— Почему ты так думаешь?

— Не думаю, а знаю. И знаю, как выздоравливают мужчины. Волк не ходит к женщинам, как другие ребята.

— Думаешь, это результат ранения?

— Скорее, следствие того, что он не вполне еще набрался сил. Он разумный человек. Вот и экономит. Охранять императора все же очень сложное и важное дело, и я как его лечащий врач и врач всей когорты должна быть уверена, что он полностью к этому готов.

Гайя отыскала Волка на тренировочной площадке, сосредоточенно отрабатывающего удары с невидимым противником. Она сняла с плеч теплый плащ, в который завернулась от пронизывающего ветра, и осталась в простой тунике, в которую переоделась специально для тренировки.

— Не составишь компанию? — она вытянула меч из ножен, привычно проверив пальцем его остроту.

— Хочешь боевыми? — приподнял бровь Волк. — Рискуешь…

Она пожала плечами:

— Нет. И не больше твоего. Мы же оба умеем контролировать себя. И остановить клинок в волоске от кожи.

— Думаешь? А вот Ренита наша благословенная в обратном уверена.

— Она с тобой скрестила клинки?

— Языки.

— А я с тобой, если помнишь, и клинки, причем много больше месяца назад. У тебя было время восстановиться.

Они начали схватку, и Гайя довольно быстро убедилась, что сила воли Волка и многолетняя мышечная память совершили невозможное — мужчина был так же быстр, как и она сама.

— Зря ты сомневался, — Гайя вытерла пот, струящийся по лицу.

Волк, тоже весь мокрый, тяжело дышащий всей грудью так, что мощные мышцы ходили ходуном, вдруг улыбнулся ей в ответ совершенно счастливой улыбкой:

— Благодарен, что не делала поблажек. Давно хотел тебя попросить о поединке.

— Что мешало? — она развернула плащ и накинула его себе на плечи, чтобы не простудиться разгоряченной на ветру. — И ты бы тоже бы оделся. А то мышцы схватит, и снова «привет тебе, Ренита!».

— О нет! Только не это! — буркнул Волк, заворачиваясь в плащ и торопясь вместе с ней с тренировочной площадки. — А тебе не докучал просьбами, потому что и так чувствую себя должником. Ты много возилась со мной. А сейчас ты постоянно занята службой. И я же вижу, тебе и самой не сладко. Раны ноют на погоду?

— Почему ты спросил? Разве у меня есть следы?

— Не приглядывался. Но твой опыт говорит сам за себя. Обычно такой оплачен кровью. И не пытайся меня разуверить.

Она прикрыла глаза в знак согласия:

— Не люблю об этом говорить.

— А кто любит? — вопрос Волка не требовал ответа, и они просто понимающе улыбнулись друг другу.

Гайя поймала его взгляд, и все внутри у нее сжалось — Волк исподволь пожирал ее глазами. Она плотнее завернулась в плащ, перекинув свободный конец через плечо, но глаза мужчины пробирались сквозь грубую плотную ткань. Волк интриговал ее — вся его жизнь оставляла больше места для домыслов, чем для реального знания, но многому у него она хотела бы поучиться. И девушка, заметив не в первый раз такие его пронзительные и красноречивые взгляды, опасалась, что ее неосторожный шаг навстречу сближению с этим неординарным мужчиной будет им неправильно истолкован. Она и поединок-то предложила только потому, что обещала Рените доказать, что Волк готов встать в строй — и в первую очередь потому, что видела переутомление у Марса и Кэмиллуса, а в таком состоянии телохранитель может допустить фатальную ошибку.

Самой Гайе нравилось работать с Октавианом — он сам был прекрасным воином, но никогда не спорил со своими охранниками. И еще у него вошло в привычку тренироваться не только в Кэмом, но и с ней, что тоже доставляло радость девушке, чье тело скучало по настоящим сражениям.

Она ловила себя на мысли, что часто вспоминает те битвы, в которых участвовала, когда служила в легионе у Фонтея — это не штурм поганского логова, который длится меньше часа, и часто вообще обходится без настоящей схватки, потому что выучка спекулаториев настолько высока, что, как правило, они быстро и бескровно делали свое дело так, что никто вокруг мог и не заметить необычного движения рядом с собой.

Гайя помнила то упоение схваткой, когда чувствуешь рядом надежные и сильные тела товарищей, когда не боишься быть раненой или убитой, потому что знаешь, что ребята вынесут и прикроют, не дадут втоптать в размолотую ногами и копытами землю, пропитанную кровью и испражнениями погибших людей и лошадей. Радостная уверенность в победе позволяла им не чувствовать боль от мелких ран, а послушные тренированные мышцы делали свою работу сами.

Она удивилась про себя — ведь в ту пору там, в чужой и враждебной земле, она не ощущала такой усталости, которая стала наваливаться на нее здесь даже после обыкновенного выезда или упорной тренировки. Тогда они, закончив сражение, заляпанные с ног до головы кровью и грязью, обходили поле боя в поисках тех товарищей, которые не смогли выйти сами. Вытаскивали раненых, погребали убитых, и только после чистили свое снаряжение, точили мечи и выправляли погнутые доспехи. Если рядом оказывался водоем, то могли помыться, отталкивая ногой куски прибрежного льда — и никто не слег после этого с простудой. Еще и находили силы пошутить и посмеяться… А теперь она иногда буквально вползала в ванную собственного дома — и понимала, что если позволит себе понежиться в теплой душистой воде чуть дольше, то просто заснет и захлебнется. «Старею?» — с горечью подумала Гайя, замечающая каждый день все новые и новые седые пряди в своих волосах, пока что удачно маскирующих седину — она становилась такой же переливчатой, как и Рагнар.

Ренита прислушалась к себе — младенец в утробе все чаще и настойчивее напоминал о себе, начинал проситься на волю. Она молилась Деверре, покровительнице рожениц, чтобы это произошло как можно легче — просила не о себе, а о ребятах. Ренита боялась тяжелых родов — и не только из-за неизбежной боли, которую она боялась отдельно, но и от того, что не сможет встать по первому зову и придти на помощь. Ребята были дороги ей, и каждое повреждение у них она чувствовала как свое собственное. И она тут же начинала возносить мольбы и Беллоне:

— Сохрани их! Дай им легкой победы! Не дай чужим мечам, стрелам и ножам коснуться их тел…

Таранис зашел в палатку неслышными, как и у Гайи, шагами, обнял ее, прижав к холодной и мокрой после мытья груди:

— Что же ты не спишь, родная? Тебе надо больше отдыхать. Мы же договаривались, что будешь использовать каждую возможность.

— Не могу без тебя, — буднично сказала Ренита, обнимая его в свою очередь и по привычке пробегая пальцами в поисках повреждений. — Закрываю глаза, и начинает мерещиться все то, что может с тобой произойти. Понимаешь, я ведь вижу самую неприглядную сторону войны.

— Знаю. И поэтому ценю тебя все больше и больше. И ребята тоже.

Таранис смотрел на нее своими пронзительно-синими глазами, которые становились теплыми и глубокими при виде любимой и были совершенно ледяными тогда, когда он клал стрелу на лук и натягивал тетиву. Рядом с ним Ренита казалась совсем маленькой и хрупкой, несмотря на свой живот, и он легко подхватил ее на руки, укладывая в постель:

— Спи. Я обниму тебя и никуда не пущу. Грейся и засыпай, — он осторожно обхватил ее рукой, прижимая спиной к своей груди и вдыхая чистый травяной запах, исходивший от ее волос.

Ренита что-то сонно пробормотала нежное и вскоре задышала ровно, тихонько посапывая. А Таранис еще какое-то время полежал, слегка приподнявшись на локте и любуясь ее гладкой кожей, пусть и покрытой сейчас темными пятнами беременности — он знал, что это временно и что это вполне справедливая плата за счастье обрести своего ребенка. В душе Таранис надеялся, что у него будет сын, из которого он воспитает воина — но был согласен и на дочь, особенно, если она будет такой, как Гайя и сама Ренита: красивой, женственной, но готовой дать отпор врагу.

Рыбка, легкая и тоненькая, стремительно летела вниз, словно и не отталкивалась ногами от стены — даже на извести не оставалось следов ее ног, хотя верхние этажи инсулы были сделаны из переплетенных ивовых прутьев, лишь скрепленных между собой глиной, а сверху заштукатуренных и побеленных.