К дверям храма я не поднялся, а подошёл сбоку к решётке ворот церковного двора с приклёпанными литыми цветами и листвой, взялся за запиравшую ворота цепь с амбарным замком и несколько раз звякнул ею о решётку. В маленькой будочке в нише за воротами зажёгся свет, и пожилой сторож зашаркал к нам, издали узнавая:

— Опять вы?

— Да. Узнал — открывай.

Сторож замешкался на ходу:

— Это самое… Тут такое дело…

— Тебе что? Доплатить?

— Ага, а то…всё ж таки…мало ли что. Я ведь это самое…рискую, — радостно и угодливо бубнил старик, отпирая замок.

— Держи. — Вместо привычных двух я протянул сторожу три бумажки и напомнил:

— Колокольня.

— Идём, идём… — и сторож повёл нас — меня и проститутку — к высокой узкой двери в стене, на ходу вынимая длинный, изощрённо-бородатый и по виду тяжёлый ключ.

— Так я через два часа буду! — крикнул из автомобильного окна сутенёр, заводя мотор.

Я, не оборачиваясь, кивнул, наблюдая, как щёлкает замок, подчиняясь вращению ключа в руке сторожа, и первым шагнул в открывшуюся со скрипом дверь.

— Только там…это самое…не долго. Лишнее время не торчите… Не до третьих петухов. А то мало ли что, — увещевал старик.

Я снова кивнул, не поворачивая головы, и осветил лучом фонарика ведущие вверх ступени.

— Иди, — я взял женщину за холодную руку и повлёк её за собой на лестницу.

Она беспокоилась, её волновало происходящее, она немного боялась меня, хоть и слышала уже обо мне от напарниц по ремеслу и знала, что финалы таких приключений всегда оказывались благополучны. И всё-таки её нервировали темнота и лестница, ввинчивающаяся в высоту колокольни вдоль серых подкопчённых стен. Женщина находила облегчение в бесконечных попытках что-то говорить сквозь моё молчание:

— Мне девчонки говорили про эту колокольню… Издали высокой не кажется, а так — с девятиэтажку. Да?… Старая… Тут что, электричества нету?… Споткнулась… О! Окошечко… Э, да уже высоко… И чего тут лифта не сделали?…

Несомненно курящая, проститутка через каждую сотню ступенек начинала дышать с усилием. Она и здесь бы закурила, да в храме нельзя. Мы останавливались на редких площадках у стрельчатых окон, и я прижимал её к себе. Мои ноздри впитывали запах женских зрелых соков, мои железы отзывались, творя гормоны, а я ещё и понукал их бурление. Мои поры открывались, и женщина с каждым вдохом сглатывала мои запахи самца. Подъём на колокольню пропитывал наши организмы страстью, пока копящейся и скрывающейся, придавленной физическими усилиями.

Вращение ступеней лестницы неожиданно прервалось простором звонницы. Только разглядев тела колоколов, можно было догадаться, что тут верх колокольни и идти выше — некуда.

— Ух-ты! Дошли! — крикнула проститутка и почти подбежала к широким лепным перилам края. Я встал у неё за спиной, обняв за грудь и живот. Она прислонилась ко мне и громко шепнула, глядя вдаль:

— Красиво!

Мы висели над старым городом, крыши, как черепашьи спины, толпились внизу. Сбоку ползла река, стянутая поясами мостов, и где-то через десятки кварталов спрямляющей её изгибы набережной единилась с морем, которое с колокольни воспринималось, как широкий чёрный фон. По улицам и через мосты бежали белые и красненькие глазки машин.

— Красиво… — тихим хмельным голосом повторила женщина.

Мои руки успешно пробрались сквозь одежду и гладили её тёплую плоть. «Плоть» — затёртое имя. Но я не знал её имени. Она и была для меня — желанная плоть, именно плоть для проникновения. Она начала по-самочьи тереться об меня, а потом резко повернулась и быстрыми движениями пальцев стала расстегивать ремень на себе и молнию на моих брюках. Профессионально. После лихорадочных мгновений наших приготовлений она вновь отвернулась, чтобы отдаться мне.

Женщина лежала грудью на перилах, опустив глаза вниз. Машинально привстав на носочки, она стучалась в низ моего живота обнажёнными ягодицами, двигаясь в такт со мной, но незаметно и неутомимо ускоряя ритм.

Мои ладони мяли её бёдра, я видел её голую до половины спину, наблюдал наше слияние и наслаждался им. Но одновременно я смотрел её глазами и погружался в её ощущения. Её взгляд выхватывал сбоку внизу ангельские сложенные крылья, освещаемые с колокольни голубоватым лучом, и кудри на склонённой голове ангела, вставшего на каменное колено под поддерживаемым ангельскими же руками крестом. Тот же прожектор далеко-далеко внизу, как в глубине колодца, выхватывал световым эллипсом кусок мощёной плитами поверхности у подножья колокольни. Женщина растворялась в удовольствии соития, но где-то по краю и за краем чувственности жутко млела от картины страшной высоты. Кончики её пальцев потели на ледяном бетоне перил, её кожа отказывалась замечать порывы ветра — она отрешённо пила сладко-ядовитую смесь пульсирующих в жилах гормонов и пьянела изо всех сил.

В момент нашего одновременного оргазма стоны проститутки прорвались криком, оборвавшимся вниз, но не упавшим на плиты мостовой, а растворившимся в воздухе. Я повернул её за плечи лицом к себе и сказал:

— Сейчас будет ещё раз.

Она присела на корточки, чтобы поменять на моём органе предохраняющую резинку, а я бросил куртку на широкую поверхность перил. Она коротко взвизгнула, когда я неожиданно подхватил её и посадил на перила, на шевелящуюся от высотного ветерка куртку, спиной к бездне.

Испуг покрыл мурашками женскую спину, побуждал её обернуться и посмотреть, но тут же и подавлял это побуждение. Я впитывал этот её внезапный страх через руки, которыми её держал, через воздух, которым дышал вместе с ней, через её мечущиеся мысли.

Но её естество продолжало желать мужчину, а потому она легко раздвинула колени и приняла меня, как только я плотно приблизился. Наши бёдра до странности удачно совпадали по высоте — привычная ловкость опытных строителей. Она подавалась навстречу моим мягким ударам, закипая повторным наплывом страсти. Но живучий гибкий ужас никуда не делся — пару раз ей мерещилось, что я её отпустил, и она сейчас неизбежно коротко пролетит в пространстве, чтобы поломаться, разбиться, исчезнуть. Она мысленно уже начинала скользить спиной в падение, от этого вся сжималась внутри, лихорадочно обхватывала меня руками и ногами. Я чувствовал всё вместе с ней: ей было сладко, очень сладко, а то, что она буквально касалась краешка гибельной пустоты спиной и ягодицами — это только добавляло терпкости в сладость.

Когда всё закончилось во второй раз, сытая впечатлениями проститутка повисла на мне, и мне пришлось сделать шаг назад — из-за её веса и из-за нежелания её падения и гибели, хоть она и стала для меня лишним элементом в гармонии звонницы. Я получил всё, что хотел от её тела и души.

Через полминуты, натягивая брюки, проститутка, довольная тем, что работа закончилась, чутьём опытной ремесленницы ожидая от меня премии, бодренько болтала:

— Здорово было! Классно! Можно бы и повторить как-нибудь. А?

Она врала только на три четверти, но четверть — неплохая доля правды, если имеешь дело с человеком, а тем более с женщиной, а тем более с проституткой. Моё имя было — только клиент. Не хотелось ей никаких «классных» повторов, хоть она и впрямь не понимала, что минуту назад осталась жива только по моей прихоти или благодаря моему равнодушию. С той женщиной я закончил всё и не намеревался больше никогда встречаться. Протягивая ей несколько денежных бумажек, я отрицательно покачал головой, не заботясь, увидела ли она отрицание, а произнёс почему-то:

— Всё может быть.

Когда мы спускались с колокольни, лестничные площадки у оконец уже мутнели в бледном свету, а на улице, подъехав, хамски бибикал тостомордый сутенёр.

В моём первом общем человеко-зверином сне, помню, я видел себя на пустом берегу холодного серого моря, за моей спиной лежал город, странный сгусток людей и зданий, особая территория, хорошо знакомая мне наяву. На широкую песчаную полосу набегали волны. Из моря тяжело выползала морская змея, трудно, со свистом вдыхая и выдыхая, оставляя за собой глубокий, как ров, след. Её грузное тело оседало боками и терлось о песок с шуршащим грохотом штормовой волны, истирающей и грызущей берег.