Возвращение в ДК МАИ, 2009 г.

Хиппи я никогда не был. В так называемой «системе», несмотря на слухи, никогда не состоял, но с представителями движения, особенно в первые студенческие годы, общался регулярно. Преимущественно с девушками. Моя легкая увлеченность привлекательной хиппушкой по имени Таня, умной, чистоплотной, аккуратной и тем разительно не похожей на остальных, быстро переросла в роман, подробности которого изложены в одноименной песне и, думаю, повторять их незачем.

Если кратко обрисовать мои впечатления от подвернувшихся мне отечественных битников и хиппи конца 70-х, то травить байки и гнать «телеги» было главным жизненным кредо любого уважающего себя волосатика.

Теплым вечером – скорей всего, июльским и свободным от экзаменов – Таня, я, мой школьный приятель-меломан Игорь Егоров и студент факультета журналистики МГУ Андрей Наседкин по прозвищу «Сэд» сидели на скамеечке у конного памятника основателю столицы Юрию Долгорукому, который, как всем известно, перстом кажет на красное здание Моссовета, переименованного ныне в Мэрию. По диагонали светился ресторан «Арагви». По утверждению будущего литератора с Моховой, в этом объекте грузинской кухни, открытом еще в конце 30-х под патронажем самого шефа сталинской госбезопасности Лаврентия Берии, имелся тайный зал, куда для удовлетворения личных потребностей похотливого члена ЦК привозили столичных красавиц, многие из которых затем бесследно исчезали.

Спустя 40 лет расплодившиеся дети цветов и трав переименовали площадь Моссовета в «Квадрат», и, наряду с Пушкой (Пушкинская площадь) и Гоголями (Гоголевский бульвар), она стала местом сбора части советской молодежи, умыкнувшей от марксистско-ленинской пропаганды. Именно здесь мы впервые услышали о великих подвигах индивида с погремухой «Бамбино» и, как вы понимаете, из первых уст.

Отличался незаурядный хип от собратьев, одетых преимущественно в самопал, фирменным внешним видом, по тем временам ультранездешним: рассекал в цветастом двубортном пиджаке «made in Italy», модных джинсах Super Ruffle из валютного магазина «Березка» и лакированных шузах на высокой платформе, как у Джина Симмонса из макияжного ансамбля Kiss.

Происхождение клички Бамбино[7] объяснял смесью родства с корсиканскими предками и своим небольшим ростом, что индуцировало у просвещенных мгновенную ассоциацию с другим известным корсиканцем.

В тот день, достигнув нужной кондиции от курительной смеси, Бамбино призвал желающих заключить за рубь с носа пари, беспрецедентное по масштабу выдумки и цинизма.

Согласно предложению в компании одного из участников спора, вида наиболее для дела подобающего, он обещал проникнуть в «Арагви» и помочиться в сортире, не прикоснувшись к своему детородному источнику даже пальцем! Желающих скинуться нашлось на червончик. Затейник обвел пристальным взглядом окружающих (на предмет, не затесался ли враг), сфокусировал широкие зрачки на Сэде и завопил ему в лицо: «Чувак, поздняк метаться! Как халдей колданется, впаришь текст: «Эль пардан дель пар винчино». Всосал?».

Забегая вперед и строго придерживаясь мемуаров непосредственных свидетелей, расскажу вам, что произошло дальше.

На входе в ресторан Бамбино отчеканил швейцару несколько идеально вызубренных фраз на итальянском языке. Тот застыл в изумлении. «Эль пардан дель пар винчино!» – с надрывом, согласно договору, «впарил» Сэд и, вытянув в направление швейцара пядь, добавил еще на терцию выше – «Ну, пардан Винчино!», мол, тебе, дурак, русским языком говорят, интурист выпить желает, а ты, прям, тупой – дальше некуда!

Остолбеневший привратник вытянулся перед пестро одетыми чужеродцами и пригласил поклонами и раболепными жестами посетить заведение и откушать чем бог послал. Далее «итальянцы» направились в туалет. Сэд укрылся в кабинке и приготовился к наблюдению за предстоящим бенефисом через щели и проемы, чем грешили все двери в совдеповских местах общего пользования. Сам же Бамбино, спрятав руки под пиджак, занял у писсуара боевую стойку в ожидании лица, склонного, по его представлениям и опыту, к жалости и гуманизму. Жертва, собравшаяся было справить нужду, попалась на крючок без колебаний. Изображая на лице гримасу нестерпимого страдания, безрукий инвалид попросил расстегнуть, достать, подержать, стряхнуть и прибрать обратно. После чего согласно плану он должен был дождаться выхода из убежища восторженного зрителя для открытия перед лже-ампутантом дверей, ведущих из ресторациии на исходную позицию.

Все шло как по маслу! Одурачив сердобольного лоха и успешно облегчившись, Бамбино, который на этот раз, должно быть, не на шутку перебрал с предварительным продувом легких каннабисом, внезапно потерял связь с реальным миром и, отступив от сценария, зачем-то подошел к умывальнику, достал из-под пиджака руки и стал их тщательно мыть. Фатальная ошибка не осталась незамеченной милосердным, но крепко сбитым грузином.

Вначале из ресторана с гримасой ужаса выбежал Сэд. Через некоторое время подъехала белая карета, затем в сопровождении трясущего кулаками швейцара из «Арагви» вынесли на носилках лежащее на животе тело, по одной версии: «с деформацией в челюстно-лицевой области и переломами обеих рук», по другой: «с нарушением целостности копчика и сильными ушибами тканей большого таза», по третьей: «в совокупности», что косвенно подтверждалось положением пострадавшего на переноске.

После громкого фиаско Бамбино бесследно испарился. Вдохновленный соучастием Сэд написал в память о нем эпитафию, и через много лет в числе других миниатюр моего талантливого приятеля песню про Бамбино станет душевно распевать на концертах Андрей Сараев.

Сараев зажигает!

Квартира Димы Пыжова на Коломенской давно бы стерлась из памяти, если бы не внезапная кончина его волнистого попугая и драматическое шоу, случившееся на поминках.

Дима был художником, музыкантом и поэтом, играл на гитаре и фисгармонии, доставшейся ему в наследство из глубин дворянского происхождения.

В то время живописью я еще не баловался, но приличного стихоплета подыскивал! На том и сошлись.

Чтобы не ущемлять равенство композитора и поэта, группу решили назвать по аналогии с Simon & Garfunkel! Но Grigorian & Pyjov нам тогда показалось больше подходящим для вывески адвокатской конторы. Остановились на «Сакко и Ванцетти»! По тем временам – вполне в духе социалистической системы ценностей. Дело осталось за малым – собрать состав!

Вскоре мне позвонил Дима и сообщил, что у него есть две новости: плохая и хорошая! Я попросил начать с плохой.

– Попугай сдох.

– Соболезную. А хорошая?

– Нашел гитариста!

После чего добавил, что в ближайший субботний вечер он намерен организовать у себя поминки по усопшей птичке, а заодно и встречу с нашим будущим гитаристом.

На званый ужин приехали две Димины подружки, его приятель-художник (как они все выглядели и как их звали, не помню), мой школьный дружок и фельдшер по прозвищу «Крябс» и один из моих новых институтских знакомцев по кличке «Шакал».

Поминальный вечер по безвременно ушедшему попугаю уже перешел в громкую музыкальную стадию, когда заявился последний гость – высокий, с массивной челюстью и толстыми линзами в роговой оправе на приплюснутом носе.