— Предложат они, как же, — пробурчал тогда обиженный черноглазый мальчишка.

— А ты если требуешь равного со всеми к тебе уважения, то будь равным во всем. Никто не обязан пускать тебя к костру обсушиться, если ты не помогал вытягивать из болота увязшую повозку.

— Можно подумать, ты помогала, — он взглянул искоса на нее, забрызганную до болотной жижей самой соломенной челки, которую она сейчас отбросила назад измазанной в торфе ладошкой, совершенно не заботясь о том, что оставила на лбу и щеке полосы грязи.

А она вовсе не обиделась:

— Да, конечно. И, кстати, нужны руки поставить на место чеку в колесе. Ты сможешь приподнять край телеги?

— Я? А эти? Они вон какие здоровые! — он кивнул на легионеров, тянущихся ближе к едва теплющемуся костру из влажных болотных коряг.

— А им еще вставать в боевое охранение. Мы с тобой туда еще бесполезно, толку от нас немного будет, от тебя в особенности.

— Можно подумать, — снова фыркнул заносчивый юнец. — А от тебя такой толк тут! Женщина нужна только в женских покоях или как украшения триклиния.

Она пожала плечами, несколько широковатыми для девушки:

— Здесь, в этом болоте, нет триклиния и покоев. Есть застрявшие телеги и всегда готовые прилететь из леса германские стрелы. И если мы не поторопимся до наступления темноты, то рискуем влипнуть все, — и она решительно направилась к перекосившейся на бок повозке, возле которой суетились два усталых донельзя немолодых легионера. — Ну? Идешь? Согреемся за работой, а затем обсушимся у костра, когда те, кто там сейчас, уйдут охранять нашу стоянку.

Марс подумал тогда и бросился за ней.

Смешно сказать, это произошло лет восемь назад, а помнилось ему так отчетливо, как будто вчера — и запах жирного влажного болотного торфа, облепившего колеса телеги, их руки и ноги, и ледяную прозрачную воду бочага, в котором бесстрашно искупалась после этого рыжая девчонка и загнала туда и его, не рисковавшего помыться на таком холоде уже много дней.

Марс мог бы припомнить сотни таких моментов, от смешных до страшных, прожитых им вместе с Гайей. Но ни разу он не рискнул признаться ей в любви — из боязни причинить боль. Что он мог ей предложить? Они оба не вольны были бросить службу и вернуться в Рим, а пытаться жить вместе в походных условиях было бы дико и нелепо. О том, чтобы просто склонить Гайю стать его любовницей, он даже не помышлял, потому что слишком уважал ее. Да и не представить невозможно было бы гордую красавицу в такой унизительной роли. К тому же. Они все время все были друг у друга на виду, и рискни он проявлять к ней повышенные знаки внимания, как это послужило бы разрешительным сигналом и для всех остальных — и тогда уже Гайе пришлось бы не сладко, разгоняя непрошенных женихов. Так что Марс держал себя в руках.

Пришлось ему держаться и в Риме, где они обосновались совсем недавно. Лагерь преторианской гвардии под стенами и казарма личной охраны императора тоже оказались совершенно неподходящими для проявления чувств местами. А родительского дома, на который так рассчитывал Марс — не оказалось. К сожалению, в круговерти гражданской войны, вспыхнувшей после гибели Цезаря, его отец встал на сторону Марка Красса, и этим все было сказано. Он уже испугался было и за свою судьбу сына предателя, но префект только пожал плечами:

— У тебя давно собственные заслуги перед отечеством. И за отца, которого восемь лет не видел, отвечать не можешь. Но чтоб не дразнить мелких шавок, пока не особо на всех углах свой номен выкрикивай. Будь какое-то время поскромнее….

Так что для Марса участие в этой смертельно рискованной операции было еще и шансом восстановить доброе имя свое древнего патрицианского рода, вернуть конфискованные дома и земли. И получить право надеяться на благосклонность недосягаемой пока Гайи.

…Но пока что на него с наглыми усмешками надвигались два его новых собрата по лудусу:

— А ты еще не понял, что ты тут еще никто? И пока арены не отведал, будешь спрашивать разрешение на каждый глоток.

— Глоток? — Марс поднял бровь и посмотрел на явно нарывающихся наглецов, прикидывая, как удобнее обезопасить себя от их нелепой выходки. — Ну, если вы тут кашу через край миски хлебаете, то я вам не помощник.

Ввязываться в драку не хотелось, чтоб не осложнять ситуацию, но все шло к тому, что драки было не избежать — когда до его невольных собеседников не сразу, но дошел смысл шутки, а Марс сумел оценить скорость их соображения, то они перешли к активным действиям.

Один из парней преградил ему путь, а второй был наготове сбить с ног — и их дальнейшие действия легко читались в их глазах. Поэтому Марс предпочел просто продолжить свой путь, отодвину в сторону плечом того, что стоял у него на пути. Парень отлетел, едва не перевернув собой стол — тот был вкопан в землю толстыми ножками и не шелохнулся, зато задира ощутимо приложился бедром и от ярости бросился в атаку. Марс легко сбил его с ног, не причинив особого вреда, но одновременно услышал за спиной звон разбиваемого глиняного сосуда — это второй, схватив со стола узкогорлый кувшин с водой, разбил его о край стола и занес получившие острые неровные края, чтобы ударить возле ключицы. И с разворота ногой выбил глиняный обломок из руки у второго, подломив ему руку в запястье. Гладиаторы, естественно, не кричали криком, но скрыть боль не смогли и молча корчились на утоптанной до каменного состояния земле, катаясь между столом и лавками.

Все произошло достаточно быстро и, очевидно, не было чем-то сверхъестественным вначале для остальных, потому что собравшиеся обедать гладиаторы только в этот момент обратили на них внимание. К ним подбежали, и уже спешил один их дежурных наставников в сопровождении надсмотрщика с плеткой:

— Мерзавцы, даже пожрать спокойно не могут! Что вам опять неймется? — и, оглядев поле битвы, забрызганное кровью из ладони того, что был с обломком кувшина, сжавшейся в момент удара и напоровшейся на окончательно сломавшееся глиняное горлышко. — Этих к Рените. Или ее сюда позовите, хотя… Да не связывайтесь, проще их отволочь.

И, убедившись, что пострадавших товарищи подняли и увели, наставник обратился к Марсу:

— А ты что ищешь с первых же дней на свою голову приключений?

Марс, не успевший даже запыхаться во время этой короткой схватки, спокойно глянул ему в глаза:

— Миска каши еще не приключение.

Надсмотрщик предусмотрительно распустил плеть и расправил ее в воздухе щелчком. Наставник остановил его движением ладони:

— Погоди, тут разобраться надо. Ему и правда тут бузить смысла нет, он же доброволец, — и обратился к Марсу. — Так что здесь было?

— Ничего не было, — Марс снова посмотрел ему в глаза, и наставник поежился от прямого и жесткого взгляда «бывшего» легионера.

— Ну раз не было, то не было. И смотрите у меня, — рявкнул наставник в сторону остальных. — Лопайте давайте и на тренировку.

Марс, несмотря на плохие предчувствия, заставил себя поесть — силы были нужны и, судя по всему, в том числе на незапланированные схватки в неожиданных местах.

Но на этом происшествие в кухне не завершилось.

На следующий день во время тренировки он обратил внимание на какие-то пререкания, возникшие в сумраке портика, составляющую одну из границ учебной арены — там располагался проход во внутренний двор лудуса, где располагалась кухня и другие многочисленные строения, связанные единой крышей из красной глиняной черепицы: оружейный склад, баня, валентрудий и другие службы, делающие жизнь лудуса отлаженным механизмом.

Что-то бубнил вчерашний дежурный наставник, возмущался и махал руками ланиста и к их возбужденным голосам примешивался женский голос, но не мелодичный, как у Гайи, и даже не щебечущее-приторный, как разговаривали римские матроны, считая это проявлением хорошего тона. Женщина говорила как делала одолжение, с нескрываемым раздражением, срываясь иногда на визгливые, резкие нотки: