— Нет, — кивнула Гайя. — И мне она помогла неплохо. Так что лежи спокойно, если хочешь вернуться на службу.
— Да перестань ты паниковать раньше времени, — вмешался Кэм. — Видел я такое. И ты, кстати, в Египте этом гадостном тоже видел. И сам знаешь, что восстановишься. Так что наслаждайся отдыхом.
Они оставили Волка на попечение Рениты, которая с жаром взялась за своего нового пациента — благо, госпиталь в эти дни пустовал.
Гайе на следующий день снова пришлось вмешаться — когда она забежала проведать товарища, то застала Рениту рыдающей в одном углу, а силящегося подняться и кряхтящего от ярости Волка в другом.
— Что? Ренита, честно… — Гайя устала, допрашивая второй день подряд египетскую танцовщицу, оказавшуюся опытной жрицей Изиды, причем почти вдвое старше Гайи, чего нельзя было определить по ее внешности.
— Он отказывается есть.
— Ты лучше меня знаешь, что ему трудно жевать и глотать, — осторожно напомнила она Рените.
Та кивнула:
— Конечно. И я сварила совсем жидкую кашу. С молоком, медом и маслом. Попыталась кормить с ложки. Я всех так кормлю. Никто не отворачивался. Я не девочка, и не могла сунуть в ухо или дать кипяток какой пересоленный! — врач уже была готова взорваться и взволновано положила руки на свой слегка выпирающий под форменной туникой живот.
— Верю. Успокойся. Идем, если каша еще не остыла. Попробуй при мне.
И, как только Ренита склонилась над замершим напряженно при ее приближении Волком и произнесла:
— Ну-ка, мой хороший маленький зайчонок, открывай-ка ротик, — Гайя подскочила и выхватила ложку и котелок.
— Ренита. Иди отдохни. А мы тут сами, — она давилась от смеха. Но не хотела обидеть Волка еще и своим хохотом, да и не особо умела смеяться вслух.
Скормив Волку весь котелок, Гайя подмигнула ему:
— Пригляди тут за Ренитой. Она тяжело носит, все же возраст дает себя знать.
— Сколько ей? — Волк приподнял бровь, и Гайя улыбнулась, видя, что к нему постепенно возвращается способность управлять телом, пусть и такими воробьиными шагами.
— Двадцать восемь. Многие римлянки в ее возрасте задумываются о будущем женихе для своей дочери.
— Ты ненамного ее моложе…
— На год.
— И женихов не ищешь даже самой себе.
— Не ищу. А надо? Или напрашиваешься?
— Я развалина. И мне не свататься надо, а найти нож и попытаться надеться на него горлом.
— А для чего я тогда теряла время и кормила тебя кашей? — всплеснула руками Гайя.
— Зов материнства.
— Ты пытаешься сделать мне больно? — Гайя недоумевала, с чего это Волк, который и здоровым-то не особенно вступал с ней и с остальными в разговоры, вдруг так решительно бросился ей напоминать о том, в чем она порой чувствовала себя ущербной.
— Ты же солгала мне. Это навсегда.
— А Кэм? Уж он бы не стал лгать.
— Точно, не стал бы и не стану, — раздался громкий и бодрый голос Кэма, незаметно для них обоих вошедший в палатку. — А вы что, оба что-то наврали Рените?
— При чем тут Ренита?
— Во-первых, она надутая. Во-вторых, она там отгоняет целую толпу желающих тебя. Волк, проведать.
— Посмотреть и посмеяться над моей беспомощностью?
— Нет. Не угадал. Пожелать тебе выздоровления. Сказать, как им тебя не хватает.
— Правда? — очень тихо вымолвил мужчина, силясь приподняться и сам удивился, что его руки сумели напрячься и слегка приподнять грудь над койкой.
— Конечно, правда, — повел плечами Кэм, едва не разрывая тунику напрягшимися мышцами. — Скоро сам убедишься, когда они сметут весьма условную преграду в виде полотенца.
— Она вывесила в дверях полотенце? — не поняла Гайя, решив, что Ренита перегородила вход в палатку натянутым полотенцем, как бы говоря всем любопытным, что проход закрыт.
— Она им машет, — и Кэм изобразил то, что видел у госпитальной палатки.
Волк невольно улыбнулся — одними уголками губ и глаз. Но и это для него было неожиданно.
За пологом палатки явственно слышались голоса, причем выделялся женский, убеждавший несколько молодых мужчин в том, что раненому нужен только покой, тишина, полутьма и сон.
— Так мы ж без факелов и букцин, — отвечали ей ребята, и Гайя прекрасно представляла себе их выражения лиц.
— Одни ваши голоса… — бурчала Ренита.
— Ренита, нам безопасность всего Рима доверяют! Неужели мы другу своему можем быть опасны?
Кэм прислушался к голосам и перевел взгляд на друга:
— Ты-то сам хочешь их увидеть?
— Да. Но не сейчас. Пойми…
Кэм кивнул и неспешно вышел из палатки. Даже Гайя не слышала, о чем он говорил с ребятами, но голоса стихли.
Гайя нагнулась к Волку, взглянула в его напряженно сощуренные глаза:
— Давай, лежи, выздоравливай, — и поцеловала его в твердо очерченные губы, побледневшие и искусанные.
Она нарочно вложила в нежный, ласковый, бережный поцелуй всю чувственность, на которую была способна, представив на месте Волка Кэма и Марса одновременно с Дарием впридачу. Гайя слегка даже коснулась его рта кончиком своего языка и пощекотала его, ощущая, что суровый Волк отвечает ей и даже дрогнул рукой, до этого безвольно лежавшей на одеяле — он явно силился ее обнять. И вдруг она заметила то, ради чего и проделала столь неожиданные вещи — мужчина замер, прислушиваясь к себе, и вдруг расслабленно вздохнул с огромным облегчением. Она скосила глаза — тонкое одеяло было вздыблено там, где вырисовывались его длинные мускулистые бедра.
— Ага, — тихонько с лукавой улыбкой ответила она на его безмолвный вопрос и провела его рукой по одеялу. — Раз уж там ожил…
— Ну ты и хулиганка, — только и выдохнул Волк.
— Отплатила той же монетой…
— Но я твой должник. Вот встану…
— Встанешь. А куда денешься? Главное, чтоб Рениту на клочки не порвал, когда сила в руки вернется. А я так понимаю, ей недолго осталось. Ты уж поосторожнее! Она моя подруга все же.
— Постараюсь, — улыбнулся Волк.
— Все, я побежала.
— Завтра зайдешь?
— Надеюсь.
— Буду ждать.
Гайя вышла из палатки и увидела там Кэма.
— Ты меня ждешь?
Он кивнул.
— А где ребята?
— Спровадил. Попросил подождать до завтра. Объяснил им, что Волк хочет их видеть, но сейчас слишком беспомощен и это его убивает. Знаешь, я бы тоже не хотел в таком виде показываться кому-то на глаза.
— Понимаю.
— Ты там как с этой египтянкой, столковалась?
— Немного. Она взрослый человек, яростно верит в учение Изиды, прожила с ним жизнь.
— Жизнь это сколько?
— Ей сорок три.
— Ого, — присвистнул Кэм. — Это же старуха! А на взгляд так девчонка моложе тебя.
— На лице слой грима. А фигура да, молодая. Она же профессиональная храмовая танцовщица.
— И что? Это обещание вечной молодости?
— Это гарантия стройности, гибкости и осанки. Пока продолжаешь ежедневные упражнения.
— А ты откуда знаешь?
— Я занималась с подобной танцовщицей лет с четырех и до самого дня, когда удрала в армию.
— Неожиданно! Ну. С упражнениями-то ясно, ты ими и так занимаешься, той же борьбой. А вот музыка, движение вместе с ней… Не тянет снова?
— Боюсь, я многое подзабыла. Больше восьми лет прошло… Движения помню, конечно. Иной раз в зале у императора так и хочется подойти и ноги поправить какой-нибудь девчонке-танцовщице. И показать, как надо…
— А мне?
— Что тебе?
— Мне покажешь? — он остановился так, что оказался с ней совсем близко и заглянул в ее глаза. — Станцуешь для меня?
Он спросил хрипловатым шепотом, едва удерживая ровное дыхание — уж танцовщиц он навидался в своей жизни предостаточно, и представив Гайю полуобнаженной, двигающейся в такт музыке, сам едва не рухнул так же беспомощно, как и Волк.
— Не уверена, что решусь. Но по крайней мере, знаю, чем займусь сегодня днем.
— И чем же?
— Попробую все же вспомнить танцы. Интересно, мои рабыни умеют играть на флейте? Мне же надо себя чем-то занять. Фонтей отстранил меня пока что от работы во дворце. Слишком много сплетен там на мою голову.