. Выстрели кто-либо из выживших, когда он носил охотников в джип, не было бы вообще всей этой истории, так как без наставника Денис не стал бы тем, кем стал.

Алик был уверен, что с той стороны, откуда они приехали, ещё были хуту, и они могли окружить деревню. Но ему удалось проскочить. Что там дальше происходило, он узнавал только по слухам. Местные проснулись и увидели, как Алик «намусорил». Поднялась вся деревня, начали тутси — тех, кому удалось спрятаться — отлавливать. Пришлым не повезло. Уж лучше бы сами вышли на площадь и сказали, мол, Алик, братка, стреляй в темечко, будь добр, а то заждались меня черти, просют поторопиться. Лучше так, быстро и сердито. Без лишних мучений. И это было бы справедливо…