Камил стянул перчатку с руки. Всё ещё ощущался дискомфорт, заставлявший его потеть и испытывать жажду. Кожный зуд отступал, но рука всё ещё чесалась.
— Как рука?
— Всё ещё щекотно. Как проснусь, так сразу желудочный сок ко рту подступает. Хорошо, что когда дохожу до туалета, желудок успокаивается.
— Главное, что ты жив, — Генералиссимус поправил воротничок своей белой рубашки. Пуговицы сидели как вшитые внутрь одежды.
— Знаешь, я теперь по-другому отношусь к жизни, — Камил взглянул на Генералиссимуса, сидящего на противоположной стороне машины. За его спиной в стекле проплывал город. — Теперь я понимаю, что значит ценить то, что имеешь.
Автомобильный жук проезжал вдоль ограничительных бордюров, тянущихся вдоль пешеходного тротуара. Его колёса, работающие от тела аккумулятора, котились по гладкой поверхности серого асфальта, залитого в городское основание. Старая, белая разметка, нанесённая на асфальт, разделяющая проезжу часть на дорожные полосы, отсвечивалась пунктирными линиями за стеклом окна автомобиля. В пунктирных линиях Камил видел кольца Сатурна. Со своими щелями, разрывами и переходами.
— На Янусе было легче смериться с неотвратимостью конца. Всё казалось таким моментальным. Бам-с, — Камил щёлкнул пальцами. Вышло не очень уверенно. — Даже не было времени подумать. Я рассчитал свои шансы на выживание, само собой. Лишь ошибка в расчётах Андана, ошибка в траектории груза, могла меня спасти. Но они не ошиблись. И я совсем потерял себя. Как неразумное животное я цеплялся за этот шанс, хоть и понимал, что шансов выжить у меня не так и много. Ты знаешь Бао?
— Мы ведь про Бао с СНТС?
— Да. Так вот, — Камил провёл рукой. Ощущалась она как в воде. — Когда я осознал, что всё ещё жив, там, уже летя в Сатурн, у меня появилось время подумать. По-настоящему. Задуматься. Уже ничего не зависело от меня. Просто понимаешь и ждёшь. Я думал о цели нашего существования. Зачем мы здесь?
— Серьёзно, Камил?
— В чём наше предназначение? Банально, ведь так? Ты это хочешь сказать? Ну же, скажи, если не терпится.
Генералиссимус промолчал.
— Давно, ещё в университете Компании, я читал Игана. Увлекался твёрдой научной фантастикой. Так вот, у австралийца был роман. Небольшой, как Иган и любил. «Карантин» назывался. Читал?
Генералиссимус покачал головой. Один жилой дом сменялся другим за его спиной. Одноэтажный, двухэтажный, со смешенной планировкой, с двумя балконами и без. В каждом из них Камил видел вселенскую уникальность.
— Там людей поместили в карантин. Накрыли всю солнечную систему пузырём. Со всякой релятивистской ерундой в придачу.
— Пузырь был оболочкой горизонта события чёрной дыры?
— А чёрт его знает. Но когда они пытались достичь пузыря, время рассинхронизировалось для наблюдателя. Объекты на подлёте к пузырю замедлялись в своей собственной системе отчёта. Но это не суть книги. Суть в идеи. Идеи. О, да. Они правят нами. Нашими жизнями. Решают, к какой школе философии мы примкнем, когда поумнеем. И персонажи «Карантина» думают, зачем их накрыли пузырём? Дело ли в наблюдателе? Антропный принцип. «Вселенная именно такая, какой мы и должны её наблюдать». Не больше. Не меньше.
— Как суперпозиция в квантовой физике? Бесконечное число вариаций состояния?
— Бинго. Они считают, что человек посмотрел на вселенную и изменил её под себя, сам того не осознавая. Вот такая суперспособность. А существовал кто-то ещё, помимо человека, конечно же, кто жил в этой суперпозиции. В бесконечном многообразии себя. Любые формы. Лишь дай фантазии развернуться, — Камил махнул рукой. — Так зачем же мы появились? Чтобы смотреть на вселенную? Прекратить её изменение? И мы ведь прибыли к Сатурну за этой же целью: чтобы изучить другой разум, — Камил стукнул пальцем по виску. Мягкая пластмасса девайса пощекотала подушечку пальца. — Какое его предназначение?
— Может он и не разум, — пожал плечами Генералиссимус.
— Нет, он точно разум. Я в этом уверен. Он смотрит на нас. Наверное, не так, как мы. Не двумя глазами, — Камил дотянулся пальцами руки до глаз, оттягивая пальцы всё дальше и дальше. — Не в перспективу сводит две линии. Но он смотрит на нас. Он любопытен, как думаешь? Я вот не знаю. И думает ли он о своём месте во вселенной? Может, это он смотрит на нас и меняет нас?
— Камил, вижу, ты идёшь на поправление.
— У персонажей «Карантина» действительно была цель. Цель бытия. А у нас какая? — Камил опустил руки. — Всё бессмысленно. Это исследование…блеф. Чёрные дыры…Вздор…Может, и не было никаких дыр, пока мы не посмотрели на эту коробку? Эффект наблюдателя.
— Бессмысленно? К такому заключению ты пришёл, пока путешествовал вокруг Сатурна?
— Я и сам не знаю. Я просто не хотел умирать. Что, если я умру, то умрёт и вселенная?
— Камил, друг, ты просто пережил потрясение. У тебя был стресс. Такое с каждым бывает, — Генералиссимус потянулся, кладя руку на плечо физика.
— Я просто не хотел умирать. Тогда, на Янусе, пока пытался добраться до Паука, я сказал Леклерку, что хочу знать ответ. Но не осознавал, насколько сильно я этого хочу. Я хочу знать ответы! Этот объект, артефакт…он ведь помог мне. Ты ведь видел отчёт. Он коллапсировал пространство не далеко от меня, чтобы меня нашли. Они нашли меня по гравитационной линзе, градиентом направленной к Андану.
— Это могло бы совпадение.
— Я смотрел на него. Одним глазом. Тогда. Он пролетал подо мной. Там, над проклятым Сатурном. И он посмотрел в ответ. Я уверен в этом. Совпадение? — усмехнулся Камил. — У этого технаря, Бао, была идея. Он считает себя неким хорошим математиком.
— А это правда? — улыбнулся Генералиссимус, приободряя беднягу Камила.
— А мне откуда знать? — Камил тихо рассмеялся. — Что-то типа научной религии. Проценты и хаос. Он параноик и считает, что не существует систем, которым можно было бы просчитать. Его правда, я согласен. Так какой же шанс, что чёрная дыра образуется и умрёт в той области пустого места, где я дрейфовал? Я…я чувствую, что здесь есть связь. Она должна быть. И я хочу знать ответ…
Стеклянный купол города заливал дождь. Капли, сбивающиеся в ручейки, растекались по его обтекающей поверхности. Они, как трещины в земле, убегали куда-то вдаль, туда, где купол уходил в землю, далеко на горизонте. Серые тучи затянули собой всё небо. Раз в минуту небо освещалось вспышкой молнии, и раскаты грома приглушённо достигали земли. Камил смотрел на это великолепие через открытую крышу автомобиля, гадая, может ли он определить области повышенного электрического пробоя, ориентируясь только по пробегающей в небе вспышке. Отважные дирижабли, управляемые системами, продолжали, как ни в чём не бывало, своё безбрежное движение, не боясь природных капризов. Стекающую с них воду подбирал шальной ветер, сдувая прочь.
— Есть ли смысл спрашивать природу, почему она такая? — Контрастируя с агрессивными климатическими условиями за куполом, здесь, под ним, деревья оставались в покое. Ничего не ворошило их ветки, норовя сорвать листья, вырвать их с корнями и повалить на землю. Люди, одетые в летнюю одежду, преимущественно шорты, юбки и майки, шли по тротуару, лежали на лужайках своих домов или сидели на подвешенных качелях-диванах, занимаясь своим делом. Никого не интересовало то, что происходило над головой. Разве что редких зевак, по какой-то причине решившись всё же глянуть вверх.
— Ты о чём? — Генералиссимус отвлёкся от девайса, в котором, наверняка, читал новости или чатился. — А! Ты о ефремовском инферно?
— В жопу инферно. Я принял этот мир таким, каким он есть. Вселенную и прочую ерунду.
— Нет, так не пойдёт, — отрезал руками Генералиссимус. — Мы должны разобраться с Ками. И, вообще, ты хочешь знать ответы или нет? Не пойму никак.
— Хочу. Но я боюсь, — Камил задумался. — Ками, значит? Такое имя дали объекту инфополюс? Интересно…
— Чего же ты боишься? Что нас всех засосёт в чёрную дыру?
— Нет. Боюсь, что они окажутся бессмысленными. У нас есть формулы, константы, алгоритмы — в этом я разбираюсь и понимаю. Но разум? Я боюсь, что Павил прав. Что всё исследование бессмысленно. Контакт невозможен. Хотя и так близок. Это, похоже, будто ты карабкаешься по стене, в надежде достичь её конца и перелезть, но, достигая конца, сталкиваешься с потолком. И как бы ты сильно головой не бился в потолок — тебе его не пробить.
