— Погоди, — успокоил ее Квинт. — Тебя вызвали?

— Нет. Но совесть-то у меня есть. И к тому же, — она резко понизила голос, чтобы ее услыхал только Квинт. — Вариния одного не пущу. Он храбрится, но рану я сама не видела, и кто знает, свалится парень без сознания где.

— Это да, — согласился Квинт. — Не проблема. Мне же бойца доверишь? Вариний! Собирайся, с нами пойдешь.

Гайя уточнила:

— А вы пешком?

— Да. Мы же на праздничке порядок обеспечивали. Посмотри, у меня же половина ребят пес знает в чем, ремесленники на отдыхе, и даже небритые.

Гайя окинула ребят, толпящихся вокруг нее, взглядом, от которого и им стало теплее и светлее:

— Думаю, Кэм не обидится, если в его отсутствие я побуду тут хозяйкой и предложу вам умыться и перекусить. Знаю, вы же там за день не присели. А еще топать до лагеря.

— Рассиживаться нам некогда, — заверил ее Квинт. — Но от глотка чего-нибудь теплого не откажемся. Продрогли на этом ветродуе.

Гайя заметила, что управляющий оказался готов к такому повороту событий — понимал, где и кем служит его хозяин, да и его гостья. Она не успела хлопнуть в ладоши, как все такие же молчаливые и предупредительные рабыни внесли кувшины подогретого мульса, наполнившего весь атриум благоуханиями отвара фруктов, меда и пряностей, а также большие блюда с лепешками, щедрыми ломтями холодного мяса и сыром.

— Пока все это не исчезнет, ребята, в лагерь не пойдете! — весело сказала Гайя, приглашая всех присесть на незаметно сдвинутые поближе стулья, кресла и скамьи, словно самостоятельно выползшие в атриум из других помещений.

— А ты? Ты с нами перекусишь?

— Не откажусь. Я же все равно собираюсь с вами отправляться. А там неизвестно на сколько затянется.

— Гайя, — шепнул ей Квинт, устраиваясь рядом. — Уверена? Полежала бы еще немного. Ты же бледная совсем!

— Да я всегда бледная. Я же почти не загораю даже в полях. Разве что в Сирии, — засмеялась она. — И засиделась я уже дома.

Квинт пожал плечами:

— Ну ты взрослый человек, сама разберешься. А мелюзгу этого я сам доведу до койки, обещаю.

Они, обсуждая новости и перебрасываясь шутками, с завидным аппетитом поели, проследив, чтобы и скромный Вариний присоединился к общей трапезе — он был уже полноправным воином когорты и имел полное право быть вместе со всеми без всяких сомнений и раздумий.

Но вот посуда опустела, и Гайя с привычным удовлетворением заметила про себя, что спекулатории приятно отличались даже от остальных легионеров, не то что от поганских наемников — после них рабыням осталось только унести утварь да вернуть на место стулья, а не собирать лужи, кости и обломки по всему атриуму.

Они высыпали гурьбой на крыльцо, и Гайя подумала, что без коня ей тяжело все же придется сейчас, а вывести себе скакуна она сочла совершенно неуместным, если весь отряд идет пешком.

По улице простучали копыта, и Кэм поднял коня на дыбы от неожиданности:

— Квинт, дружище! Ребята! Не ожидал вас тут застать. Хорошо, что навестили Гайю, а то я боялся, она совсем заскучает с ренитиными рекомендациями. Как она там?

— Там? — растерялся Квинт, — Да она же тут.

Кэм разглядел ее отливающие золотом в свете факела кудри и спрыгнул с коня, высоко махнув ногой над мощной шеей животного:

— Гайя! — и подхватил ее на руки, махнув Квинту и ребятам, чтобы уходили, не соблазняя еще не вполне оправившуюся девушку такой близкой возможностью попасть в лагерь.

Она трепыхнулась в его железных объятиях, но не стала устраивать сцену при ребятах, тем более, что на нее вновь навалилась слабость и голова снова стала раскалываться от боли.

— Прости меня, любимая, — шептал Кэм, несясь с ней на руках через весь дом в ванну. — Прости, меня, моя гордая Гайя, я же знаю, как ты не терпишь ни малейшего насилия над собой. Прости, но так надо…

Кэм целовал ее губы, не давая девушке возразить. Ворвавшись в уже освещенное несколькими лампионами с бездымно горящим хорошим маслом помещение ванной, он опустил Гайю прямо тунике в воду, отстегнув лишь доспехи — он видел, как она побледнела, а на скулах заиграли мышцы от едва сдерживаемой боли:

— Любимая, сейчас тебе будет легче, — он судорожно расстегивал свой панцирь на спине, сбросил обувь, тунику, сублигакулюм и погрузился в воду вместе с ней.

Он нежно массировал все ее мышцы, согревая их теплой водой и своими ласками, и все шептал слова прощения — Кэм прекрасно понимал, что Гайю мало что может остановить, если она приняла решение. И то, что девушка не отправилась все же в лагерь, даже превозмогая боль, он мог объяснить только тем, что ей действительно тяжко пришлось. Кэмиллус знал, что его любимая никогда и никому не признается в собственной слабости — и при этом безошибочно видит, кому из друзей нужна ее помощь.

Кэмиллус с восторгом увидел, что ее сомкнутые от боли и обиды ресницы дрогнули, и глубокие, зеленовато-коричневые глаза девушки, переливающиеся от золотистого до глубокого цвета дубовой коры и морской волны одновременно, смотрят на него.

— Я прощен?

Ресницы дрогнули в знак согласия, и красивые, округлые, с четким контуром губы девушки слегка улыбнулись:

— Тебя сложно не простить, Кэм… Особенно сейчас, — она выгнулась дугой под его пальцами, легко и нежно пробежавшими по ее спинке.

Кэм вздрогнул от прикосновения ее живота и бедер к своему телу и снял с нее намокшую тунику, про которую он впопыхах и забыл, стремясь согреть скорее девушку, показавшуюся ему необыкновенно холодной на ощупь на крыльце. Он еще раз пробежал по ее спине, уже не путаясь в мокрых складках ткани — и Гайя заурчала тихонько, словно разнежившаяся кошка, а затем снова выгнулась ему на встречу.

Голос Кэма осекся от захлестнувших чувств, и он хрипло прошептал ей на ухо:

— Не здесь… не в ванне. Я для тебя слишком большой, и тебе будет больно.

Он вылез из ванны с ней на руках, легко перемахнув через бортик, завернул ее в теплую простыню и понес свою драгоценную ношу в спальню.

Они впитывали ласки друг друга и никак не могли насытиться, как будто не будет завтрашнего дня.

— Скоро уже светать будет, — прошептала Гайя Кэму, снова и снова покрывающему поцелуями ее кожу. — Тебе же на службу.

— Ничего страшного. Вечером же снова вернусь. Сенат не круглосуточно. Волк отдыхает в середине дня, пока сенаторы обедают и отдыхают, а ночь охраняет Марциала. А я стою до упора с утра и до вечера, зато ночь могу провести с тобой. И это для меня самая замечательная награда.

— Мне с тобой тоже очень хорошо, — Гайя перебирала пальцами короткие белоснежные волосы Кэма, гладила его словно изваянные из бронзы плечи и скулы, любовалась васильковыми глазами.

— Но что-то гнетет тебя? — Кэм уловил в голосе девушки оттенок щемящей тоски. — Марс?

— И это тоже, — она вздохнула и прижалась к нему. — И это пророчество. У меня до сих пор в голове не укладывается. Я невеста вас обоих. Хвала богам, что они оберегают нас всех троих, и вы оба еще не разу не заявили свои права на меня одновременно. А кто я такая, чтобы идти против воли Аида? Да и против своего сердца тоже. Вы оба мне необыкновенно дороги…

— Не думай об этом сейчас. Богам так угодно, не стоит с ними спорить… Не думай, Гайя… просто ощущай, — он перемежал свои слова с поцелуями, медленно лаская чуствительную кожу ее спины, заставляя девушку забыть обо всем, кроме него, его рук и губ…Не думай, не думай сейчас…

Они все же задремали, вконец утомленные ласками и необыкновенными взлетами к небесам, но годами натренированный мозг заставил обоих проснуться с первыми лучами рассвета.

— Мне пора, — Кэм бережно коснулся ее слегка припухших губ. — А ты будь умницей. К тому же обещание ты не сдержала.

— Какое?

— Дождаться меня в кровати.

— Но насчет ванны же все состоялось.

— Только за счет моей скорости. И моего коня. А опоздай я на несколько мгновений, ты бы устремилась бы допрашивать поганцев. А я ведь хотел завернуть к знакомому мяснику для тебя за лакомством. Он как раз с вечера режет скот для утренней продажи, чтобы успеть подвесить туши спустить кровь…