Персонал сдержанно выразил радость, но вообще-то все сделали вид, что ничего не произошло. Дима сел за стол и с отвращением включил компьютер. Пока он валялся в больнице, авгиевы конюшни заполнились под завязку. Первым в папке «Очередь» красовался файл «буфетчицы», во что бы то ни стало желающей разобраться с «кошкой»-соперницей.

Свободных людей как не было раньше, так не было и сейчас. Вообще-то давно уже не мешало обсудить с Птицей вопрос о расширении штата. Дима сделал пометку в ежедневнике. Но это когда еще будет, а работать надо сейчас. Все лучше, чем бесцельно сидеть в кабинете и думать без конца об одном и том же: об Ольге, Олеге и Гончаровой.

На следующий день с утра, одевшись поскромнее, Дима вышел «на задание». Объект ему попался беспокойный. Парень носился по всему городу, из конца в конец, причем исключительно на своих двоих или на общественном транспорте. Видимо, на машине его грозная супруга каталась сама, а на такси не хватало.

Прошло три дня, а результат так и не нарисовался. Бессменная слежка становилась опасной: за это время вероятность быть запомненным и узнанным возросла до абсолюта. Спасало только то, что парень был близорук, но очков принципиально не носил, а в круг четкой при таких диоптриях видимости Дима старался не входить. Дежурный акустик слушал домашние телефонные разговоры, по мобильнику-клону отслеживали входящие и исходящие на трубку. И никакого намека на подружку. С каждым днем объект становился все более нервным и встревоженным. А потом Дима высмотрел, как он покупает на Сенной наркотики.

«Тетя, да у него просто не стоит на тебя, а ты сразу заподозрила другую бабу. У парня вся потенция в венах. Или в носу», — думал Дима, впустую глуша ноги.

И вдруг попал, что называется, в цвет. С утра они покатались с Юго-запада в Невский район, потом в Гавань, в центр, на Выборгскую сторону. Уже начало темнеть, когда на площади Мужества спустились в метро. Парень ехать никуда не собирался, он сидел на лавочке и смотрел на подходящие поезда, вытягивая тощую птичью шею. К нему подошла девчонка лет семнадцати, на редкость вульгарно накрашенная, в обтягивающих до писка атласных брючках. Прижалась всем телом, сочно поцеловала в губы.

Дима стоял поодаль. Он уже сделал миниатюрным фотоаппаратом несколько снимков и теперь ждал развития событий. Парень больше был не нужен, предстояло идти за девицей.

Подошел поезд, мальчик с девочкой сели в вагон. Дима — в соседний. Иногда бывало так, что ему становилось жалко тех, за кем приходилось следить, но только не в этот раз. Сладкая парочка «Твикс» казалась мерзкой до тошноты. Всю дорогу они что-то обсуждали, судя по жестам и мимике, отнюдь не любовно.

Доехали до «Академической». Чуть зазевавшийся Дима еле успел выскочить из вагона. Парень вытащил подружку едва ли не за шкирку и поволок к выходу. Та отчаянно отбивалась и верещала, а потом изловчилась и стукнула кавалера в нос. Замысловато выругавшись, кавалер отвесил даме затрещину и добавил фонарь под глаз, после чего попал в заботливые объятья неожиданно приключившегося милиционера.

Дальнейшее было просто до неинтересности. После того, как парочку запротоколировали и сдали по назначению, Дима за пару приятно зеленых бумажек купил у лопоухого сержанта все «кошкины» данные. Подумав, он решил, что, раз уж все равно здесь, стоит заглянуть к Паше Лисицыну.

Он был ровно на середине между землей и… подземлей, когда на противоположном эскалаторе увидел женщину. Ту самую, которая мыла на кладбище чужую могилу. И хотя он видел лицо всего несколько секунд, хотя эта была не блондинкой, а темноволосой, Дима не сомневался: она.

Что делать? Между ними была еще одна полоса, неработающая, ступени с которой были сняты. Кенгуриными прыжками, расталкивая стоящих, он бросился вверх, перескочил через ограждение, крикнул дежурной: «Я забыл сумку» и понесся вниз, сопровождаемый грозным радиоголосом: «Молодой человек, не бегите по эскалатору!»

Но женщины внизу не было. От платформы в сторону Девяткина только что отъехал поезд: в тоннеле затихал шум и семафор зажег красный глаз. Уехала на нем? Или успела пройти в конец платформы? Дима почти бежал, скользя по мраморному полу. Впереди мелькнула похожая черная куртка, и он бросился вперед со всех ног, даже не зная, что скажет, как будет объясняться. Но незнакомая молодая девушка отшатнулась от него, как от прокаженного.

Упустил… Интересно, поняла ли она, что Дима ее узнал? Узнала ли сама его? Вообще, знает ли она что-то о нем? И если знает, то что? Тогда, возвращаясь от Ольги — пешком, по бесконечным набережным, через Троицкий мост и по Каменноостровскому проспекту, он дал себе слово, что найдет эту Гончарову и поможет ей. Не для того, чтобы отомстить, нет. Слишком много времени прошло. Но если этого хочет она — так тому и быть. Ее способ не в пример лучше всего того, что может предложить он, уже тем, что — как права была Света! — страшнее самой смерти.

Выйдя из метро, Дима позвонил Лисицыну на работу, но трубку никто не брал. Павел оказался дома. Выяснилось, что пару дней назад он сломал ногу и теперь изображает бабу-ягу на печи. Узнав, что Дима рядом, заявил, что ждет и отказов не принимает. Дима купил коробку конфет, бутылку коньяка и поплелся к трамвайной остановке.

Позвонив в дверь, он тут же услышал стук «костяной ноги»: Павел спешил открыть дверь сам. Они обнялись как старинные друзья. Из кухни выглянула статная черноволосая женщина в фартуке поверх нарядного зеленого платья.

— Здравствуйте, меня зовут Рая. А вы — Дима, Паша про вас говорил, — сказала она звучным низким голосом с южным «г» и чуть приплясывающей интонацией, которые выдавали хохлушку или кубанку.

Они сидели за столом под старомодным желтым абажуром с бахромой, ели курицу, запивали красным вином, говорили о том, о сем. Наконец Павел многозначительно посмотрел на жену, и та, извинившись, вышла.

— Чай будем пить — позовем, — сказал Лисицын. — А пока промеж собой побалакаем. Ты чего смурной такой?

Дима рассказал о слежке за противным неверным супругом и о том, как нашел и тут же снова потерял Наталью Гончарову.

— Да… Я теперь сам видишь какой тебе помощник, — покачал головой Павел и постучал вилкой по загипсованной до бедра ноге. — Кое-что проверил, конечно, так что те дома, где ловить нечего, можешь вычеркнуть. Вон там, на телевизоре, листочек лежит. Но было еще кое-что, по-моему, очень даже тепло. Я тебе еще позвонить хотел, но закрутился. На проспекте Науки, недалеко от метро, снимает хату некий хмырь. Официально снимает, через агентство, уже несколько лет. Соседи говорят, бывает редко, обычно баб водит, а недавно жил почти неделю.

— Что за хмырь?

— Некий Свирин. Олег Михайлович.

Дима даже задохнулся от неожиданности.

— Так вот, этого самого Свирина пасли ребята из ГУВД. Я подошел поинтересоваться, что это за бандитская тачка торчит на моей земле, ну, меня и просветили. И погнали подальше. А в это же самое время, в том же самом подъезде у бабки одной сняла комнатку тетка из Мурманска.

— Из Мурманска?! — недоверчиво переспросил Дима.

— Ну! Старая, страшная, рыжая и глухая. Со слуховым аппаратом. Сказала, что сын у нее здесь в госпитале. Заплатила за полмесяца, но и недели не прожила, исчезла.

— Как исчезла?

— Да так. Ушла и не вернулась. Даже вещи не забрала. Я бабку спрашиваю, ты хоть паспорт ее видела. Видела, говорит, фамилия у нее такая простая, рабочая, то ли Столярова, то ли Плотникова. А зовут Наташей. Сечешь?

— Сантехникова! — простонал Дима. — Гончарова это была, кто же еще. У нее, наверно, париков и грима цельный чемодан. Зато паспорт настоящий.

— Так вот, — невозмутимо продолжал Павел. — Ушла она, а через пару дней и Свирин исчез со своими сторожами.

— И когда все это было?

— Ну… — задумался Павел. — Свирин появился примерно сразу после того, как тебя… А тетка — через пару дней.

— Не получается! — скривился, как от лимона, Дима. — Ее здесь видели гораздо раньше. Все-таки, наверно, она где-то здесь живет. Где ты не смотрел. А комнату сняла, чтобы к Свирину быть поближе.