Но ее беспокоили какие-то слова Олега, сказанные им как раз перед тем, как она включила звук. И тут же появился этот милицейский ангелочек. И вот теперь ей никак не удавалось вспомнить, что же это было такое. Очень важное.

Вместо этого память услужливо подсовывала одну за другой картины полуторагодовой давности.

Вот она выходит из поезда на Московском вокзале. Сумка через плечо, две — огромные — в руках. Во внутреннем кармане тридцать тысяч долларов. Ночь в гостинице. Газета с объявлениями. Ворчливая неопрятная старуха, которая привела ее в эту конуру на Северном с окнами на пустырь, всего за сотню в месяц.

Она быстро нашла Свирина. Даже сама удивилась, как быстро. Его работа, дом, семья, друзья… Вот где пригодилось давно усвоенное, хотя и подзабытое. Успеть везде, узнать все, заметить, запомнить. Азарт и ненависть, заполняющие пустоту. Она изучала его маршруты, привычки, распорядок дня. В какие рестораны ходит, где держит деньги, куда водит любовниц. Облазала каждый сантиметр вокруг дома и работы: все чердаки, помойки, подвалы. Пробраться в квартиру не смогла — слишком сложные замки на дверях, но в каждую вентиляционную шахту опустила «начинку». В машине жили крохотные «клопы» и датчики.

Все дело портила семья. Наталья не хотела рисковать здоровьем ребенка и ограничивалась слабыми импульсами, да и то только ночью. У здорового человека эти волны могли вызвать разве что легкое беспокойство или недомогание. Она рассчитывала таким образом подготовить почву, но совершенно неожиданно оказалось, что Свирин обладает повышенной чувствительностью к инфразвуку. Более того, эффект накапливался, и он испытывал страх даже тогда, когда действие прибора прекращалось. А еще были рассеянные звуковые волны, оптические импульсы, вызывающие галлюцинации. У Николая было множество таких «игрушечек». Он любил с ними возиться, усовершенствовать, придумывать новые. И теперь она пользовалась ими, чувствуя — удивительно! — его помощь и поддержку оттуда, откуда не возвращаются…

Подготовив почву, Наталья начала войну. Казусом белли[3] послужила, как водится, глупость, случайность. Она стояла за кусом сирени у Казанского собора и смотрела на сумасшедшую проповедницу, которая, как хороший артист, выбрала своим единственным зрителем почему-то именно Олега Свирина, обращаясь только к нему, следя только за его реакцией.

Наталья знала по опыту, что абсолютно бессовестных людей не существует. Какие бы гнусности ни творил человек, как глубоко ни замуровывал свою совесть в бездонные подвалы, рано или поздно, так или иначе она все равно дает о себе знать — явным ли угрызением, ночным кошмаром или неосознанным, переходящим в болезнь страхом. Та слабость, на которой Олег выстроил свою силу, в конце концов должна была зашататься, как гнилая балка в основании конструкции.

И это случилось.

Узнав, что Олег посещает психиатра, Наталья хотела сразу же устроиться в эту клинику, благо вес в определенных кругах и кое-какие связи позволяли сделать это без труда. Но клиника была слишком уж… простовата, не для супермена, слегка попавшего в беду. И она снова оказалась права: Свирин наведался в невероятно дорогую клинику для избранных, где лечили анонимно. В этом был еще один знак: именно сюда, в розовый особняк на Островах, Свирин привез Наташу. Тогда здесь делали аборты состоятельным дамам, не желающим огласки. За полтора года клиники перешла в другие руки, сменился профиль. Если Олег решится лечиться именно в ней, то история с Наташей, как это ни кощунственно звучит, тоже сыграет ей на руку.

Директор клиники, узнав, что сама Наталья Николаевна изъявила желание поработать у него, пришел в экстаз. Сверкая залысинами в обрамлении благородной седины, то и дело припадая к ручке, он заверил, что это огромная честь и место ждет ее в любой момент, когда ей это будет угодно…

И все-таки что же сказал этот ублюдок?

Еще раз… с пятой цифры.

Сначала сбилась настройка, потом Свирин споткнулся о бутылку, выругался. Потом… Потом она настроила приемник и услышала, что он собирается что-то сделать «со всеми этими суками, одной за другой». Интересно, кого он имел в виду? Жену, любовниц?

Нет, там было что-то еще. «Ты у меня узнаешь!». Нет. «Сегодня ты у меня узнаешь». Кто-то сегодня у него что-то узнает. А уже потом «суки».

Похолодев, она замерла. Сердце, легкие, желудок превратились в огромные куски льда. Воздух замерз ледяной глыбой.

Она поняла, кто должен сегодня «узнать».

Сгорбившись за рулем неказистой серой «шестерки», Ирина курила одну сигарету за другой. Дождь заливал лобовое стекло, дворники, натужно скрипя, едва справлялись с потоками воды. Крупные капли, казалось, барабанили не по крыше, а прямо по и без того взвинченным нервам. Ей хотелось завизжать. А еще — бросить к чертовой матери эту затею, продать квартиру, машину и поселиться навеки в Лемболово. Но перед глазами то и дело всплывала самодовольная физиономия Лельки, и Ирина, сцепив зубы, брала себя в руки.

Она просидела в этой чертовой консервной банке весь день, с семи утра. Свирин так не показался. Судя по слою грязи, покрывавшему «мерседес», он не выезжал с прошлой недели. Она позвонила на домашний номер. После седьмого гуда Олег снял трубку, послушал тишину и грязно выругался. Значит, дома.

Спина разламывалась, ноги немели. Ирина прикончила двухлитровый термос чая и пакет бутербродов. Хуже было с естественными потребностями, терпеть приходилось до последнего, а потом, умирая от стыда, бежать в ближайший подъезд.

Около половины восьмого она уже хотела ехать домой, но тут, покачиваясь, как пьяный, из дома вышел Свирин. Он сел в машину, та никак не желала заводиться. Минут через пятнадцать Олег вышел и тормознул грязный до невозможности «москвич». Ирина опыта слежки не имела и держалась слишком близко. Но, похоже, ни водитель, ни Свирин ничего не замечали.

И куда его только черт несет?

Ирина плохо знала новостройки и просто не представляла, как будет выбираться обратно. Кварталы одинаковых унылых домов все чаще сменялись черными кляксами пустырей. Кое-где щетинились прожекторами автостоянки, приютившие на ночь стада четырехколесных тварей. Тут и там, как волшебная звезда Кристофера Робина, тускло светились лампочки спящих башенных кранов: город перекисшим тестом выбирался из тесной квашни привычных очертаний.

Мелькнули и исчезли огни последней девятиэтажки, которая одиноким часовым вглядывалась в темноту. Асфальт сворачивал на север, строго на запад шла грунтовка. Свирин вышел из машины и запрыгал по ухабам. Его светлый плащ, словно кошачий глаз, ловил далекие отблески фонарей. Ирина вышла из машины и тут же по щиколотки увязла в грязи.

Дождь прекратился, похолодало. Налетевший северный ветер быстро расчищал небо, кое-где показались крупные яркие звезды. Пару раз Ирина слышала за спиной шум мотора и пряталась за худосочные кусты, но машины сворачивали.

Прямо за кустами пустырь едва заметно понижался неширокой котловиной. Со всех сторон блюдце окружали точно такие же заросли, листья которых уже успели поредеть. Днем здесь вряд ли удалось бы спрятаться. Ирина порадовалась, что, не в пример Свирину, оделась во все темное. С трудом ей удалось выровнять дыхание. Холодные капли пробирались за шиворот, в животе противно урчало. Похоже, здравый смысл изменил ей в очередной раз. Изменял-изменял, да и бросил совсем. Так страшно ей, наверно, еще никогда не было.

В детстве Ирина постоянно мечтала о приключениях, полных опасностей, о погонях, засадах и смертельных схватках со злодеями. Грезя наяву, представляла себя в разных авантюрных сюжетах. Разумеется, все в них всегда кончалось замечательно: злодеи были наказаны, пленники освобождены, сокровища отысканы. А в жизни все шло слишком скучно. И вот теперь она будто оказалась в самой середине своих оживших фантазий.

Оголенными нервами она вдруг почувствовала, что не одна в этой темноте. Кто-то еще прячется в кустах, затаив дыхание и замерев. Всем своим существом, превратившимся в огромный радар, она воспринимала присутствие человека, а может, и не одного. Кто они? Что тут делают? За кем следят? Горький сок паники брызнул в рот, словно она раскусила стебель молочая. Захотелось заорать дурным голосом и убежать, но горло сжала ледяная схватка спазма, а ноги отказались подчиняться.