Огромный кот черепаховой масти в противоблошином ошейнике стоял на стуле, положив лапы на край стола, и поедал хризантему в вазочке — такую же, как в Ольгином букете.

— Не только ты хризантемы любишь, — сказал Дима.

— Прохор! — строго прикрикнула на кота официантка Маша.

Кот прижал уши, но продолжал объедать цветок. Маша махнула на него меню. Сказав «мыр», Прохор тяжело шлепнулся со стула и с достоинством удалился на кухню. Ольга засмеялась.

— Никакого с ним сладу, — вздохнула Маша. — Подождите, он еще к вам придет. Только не давайте ничего, он не голодный, просто попрошайка. Ну, что будем кушать?

Они заказали по салату и по отбивной. Тихо играла музыка — что-то знакомое, но давно забытое. Дима курил, Ольга маленькими глоточками пила минеральную воду. Они молчали, но молчание это было мягким и пушистым, как усевшийся в углу умываться Прохор. «Удивительно!» — подумал Дима и улыбнулся.

— Ты чего? — спросила Ольга, глядя поверх стакана.

— С тобой хорошо молчать.

— А разговаривать?

— Разговаривать тоже, но молчать редко с кем хорошо. Обычно люди начинают нервничать и говорить всякую ерунду, лишь бы забить паузу.

Диме хотелось сказать многое, вернее, он чувствовал многое, но совсем как четверть века назад, не знал, как выразить это словами.

— Здесь хорошо, — выдавил он.

— Да, — кивнула Ольга. — Раньше здесь готовили огромные горячие бутерброды. Я после института работала здесь недалеко, в одной профсоюзной лавочке. Летом наша столовая закрывалась, вот мы и харчевались где придется. До дому все-таки далековато было бегать…

Дима заметил, что морщинка между Ольгиными бровями вдруг стала глубже.

— Оля, скажи, — он накрыл ее руку своею, — ты… чувствуешь себя виноватой?

— Ты имеешь в виду, из-за тебя?

— Да.

— Не знаю… Когда-то я была замужем, мне только-только восемнадцать исполнилось. Когда поженились, казалось, неземная любовь до гроба. А потом случайно познакомилась с одним парнем. В очереди к врачу. Это было какое-то безумие, я ничего не могла с собой поделать. Вот тогда я действительно чувствовала себя виноватой. Счастливой и несчастной одновременно. Он хотел, чтобы я развелась, но… я не смогла. Мы расстались, с мужем все наперекосяк пошло, через год он сам захотел развода.

— А сейчас? — Дима все крепче сжимал ее руку.

— Нет, это не вина, что-то другое.

— Что?

— Дима, я сама не понимаю. Хочешь честно? Меня тянет к тебе, но как будто что-то мешает. Я поэтому и в больницу к тебе боялась прийти. И это что-то не во мне, а в тебе.

— То есть?

— Ну я не знаю, не знаю, — Ольга чуть не плакала.

Она резко встала и ушла в туалет. Дима закрыл глаза, а когда открыл, на Ольгином месте сидел Прохор.

— Здорово, кот! — сказал Дима и приподнял бокал вина.

— Здорово, Дима! — ответил кот.

Или я схожу с ума, или одно из двух, вспомнил Дима братьев Колобков.

— Как дела? — спросил он.

— Да помаленьку, — кот чихнул.

— Здравствуй! — машинально сказал Дима: по словам Стоцкого, так непременно надо говорить чихнувшему коту, чтобы не заболели зубы.

— Спасибо, сам не сдохни. А у тебя как дела?

— Сам видишь.

— Дурак ты, Дима! Честное слово, еж — птица гордая, пока не пнешь — не полетит.

— Это ты про меня? — возмутился Дима. — А я тебе тогда кость не дам.

— Ну и подавись! — Прохор с презрением отвернулся. Вернувшаяся Ольга взяла его на руки.

— Смотрите, — предупредила подошедшая забрать салатники Маша, — он линяет. И когтит.

— Ну и пусть, — отмахнулась Ольга, но кот «когтить» не стал, а свернулся клубком у нее на коленях и громко запел-замурчал.

— Надо же, — восхитился Дима. — Кот-баюн. Бабушка мне говорила, таких раньше детям под кровать сажали, чтобы засыпали быстрее. Маша, а можно ему кость дать?

— Можно, конечно. Только он есть не будет — закопает.

— Это как? — удивилась Ольга.

— Унесет в угол и будет лапами шаркать вокруг, будто зарывает. Про запас.

— Олечка, — тихо сказал Дима, когда официантка отошла, — давай не будем ничего выяснять, а? Пусть все идет как идет. Иначе будет только хуже.

— Ладно, — улыбнулась Ольга, опустив глаза. Сквозь серые тени на веках проступила легкая краснота — похоже, в туалете она плакала.

Они доели, выпили кофе — все так же молча, только изредка, будто случайно, сталкиваясь руками. Все то, что Дима не мог выразить, необъяснимым образом выплеснулось в воздух и обволокло их двоих мерцающей тонкой пеленой. Было так сладко и тревожно…

Как тогда, со Светой, подумал он, и тут же мерцание погасло.

«Кретин! Пойми же ты, Света умерла, и давно уже можно полюбить снова, а не просто трахать то, что движется. Я хочу полюбить эту женщину!»

— Когда хотят — любят, а не умничают, — поднял голову Прохор, но Ольга его, похоже, не слышала. — И она это чувствует. Она права, закавыка в тебе.

— Все будет хорошо! — упрямо возразил Дима.

— Что? — переспросила Ольга.

— Ничего. Это я так, задумался. Ну, пойдем?

Они вышли на улицу, свернули на Вознесенский и пошли по направлению к Исаакию. В лицо дул сырой ветер. Ольга зябко передернула плечами. Дима обнял ее и притянул к себе — она не сопротивлялась, наоборот, доверчиво уткнулась носом ему в плечо. И тут он, не в силах больше себя сдерживать, начал целовать ее — прямо посреди улицы, не замечая ничего вокруг. Люди обходили их, кто-то улыбался, кто-то косился неодобрительно, но ему было все равно.

— Что это? — спросил Дима. Рваный ритм завораживал.

— Это мои. Давние-предавние, — Ольга положила голову ему на плечо и смотрела, как струйки дыма от его сигареты сталкиваются, танцуют и переплетаются в воздухе.

— Почему ты вспомнила?

— Не знаю. Просто всплыло, — чуть помедлив, ответила она.

— Ты думала о Сергее?

— Нет. Наверно, это ужасно, но я вообще о нем не думаю. И не вспоминаю. Только если сама заставляю себя. Как будто все осталось где-то за закрытой дверью. Я, наверно, какое-то чудовище.

— Может, ты просто его не любила?

— Не знаю. Но вообще-то это странно: лежать в постели с мужчиной и обсуждать, какие чувства испытывала к его предшественнику.

Дима закрыл ей рот поцелуем, и на какое-то время все снова исчезло, как будто они вдвоем нырнули в бездну, в ирреальность. А потом он слушал ее сонное дыхание рядом с собой и думал о том, на что все это похоже. На блюз. На раннюю осень. На ностальгию.

— Ты не спишь? — спросила вдруг Ольга.

— Нет. Я думал, ты спишь.

— Я лежала и… думала. О том, что это похоже на блюз. На последний медленный танец.

Дима поразился, что она думала о том же и нашла то же самое слово, что и он.

— Оля, мы же взрослые люди. Никому ничего не должны. И нам хорошо вместе. Зачем мы все усложняем?

— Нет, Дима, — в темноте прошелестел вздох, теплая рука коснулась его щеки. — Это только кажется, что все просто. Просто бывает, когда два человека просто захотели друг друга и просто переспали. И на этом все закончилось. Но только это не наш случай. Иначе не было бы нужды затевать дискуссию.

— Малыш, это не дискуссия, — Дима поймал ее руку и прижал к своей груди. — Я просто хочу понять, что нам мешает плюнуть на все и быть счастливыми?

— Ты хочешь понять? Ты? — Ольга резко отдернула руку и села. — Сходи к какому-нибудь психоаналитику, пусть он тебе все объяснит. О том, чего ты не можешь или не хочешь понимать!

— Оля…

— Что Оля? Да! Я, как последняя идиотка, влюбилась в тебя сразу же, как увидела. Когда только пришла в эту твою чертову контору. Представь себе, безутешная вдова!