— Но если вы докажете вину настоящего преступника, разве это не будет доказательством невиновности другого человека? — удивился Китаев.

— Так-то оно так… Но пока этот самый человек ведет собственное расследование, чтобы найти преступника и доказать свою невиновность. Он, понимаете ли, реалист. Хотя бы уже потому, что наш бывший коллега.

Илона лежала на широкой гостиничной кровати, подперев голову рукой, и по коротким отрывистым репликам Глеба пыталась определить, о чем идет речь. Он разговаривал по мобильному и хмурился все больше. Точно так же, как и небо за окном. Ветер уже не свистел, а завывал. Лето кончилось буквально на глазах. К стеклу прилип желтый разлапистый лист, похожий на расплющенную любопытную физиономию. На море, которое вдруг стало пугающе близким, бушевал шторм.

Наконец Глеб закончил разговор. С минуту он сидел на кровати, глядя на несущиеся по странно низкому, почти питерскому небу рваные тучи. Илона ждала.

— Похоже, каникулы кончились, — сказал он, запуская под одеяло холодные пальцы.

Илона взвизгнула и поджала ногу.

— Что случилось? — спросила она.

— Мой бухгалтер смылся с деньгами, предназначенными для крупной сделки.

— И… что?

— Хорошего мало. Не банкротство, конечно, на попугая-матерщинника хватит, но если в ближайшие дни деньги не вернуть или не оттянуть подписание контракта хотя бы на неделю, мало не покажется. Не подпишем — придется новых поставщиков искать, а это время. Дома уже почти готовы, сроки кончаются. Задержка с отделкой — неустойки. Есть человек один, который деньги возвращает, он мне кое-что должен, но говорить с ним надо лично, не по телефону. Так что лететь придется сегодня. Если самолеты летают, конечно.

Илона потянулась за халатом. После обеда, отправив Аллу с Викой спать в их номер напротив, они тоже по обыкновению нырнули в постель. Вот тут-то и раздался звонок.

Наскоро одевшись, Глеб накручивал номер справочной аэропорта. Минут через десять это наконец ему удалось.

— Рейс есть, вечерний. И билеты есть. А вот полетит или нет, это они не знают. Сейчас пока летают, а вот что будет через пять часов… Все равно надо собираться.

— Боже мой, как не хочется! — простонала Илона.

Глеб посмотрел на нее удивленно.

— Ну оставайтесь. Не знаю только, что вы тут будете делать. В окно смотреть? Вон дрянь какая на улице, не хуже, чем в Питере.

— Да нет, ты не понял, — невнятно ответила Илона, сжимая во рту шпильки, которыми закалывала на затылке заплетенную косу. — Здесь так хорошо было. Как никогда. И вот так, в один момент… Будто проснулась.

— Илонка! — Глеб вытащил у нее изо рта шпильки и прижал ее к себе. — Все равно ведь надо рано или поздно возвращаться. Так продолжаться не может. Или ты хочешь оставить все как есть? Сама говорила, что больше с ним жить не можешь. Но если человек действительно не может, он что-то делает.

— Нет, я действительно больше не могу. И сделаю. Но я боюсь!

— Илонка, ты же сильная!

— Я тоже так думала, — вздохнула она. — Но он псих! Я боюсь даже не его самого, а его непредсказуемости. Он вне логики. Знаешь, — Илона невесело рассмеялась, — мне сейчас в голову пришло, что мы с ним чем-то похожи. Он трус и мелкий пакостник, но играет супермена, а все вокруг верят. А я его боюсь, но изображаю эдакую… налечу и растопчу. И он тоже верит. Но если вдруг поймет, что я играю…

— Так не давай ему такой возможности! — Глеб стукнул кулаком по колену и поморщился от боли. — Не появляйся там больше. Паспорт и свидетельство о рождении Вики у тебя, а остальное неважно. Барахло купишь новое, подашь заявление на развод. Сразу, как вернемся.

— Глеб, мне надо забрать украшения…

— Илона!!!

— Это мамины украшения. И еще кое-что. Глеб, это память, я не могу их оставить. Ты не волнуйся, я войду в квартиру, только если буду абсолютно уверена, что Свирина там нет. Думаешь, мне хочется с ним встречаться?

— У меня хороший адвокат. Думаю, с Викой все будет в порядке. Да и вообще, насколько я знаю, чтобы суд оставил ребенка с отцом, надо не только заплатить всем, кто не поленится взять, но и представить веские доказательства, что мать алкоголичка, наркоманка и вообще антиобщественная личность. Как у тебя с моральным обликом за последние десять лет?

Илона потянулась за колготками:

— Как у всех. Свечку, конечно… Черт, порвала! Глебка, достань другие, серые. Свечку, конечно, никто не держал, но при желании… Хотя и Свирин далеко не святой. Это для него дополнительная возможность самоутвердиться. Как думаешь, что мне одевать?

— Потеплее. В Питере холодно.

Поколебавшись, Илона сняла с вешалки шерстяной брючный костюм цвета зеленого нефрита. Осторожно, чтобы не растрепался тяжелый узел на затылке, натянула кофейного цвета водолазку, вдела перед зеркалом длинные серьги из тигрового глаза. Глеб подошел сзади, обнял ее за плечи и замер, вглядываясь в их отражение. Их глаза — наяву и в зыбкой зеркальной глубине — встретились.

— Какая ты красивая! — прошептал Глеб, касаясь губами ее уха, шеи, по-прежнему глядя в зеркало.

Илона улыбалась, но вдруг улыбка погасла, лицо сделалось испуганным. Она резко отстранила Глеба и отошла от зеркала.

— Ты что, Илон? — встревожился Глеб. — Что-то не так?

Илона качнула головой и провела по лицу рукой, словно отгоняя какое-то наваждение.

— Извини, — сказала она, стараясь казаться если не веселой, то хотя бы спокойной. — Показалась какая-то ерунда. Будешь смеяться, но я немного боюсь зеркал.

— При твоей-то профессии? — не поверил Глеб. — Действительно смешно. Я думал, красивые женщины зеркала должны обожать.

— Нет, это не касательно внешности. Само зеркало… Я понимаю, глупо, дикарство какое-то, но это как будто другой мир.

— Алиса в Зазеркалье!

— Не надо, Глеб! Вот мы стояли сейчас с тобой. А там, в зеркале, были точно такие же… существа. Не мы, а другие. Мне вдруг показалось, что ты — это… ну как суженый-ряженый из гаданья, которого на святки в зеркале высматривают.

— Насколько я помню, видят обычно какое-то чудище. Вот спасибо-то!

— А еще показалось, — будто не слыша его, продолжала Илона, — что если долго стоять так и смотреть, то поменяемся с ними местами. Мы — настоящие — исчезнем, а те, другие, останутся.

— Где останутся?

— В зеркале. А здесь не будет никого.

— Илонка, я начинаю бояться, что сумасшествие заразно. Я не люблю все эти мистические штучки. В это есть что-то… зловещее.

Илона уткнулась лицом в свитер Глеба и всхлипнула.

— Ну вот, это еще что?

— Глебушка, я боюсь! Мне словно шепчет кто-то: останься здесь, не возвращайся!

Глеб хотел сказать что-то резкое, но, взглянув на ее лицо, осекся. Он гладил Илону по волосам, по спине, шептал что-то, успокаивая, как маленького напуганного ребенка. Ее растерянность и тревога передались ему, словно они и на самом деле были одним целым.

— Маленькая моя, оставайся. Побудь здесь с девочками. Я займусь делами, а потом встречу вас. Сразу поговорю с адвокатом.

Илона колебалась. Она сидела на кровати, закусив губу, и разглядывала носки ярких махровых тапочек, странно смотревшихся с элегантными брюками. Глеб не торопил ее — он укладывал в большую синюю сумку свои вещи. Илона наблюдала за его ловкими, красивыми движениями, не в силах отвести взгляд. Она никак не могла понять, что же с ней происходит. Даже подумать о том, что Глеб уедет без нее, было страшно. За эти дни он стал для нее настолько родным, привычным и необходимым, как будто они прожили вместе как старик со старухой — тридцать лет и три года. Что ей делать здесь без него?

Илона тряхнула головой так, что шпилька вылетела из прически и, звякнув, скользнула под кровать.

— Нет, поедем вместе. Хочу быть с тобой.

— Всегда? — Глеб улыбнулся, и она снова утонула в бездонной синеве его глаз.

— Всегда!

— Тогда буди девчонок, пусть собираются.