Салье вздохнул.

– Гугенот, католик… Не все ли равно.

Он ушел наверх и долго возился там.

– Господин Шико, – крикнул мэтр Салье, – помогите-ка мне перенести его вниз. Будет жаль, если его здесь зарежут, и все мои старания пойдут прахом.

Д'Англере, чертыхаясь, поднялся и пошел выполнять просьбу. Вместе они перетащили раненого в безопасное место. Близилось утро, и нужно было возвращаться в Лувр.

– Мэтр Салье, вы умеете стрелять из аркебузы? – спросил д'Англере.

Тот побледнел, но кивнул.

– Да, немного.

– Не пытайтесь ни в кого попасть, – посоветовал д'Англере, – главное, напугать, чтоб не лезли. А мне пора идти.

К рассвету стало тише.

Д'Англере шел по набережной Сены, возвращаясь в Лувр. Мертвые тела плавали в реке, создавая запруды у мостов. Воды ее были окрашены красным.

Он то и дело перешагивал через трупы. Все они были почти голыми, и невозможно было определить, кто здесь католик, а кто гугенот. Много попадалось молодых мужчин, но также много… очень много женщин… детей… стариков…

Где-то совсем рядом он услышал крик и улюлюканье. Кровавое пиршество продолжалось. Д'Англере рванулся туда, но раздался выстрел, смех и звук падающего тела. Крик оборвался.

– Святая Мадонна! Великий Боже, – бормотал он про себя. Он пытался не смотреть по сторонам, но не смотреть было невозможно.

Только сейчас он понял во всей очевидности, ЧТО они натворили. Он прислонился спиной к стене какого-то дома и стоял так, набираясь сил, чтобы идти дальше через растерзанный город.

***

Генрих Анжуйский, бледный и с красными глазами, метался по своей спальне в ожидании новостей. Ему и в голову не приходило покинуть эту спасительную обитель, чтобы самому увидеть, что происходит в городе или хотя бы во дворце.

В дверь постучали.

– Это я, мой принц, открывайте, – раздался из-за двери голос Шико.

Герцог подскочил к двери и нетерпеливо откинул засов.

На пороге и вправду стоял д'Англере. Его одежда была перепачкана кровью. Кровь была на руках, на лице и даже на волосах. В руке он держал окровавленную шпагу.

– Ну? Что там? Гугеноты разгромлены? Мы победили? – с нетерпением спрашивал д'Анжу.

– Победили? – горько усмехнулся д'Англере. – Победили… только не мы…

– А кто же? – герцог в ужасе уставился на своего шута. – Неужели еретики?

– Еретики перебиты, не бойтесь… – ответил тот. – Сам Сатана хозяйничает теперь на улицах Парижа. И он здорово помог нам, своим верным слугам....

Он швырнул свой окровавленный плащ прямо на роскошный шелковый ковер и рухнул в кресло, вытянув ноги в грязных сапогах.

– Шико…, что ты несешь?! Какой еще Сатана?! Ты что, пьян?

– Мой принц, тому, что происходит в городе, просто нет названия… Быть может, нам уже не оправдаться перед Всевышним, но мы обязаны остановить это… если мы еще люди.

Кого восход увидел вознесенным,

Того закат низверженным узрит.

Пьер де Ронсар

Генрих шел по коридору в сопровождении троих конвоиров. Впрочем, это была скорее охрана, чем конвой: деваться ему было некуда, кругом царила смерть. Он то и дело обходил лужи крови и натыкался на мертвые тела. Генрих старался не смотреть на лица убитых, боясь даже представить, сколько из них могут быть ему знакомы. Его поразило то, что все эти люди были раздеты. Он вспомнил, с каким пренебрежением придворные католики разглядывали скромные наряды гугенотов, и удивился, до чего же дошла алчность этих высокомерных господ, чтобы они могли позариться на перепачканную кровью одежду мертвецов.

В одной из галерей он увидел стайку юных фрейлин. Осмелев, они покинули свои убежища и теперь с интересом обсуждали стати обнаженных мужчин, имевших лишь один недостаток: все они были мертвы. Когда Генрих проходил мимо, дамы как по команде замолчали и проводили его любопытными взглядами. «Интересно, – подумал Генрих, – если бы я лежал тут голый и со вспоротым животом, я бы им понравился?»

Двери в покои короля Наваррского были закрыты.

– Открывайте, именем короля! – крикнул один из сопровождающих Генриха гвардейцев и забарабанил в дверь.

Молчание было ему ответом. Сердце Генриха непроизвольно сжалось.

– Дайте знать, что это вы, ваше величество, иначе, боюсь, придется ломать замки, – посоветовал офицер.

Генрих колебался, он уже был научен горьким опытом.

– Отойдите от двери, – потребовал он, – или мы будем стоять тут до второго пришествия.

– Да пожалуйста, – пожал плечами тот.

Они отдалились на десяток шагов, и Генрих постучал.

– Эй, там! Открывайте, это я! – крикнул он.

За дверью послышалось шевеление и голоса, потом на некоторое время снова все стихло. Затем Генрих услышал звук отодвигаемой мебели и скрежет тяжелых засовов. В конце концов дверь распахнулась.

На пороге разоренного жилища стоял д'Арманьяк¹⁴, сжимая в руке топорик для колки дров. На его немолодом лице была написана азартная решимость и готовность ко всему. Колет его был расстегнут, а рубашка окровавлена, и на левом плече красовалась грязная повязка. Более всего первый камердинер короля Наваррского сейчас походил на разбойника с большой дороги.

– Сир! Вы живы! – только и мог сказать д'Арманьяк, отступая, чтобы дать ему войти.

Генрих быстро шагнул внутрь и захлопнул дверь. Только водрузив на место все засовы, он позволил себе вздохнуть свободнее.

– Ну вот, я и дома, – сказал он, со смесью радости и горечи глядя на своего верного слугу и друга, которого уже и не думал застать живым. Они крепко обнялись, еще не веря, что судьба оказалась чуть менее жестокой, чем оба ожидали.

В его покоях все было перевернуто вверх дном. Разбитая мебель, сорванные портьеры, кругом пятна крови и осколки посуды. Весь пол был усыпан растоптанными лепестками тюльпанов, которые Генрих вчера утром, кажется в другой жизни, сам принес сюда для Марго, пренебрегая помощью слуг. На кровати в комнате д'Арманьяка Генрих обнаружил двоих раненых, одним из них был Шарль де Миоссен. Живой. Вторым – неизвестный Генриху человек.

Миоссена Генрих знал с детства, он был сыном той самой мадам де Миоссен, что нянчила принца Наваррского в первые годы его жизни. Генрих опустился на колени перед кроватью и потрогал лоб своего старого товарища. Тот бредил и не узнавал его. Генрих ничем не мог ему помочь.

Он подобрал валявшийся на полу стул и поставил его к камину, пытаясь создать видимость островка порядка в этом хаосе.

– Давай, что ли, приберем немного, – предложил он д'Арманьяку.

Пока они проводили время в этом несвойственном им занятии, пытаясь хоть отчасти придать комнатам жилой вид, камердинер рассказал Генриху, что, как только он покинул свои покои, королева Наваррская, видимо, устав от присутствия чужих мужчин, отпустила охрану и попыталась уснуть. Однако не прошло и часа, как сюда вломилось два десятка гвардейцев господина де Нансея. Несколько безоружных слуг были убиты тут же, другим удалось улизнуть, и судьба их была ему неизвестна. Потом из спальни на шум прибежала мадам Маргарита, и только ее появление спасло самого д'Арманьяка и господина де Миоссена, что отбивались из последних сил. Она защищала своих новых подданных, грозя гневом короля Франции и всеми карами небесными, закрывая их собою. В конце концов Нансей был вынужден подчиниться воле принцессы крови, и убийцы ушли. Они даже были столь любезны, что унесли с собой трупы, правда, судя по всему, недалеко.

Тем человеком, что лежал теперь в комнате д'Арманьяка, был некий барон де Леран, именно за ним гнались гвардейцы, когда вломились в покои короля Наваррского. Ее величество, как и других, вырвала его из рук озверевшей солдатни. Когда д'Арманьяк говорил об этом, в его голосе чувствовались неподдельная признательность и восхищение, и Генрих отметил, что избалованной принцессе-католичке удалось-таки получить преданного поклонника в лице этого сурового гугенота.