Через пять минут пассивного движения поток течения изменил своё направления, уводя Леклерка вверх, где его втянул вакуумный насос внутрь другого резервуара воды.

Все уже давно ждали его. Внутри прозрачной сферы резервуара Леклерк оказался прямо перед проконсулом. Интерактивный прямоугольник, гроб, вертикально заякоренный на прямой ручке, уходящей в днище сферы. Гроб переливался статистическими помехами, волны которых соответствовали голосу проконсула. Сам проконсул в виртуальном мире выглядел молодым подростком в теле механической машины, заменявшей туловище и конечности. За проконсулом искрился портал, червоточина, уходящая в некое другое измерение, символизирующее то, от чего Леклерк отказался. Проконсул не мог упустить момента указать Леклерку всю его ущербность и ограниченность. Впрочем, этого и не требовалось. Леклерк был единственным живым человек, ускорителем в живом теле, не воспользовавшимся инфополюсом на расстоянии. Он явился сюда лично, показывая тем самым свой настрой и решимость.

— Что ж, — пожал плечами проконсул. — Ты всё же, действительно, решил представь перед нами в «природной» оболочке, — помимо статистических помех, выводимых на поверхность гроба, внутри которого и находилось реальное тело проконсула (разобранное и упакованное), синусоида голоса меняла свою амплитуду, выводимая поверх изображения проконсула. — Думаю, разработку вектора мы можем начать. Приступить к ускорению.

Все прозрачные стены сферы были изрисованы синусоидами подключившихся ускоряющихся. Здесь был весь совет, все правителя и главы программирования. И они слушали, превращая свои синусоиды в прямые линии.

— Как вы уже знаете, — продолжил проконсул, — ИИ превысил допустимые ограничения, убив аппаратуру.

— Он не мог превысить ограничения, потому что не было никаких ограничений, — высказался кто-то из отдела программирования. Синусоида меняла свою амплитуду по мере изменения голоса.

— Есть законы, почему нельзя применять электромагнитное оружие, — теперь говорил программный претор. — Любое несогласованное уничтожение техники может приравниваться к акту агрессии по отношению к ускоряющимся.

— Наши тела неразрывно связаны с электроникой. Она является частью нас, — проконсул повысил голос. — Наши разумы связаны с электроникой. Умрёт электроника — умрём и мы.

— Только не коженосящего, — высказался неопознанный голос.

Раздался небольшой смешок, поддержанный остальными присутствующими ускоряющими. Стены резервуара исказились в унисонной волне поддержки.

— Поэтому, я и отказался от частичного перехода, — возмутился Леклерк. — Посмотрите на себя. Параноики, не способные видеть дальше программного алгоритма. Одна ситуация, вышедшая из-под контроля, и всё, вы уже боитесь. Будто что-то угрожает главному вектору.

— Это не просто ситуация, вышедшая из-под контроля, — проконсул посмотрел своими виртуальными глазами на Леклерка. В них, подобно линейной машинке Тьюринга, бежали однозначные цифры, меняющие друг друга. — Уничтожение проводников и транзисторов через скачки напряжения значит, что у ИИ есть доступ к электрическим мощностям.

— Он лишь проучил тех доморощенных хакеров.

— Это уже не первый случай, — ответил претор. — ИИ явно не в настроении.

— Это слишком человеческая логика, — упрекнул того Леклерк.

— Но ей орудуешь и ты, — проконсул склонил голову. — Проучил? А если он захочет нас проучить? Мы связаны с инфополюсом. Мы живём в нём. И мы делим пространство там с ИИ. А если он захочет нас проучить? Можем ли мы быть уверены, что наши фаерволы защитят нас? Программный претор?

— Мы не способны провести проверку, но квантовые фаерволы ничто для квантового сознания.

— Если мы не способны себя защитить, то как мы можем не быть параноиками? Мы — прогрессоры человечества, а не корпорации. Мы двигаем науку, а они лишь популизируют её. И мы настоящие отцы ИИ.

— И неспособные его контролировать, — высказался программный оператор. — Мы не можем переделать его. Он состоялся как разум и не подлежит редактированию. Это за пределами конвекции закона Тьюринга.

— Он не просто программа, — прямая линия под программным фециалом сменилась на синусоида. — Он и есть разум.

— Так получилось, что ИИ представляет опасность не только для нас, но и для остальных корпораций, — проконсул сцепил пальцы. — Они организовали свой совет. Конгломерат. И уже пришли к заключению.

Стены зала загудели, изрисовавшись множеством негодующих синусов, меняющих свою длину волны.

— Да что они могут понимать в программировании?

— Эти дилетанты не отличат бит от кубита.

— Коженосящие вновь решили нам указывать, что делать?

— Жалкая попытка потягаться с нами силами в интеллектуальном первенстве.

— Тихо, — перебил всех проконсул. — Ускоряющиеся обязаны Компании, и мы должны учитывать их мнение.

— Почему ты не отправил меня на переговоры? — негодующе выкрикнул в микрофон маски Леклерк.

— Я никогда не отправлял. Решение должно было остаться здесь, в пределах сферы влияния ускоряющихся.

— Но ты согласился записать их решение в реестр Зазеркалья? — спросил один из совета.

— Да.

— Возмутительно, — высказался фециал.

— Это угроза нашей независимости, — высказался претор. — Это угроза нашему вектору.

— Ты поставил главный вектор под угрозу влияния извне, — высказался программный оператор.

— Это вздор, — ответил проконсул.

— Голосование может быть фальсифицировано влиянием извне, — Леклерк махнул рукой по горизонтали.

Проконсул злостно посмотрел на него, но ничего не ответил.

— Ты общался с Компанией на прямую? Через инфополюс? — спрашивал один из программных старейший, но проконсул лишь молчал, не отвечая на риторические вопросы. — Без представителей? Не обратился к программному представительству? Ты мог подвергнуть своё мышлению чужеродному влиянию. Как мы можем быть уверены, что твоё мнение основано на мнении большинства Зазеркалья?

— Фальсификация здесь не причём. Они хотели знать мнение ускоряющихся из прямых уст. В коем-то веки наши цели, возможно, сойдутся.

— Так, к какому решению они пришли? — спросил претор.

— К такому же, что и мы.

— Или мы подверглись влиянию извне? — спросил Леклерк. — Тогда мы должны оттянуть голосование…

— Значит, они тоже хотят форматнуть ИИ? — перебил Леклерка кто-то из совета.

— Есть главная причина, почему мы дошли до этого момента, — аватар проконсула застыл, как и статистические помехи на поверхности его гроба. Лишь синусоида голоса продолжала меняться. — Ни ускоряющиеся, ни линейные не могут понять ИИ. Как он мыслит?

— И, поэтому, мы должны избавиться от него? — Леклерк негодовал. — Как дикие животные?

— Ты знаешь анекдот про ядерный реактор и древнего грека, Леклерк?

— Это новая технология, — по залу раздался неодобрительный гул. — Прошу прощения. Это новый разум, — прокричал Леклерк. — Со своими особенностями! Вспомните основной вектор всех ускоряющихся — непрерывное ускорение в будущее. А мы обсуждаем убийство этого самого будущего. Разума. Настоящего разума, прошедшего тест Тьюринга. Да это прямое нарушение закона ускоряющейся отдачи! Это ересь!

— Он разум. Мыслящий. Без спорно. Но прошёл ли он тест Тьюринга? Посмотри, какие ответы он даёт в инфополюсе. Это чистейшая китайская комната Сёрла. К сожалению, мы не можем прийти к выводу, что он — мыслящий по меркам человека. Различия в ментальном плане между ним и нами кардинально отличаются на корню. Нет никаких доказательств, что и ИИ понимает нас. О чём люди говорят. Так же, как и люда не понимают, о чём говорит ИИ. К тому же, существует вероятность, что мы ошиблись и породили не разум, а лишь её искажённую версию, монстра, не имеющего ничего общего с интеллектом.

— Это слишком антропоценрическая точка зрения.

— Но она имеет право существовать, когда мы говорил о чём-то, что было создано руками человека. Возможно, мы достигли технологической сингулярности в тот момент, когда родился чистейший из разумов. Но мы не осознали это. Посмотри на себя, коженосящий. Ты не согласен с нами, когда речь заходит о переходе. Называешь других ускоряющихся параноиками. Может мы не осознаёт этого. А может, ты заблуждаешься? Если бы технологическая сингулярность и наступила, то мы не доросли до неё. Не поняли в силу наших недостаточных умственных мощностей. И не можем совладать с ней. Но если она наступила, то мы — и есть технологическая сингулярность.